Конан - победитель - Джон Робертс

Конан по-прежнему не спускал глаз с Сариссы. С того момента, как было разбито магическое зеркало, она не произнесла ни слова и вообще ни движением, ни жестом не выдала своих чувств, если что-то чувствовала.

- Не знаю, Рерин, что с ней делать, - сказал киммериец. - Если мы ее отпустим на все четыре стороны, она непременно устроит нам какую-нибудь пакость. И с собой ее взять мы не можем.

- Тебе нечего бояться, - безжизненным голосом сказала Сарисса. - Разбив большое зеркало, ты уничтожил вместе с ним и меня, и весь мой народ. В этом древнем изделии жила единая душа всех принадлежавших к нашему племени. Ты, ограниченный варвар, ее убил.

- Ограниченный! - вскрикнул Конан. - Да если б я знал, что расколотить эту стекляшку - значит и вас всех уничтожить! Да я разбил бы его при первой же возможности! Но и этого можно было избежать, женщина. Вот обошлась бы ты с Альквиной по-хорошему и не сделала бы меня игрушкой для своих дешевых развлечений, так мы с Альквиной сейчас находились бы уже на пути домой, и твой брат остался бы у тебя, и твой замок, и твои проклятые забавы. - Конан был не из тех людей, что щедро расточают жалость тому, кто сам виноват в своем несчастье.

- Она сказала правду, - подтвердил Рерин слова Сариссы. - Она полностью лишилась своей магической ауры.

- Ну ладно. - Конан вложил меч в ножны. - Больше ты нам не нужна. - Он даже не посмотрел в сторону Сариссы, когда она медленно и печально поплелась назад, в замок.

Когда она скрылась из виду, Альквина обратилась к Рерину:

- Друг мой, ты знаешь волшебное заклинание, которое освободит меня от магических уз?

Рерин наклонился и осмотрел веревки, которыми были связаны ее ноги и руки.

- А разрезать ножом вы пробовали? - спросил он.

- Об этом я и не подумал, - сказал Конан, вытащил кинжал и с легкостью перерезал веревки.

- И не подумал! - воскликнула Альквина. От гнева румянцем залилось не только ее лицо, но и плечи. Вне себя от злости, она, похоже, совсем забыла о том, что так и сидит голая. - Ты нарочно не снял эти веревки, чтоб вытворять со мной в замке все, что заблагорассудится!

- Иногда бывает очень кстати, если королева не может пошевелиться и не мешает воину спокойно выполнять его долг, - невозмутимо ответил Конан.

- Ума - палата! А ты подумал, что бы я делала, если б они тебя убили, а я осталась бы связанной?

- Я уверен, что ваше королевское величество сделали бы все возможное и отбивались бы - как это было до моего прихода.

- Смотрите! - Рерин поспешил прервать спор, который, того и гляди, мог превратиться в ссору между королевой и ее защитником.

Они обернулись назад. Замок, который казался таким мощным, на глазах рушился. Его очертания расплывались, трепетали и таяли. Все внутри словно сгнило, и стены обвалились.

- Как медуза, выброшенная морем на сушу, - заметил Конан, почесывая щетину на подбородке.

- Это шаткое сооружение держалось только силой магии, - объяснил Рерин. Тут он обратил внимание на отросшую щетину Конана. - Сколько времени ты пробыл в замке?

- Дня три или четыре, а что? - удивился Конан.

- Нет! Девять, а то и десять дней, - не согласилась с ним Альквина.

- Но я провел в лесу всего одну ночь, после того как Конан перелез через стену замка. В этом мире, мире призраков, даже время не имеет четких границ.

- Надо искать дорогу домой, - сказала Альквина. - И поскорее! Мне здесь страшно. И еще я беспокоюсь о моих подданных. Что-то у них там, дома?

- Есть хочу! - заявил Конан. - Рерин, давай-ка разведи огонь. Сейчас я принесу нам жаркое. - И он скрылся в лесу.

Рерин и Альквина устроились у костра. На королеве был за неимением другой одежды плащ волшебника.

- Ну, что ты думаешь теперь о предводителе своих воинов? - спросил маг.

- Он словно герой старинной легенды. Никогда еще мне не встречался такой воин, как он. Но он такой необузданный и своенравный! Не знаю даже, то ли он служит мне, то ли подчиняется одним своим прихотям.

- Он наделен выдающимися способностями. А тебе ведь нужен король, Альквина, в твоем дворце. Ни один из правителей ближайших королевств тебе не нравится. Ты сделаешь большую ошибку, Альквина, если не возьмешь в мужья этого киммерийца. Королевства у него нет, значит, он не захватит твои владения. А если он встанет во главе твоего войска, тебе не придется опасаться никаких врагов.

- Может быть, какое-то время мы с ним ладили бы. Но однажды я убила бы его во сне, спящего, - ответила Альквина.

