Пир во время чумы - Николай Леонов

— Все у меня, — ответил Николай. — А до братца-москвича я и сам желаю добраться. Выходит, у нас задача одна.

— Одна-одна, да не совсем. Над полковником в Москве начальства больше, а чего они хотят, один бог ведает. Желаний-то много, да все разные.

— Идти или не идти? — повысил голос Николай.

— Ты на меня не кидайся. Ты мужик гордый, уже решил, пойдешь обязательно, только хочешь, чтобы тебя подтолкнули.

В загородном особняке Бунича, который занимали приезжие полковники да местный майор Шаров, разговор велся почти аналогичный.

Сидели за круглым столом, играли в подкидного дурака, но мысли их были далеко от карт, потому игра не складывалась.

Стас взял валета, которым хотел отбиться майор, кинул ему обратно, заметил:

— Ты, Семен, второй раз козырей путаешь. Найди другую картинку.

Майор сгреб карты, ответил:

— Я не ваш Юлий Цезарь, который мог одновременно несколько вопросов решать.

— Точно, ты не Юлий, и уж совсем не Цезарь, коли не можешь узнать, кто из боевиков Акулы перед убийством Старовой уезжал на несколько дней из города.

— Я мент, кто мне чего скажет? — горячился Шаров.

— Так звонить Николаю Тишину, звать его на обед или пустая затея? — неожиданно спросил Гуров.

— Ты, Лев Иванович, голову нам не морочь, — сказал Стас. — Ты вопрос уже решил, я с тобой согласен, действуй.

— Прост ты. Стас, как оглобли, — усмехнулся Гуров. — Тебе все годится, только чужими руками.

— В чем-то я тебе не уступаю. Лев Иванович, а в чем-то и получше, но закрытый разведывательный допрос лучше тебя даже Петр не ведет. И не прикидывайся Красной Шапочкой. Решил — действуй.

— Ну, ежели ты приказываешь, — якобы неохотно протянул Гуров, достал из кармана сотовый телефон, набрал номер.

— Слушаю вас, — ответил грубоватый женский голос.

— Добрый день. Варвара Никитична, — сказал Гуров. — Меня зовут Лев Иванович, могу я поговорить с Николаем Николаевичем?

— Здравствуйте, Лев Иванович. — Варвара старалась говорить мягко. — Николай еще не оклемался, дремлет. Очень нужен?

— Добрый день, полковник, — прозвучал уверенный мужской голос. — Я слушаю. Однажды я назвал Варвару домоправительницей, так она запомнила, очень ей такая должность по душе.

— Извините, Николай Николаевич, если вам удобнее обращаться ко мне по званию, не сочтите за труд, добавляйте слово “господин”. А стремление женщины к власти — нормальное явление. Ну, ближе к делу. Мой друг приглашал вас к нам на обед. Как вы к этому относитесь?

— Можно, господин полковник. — Чувствовалось, что Акула улыбается. — Когда и где?

— Остановились мы в особняке господина Бунича. Сейчас двенадцать, обед приготовить следует, так что давайте часиков в шестнадцать.

— Форма одежды парадная? — рассмеялся Николай.

— Удобная, господин Тишин. — Гуров тоже улыбнулся. — Если не возражаете, возьмите с собой супругу. Красивая женщина придает застолью определенный шарм, сильно сокращает количество выпитого и исправляет нашу мужицкую речь.

— Значит, в шестнадцать? — Николай выдержал паузу. — И никаких сюрпризов?

— Что за праздник без сюрпризов? — удивился Гуров. — Мы люди русские, не немцы какие-нибудь. Поклон Мефодию Сильверстовичу. Ждем. — Он отсоединился. — Ну, ребята, вы занимаетесь столом, я отъеду на часик-другой.

Гурову не давала покоя мысль о судьбе бывшего директора цирка Алексея Ивановича Колесникова по прозвищу Капитан. Рассказ циркового клоуна Классика о беспробудном пьянстве и близкой кончине общего друга казался сыщику чудовищным. В таком состоянии с человеком и профессиональные наркологи справляются с большим трудом, а порой и не справляются. Наука наукой, а возможности человеческого организма не беспредельны, но я обязан сделать все от меня зависящее, решил Гуров, и выехал со двора.