Глава десятая ПРИ ДВОРЕ СЕВЕРНЫХ КОРОЛЕЙ

Одоак, повелитель тунгов, подышал на замерзшие пальцы. Его жирное тело было укутано драгоценными мехами. За спиной Одоака стояли несколько воинов элитной гвардии, рядом с ним было воткнуто в снег копье. Все ждали появления крупного оленя, которого должны были выгнать сюда загонщики. Вдруг справа от них раздался треск ветвей.

- Это олень! - сказал племянник короля.

- И без тебя слышу, мальчишка! - хмуро осадил его Одоак. И, подняв копье, приготовился нанести удар. По старинному обычаю, право первого удара всегда принадлежало королю, затем уж разрешалось ударить воинам его ближайшего окружения, в соответствии с занимаемым положением.

Великолепный олень мчался в вихре снега. Глаза его дико вращались, язык высунулся сбоку из-под губ - олень был измучен погоней и страхом. За ним с криком и шумом бежали охотники, загонявшие оленя навстречу ватаге высокопоставленных охотников.

Король Одоак вышел вперед и, крякнув, метнул копье. Бросок был сильный, но копье пролетело далеко от цели, лишь задев ветвистые рога. От испуга олень остановился.

Одоак изрыгал проклятия, а олень вдруг повернулся к охотникам и, наклонив голову, бросился на них. Теперь попасть в него было очень трудно. Племянник короля, юноша по имени Леовигильд, схватил свое копье, высоко занес его и, пробежав три шага, метнул в оленя. Скользнув между рогов над головой оленя, копье вонзилось точно ему в загривок. Горделивое животное пошатнулось и пало наземь. Сердце и шейная артерия были пробиты.

Юноша стоял и улыбался, все его поздравляли, все хлопали по плечу. И вдруг все замолчали - к ним подошел король. Лицо его было искажено злобой. Он размахнулся и, ударив по щеке, сбил парня с ног.

- Бесстыдный наглец! Я поразил бы его, если б ты не толкнул меня под руку! Ты думал, я не заметил, как ты пролез вперед? Не дал мне убить оленя, и точно так же ты хочешь отнять у меня трон!

При этом взрыве ярости все воины стояли молча. Они знали, что никого рядом с королем в момент его броска не было и что промахнулся он только из-за собственной неловкости, но никто не осмеливался заговорить об этом вслух и уличить короля во лжи. Приступы безумной ярости в последнее время случались с ним все чаще: Одоак чувствовал, что силы его с каждым днем убывают и по причине старости, и из-за невоздержанности в еде и питье.

- Ты не прав, государь, - сказал Леовигильд. Оскорбленный, он смертельно побледнел, но не мог поднять руки на родича. - Я метнул копье, потому что был мой черед. А что я всегда тебе честно служил, все могут подтвердить.

- Так думай и дальше о том, чтобы верно мне служить, ты, наглый выскочка! - Оскорбительный тон Одоака был невыносим. - Пройдет еще много лет, прежде чем Имир призовет меня к себе, а раньше и не надейся занять мой трон!

Одоак зашагал прочь. Он с радостью убил бы своего племянника - всех прочих соперников он уже уничтожил, даже своих сыновей. Но, по обычаям страны, королю полагалось назначить престолонаследника, а Леовигильд, единственный сын убитого Одоаком родного брата, был последним мужским отпрыском королевской династии. Если бы он убил юношу, знать сочла бы себя вправе свергнуть Одоака и избрать королем кого-либо из своих рядов. Пока Леовигильд был ребенком, он не представлял собой угрозы. Да и когда стал юношей - тоже. Но сейчас он уже достиг совершеннолетия, и Одоак намеревался что-либо против него предпринять.

Кто-то из знатных воинов хотел помочь Леовигильду подняться на нога, но он встал сам, упрямо оттолкнув доброхотов.

- Такой удар не следовало бы оставлять без ответа, даже при том, что он нанесен королем, - сказал молодой человек, опасаясь потерять уважение воинов.

- Но что же ты можешь поделать? - ответил ему седовласый воин-аристократ. - Ведь ты не хочешь, чтобы тебя постигла участь всех твоих родичей-мужчин. Ты должен ждать своего часа, юноша. И долго ждать не придется.

Успокоившись, Леовигильд пошел во дворец к остальным воинам.

В этот вечер Одоак после пиршества отослал прочь всех, кроме самых высокородных и храбрых воинов. Наполнив роги медом, они ждали, когда их властитель заговорит. Жирная туша Одоака заполняла собой трон. Крохотные глазки заплыли жиром. С минуту он неотрывно смотрел на Леовигильда. Юноша бесстрашно выдержал этот взгляд. Леовигильд был хорош собой - светловолосый, с короткой курчавой бородкой, обрамлявшей твердый подбородок. Глаза его были голубые, ясные - совсем не похожие на тусклые, порой же от злости наливавшиеся кровью глаза его дяди. Одоак ненавидел юношу за его молодость, силу и красоту почти так же сильно, как и за его честолюбие. Ненависть подогревало то обстоятельство, что воины все чаще обращались к Леовигильду за советами и поощрением.