Где живет Колесников, сыщик помнил прекрасно. Три года назад он ночью, спасаясь от преследования, нашел квартиру Алексея. Теперь сам бог велит. И точно, дом и квартиру он отыскал без труда, дверь была открыта, но дома — пусто.

Гуров не ужаснулся — подобные лежбища он видел неоднократно, они походили друг на друга как две капли воды. Потеки на стенах, застывшая еда на полу, темные окна, неубранная кровать, на которой валялись тапочки. И везде: на столах, на полу — грязная посуда и пустые бутылки. Главное же — воздух. Таким воздухом нормальный человек дышать не может. Он был не только невообразимо вонюч, но и физически осязаем, казался какой-то субстанцией, имеющей высокую плотность.

Гуров распахнул окно и услышал за спиной женский надрывный голос:

— Взять тут уже нечего! Пошел отсюда, вурдалак! Добили мужика окончательно!

Гуров повернулся и увидел в дверях женщину лет тридцати, некрасивую и лохматую, но определенно трезвую. Она стояла, вооружившись половой щеткой, и воинственно наступала на незваного гостя. Разглядев его, соседка остановилась и несколько растерянно спросила:

— Вы кто будете? Квартиру хотите забрать? Давно не плачено?

— Я друг Алексея Ивановича, — ответил Гуров. — Из Москвы приехал, не был давно. А вы соседка?

Женщина отставила щетку, облизнула губы, провела ладонями по нечесаным волосам, попыталась одернуть мятое платье.

— Соседка. Машей зовут. Я с Лешкой всю ночь воевала, к утру он заснул, я к себе ушла. Нету его? Значит, в магазине побирается, денег у него давно нет, продал все. — Женщина заплакала. — Его в больницу бы срочно. Так кто за лечение заплатит? А если без денег, там еще хуже.

— Маша, квартиру в божеский вид бы привести... Не возьметесь? Я заплачу.

— Так сколько же можно? Я ее разов десять мыла. Его дружки, этот хромоногий и худющий, что из цирка, уж и платили мне, и жили тут, все без толку. — Маша снова заплакала.

— А мы в последний раз все заново сделаем, — уверенно произнес Гуров. — А магазин где? — Он протянул женщине двести рублей. — Хватит?

— Да бог с вами! — Маша хотела отпихнуть деньги, не удержалась, взяла. — А магазин направо, через дом.

— Маша, вы квартиру приберите и заприте. Алексей ночевать не будет, я его уведу.

— Да он уже почти не ходит...

— Значит, унесем. Я не прощаюсь, днями зайду. — Гуров кивнул и вышел.

И магазины такие Гуров видел, раньше их было в Москве предостаточно. И посетителей знал. Лица серые, зеленые, красные, ну и запах, конечно. Люди, не люди, словно из фильма ужасов. Он прошел сквозь “тройки” и “четверки”, которые, дрожа, распивали красное вино. Сыщик двигался медленно, оглядываясь, на него налетел небритый детина, тяжело выдохнул:

— Дай червонец.

— Не дам. — Гуров отстранил пьяницу, но тот вцепился в руках.

— Жалко, да?

— Отстань, не жалко. — Гуров хотел идти дальше, думая враз и об Алексее, и обо всех этих людях, и о правителях.

— Коли не жалко, чего не даешь? — не отставал алкаш.

— Лешку Колесникова знаешь? — спросил Гуров.

— А то. Но у Лешки нету, он сам с похмелья загибается.

— Отведи к Лешке — получишь червонец, — отрезал Гуров.

— Обманешь, — гундел алкаш.

— Ты хочешь по харе или червонец? — Гуров железной рукой схватил алкаша за отвороты куртки. — Веди, сука! Иначе в этой жизни ты опохмелиться не успеешь.

Алексей Колесников, бывший директор цирка, грозный Капитан, сидел в подсобке и, обхватив стакан двумя руками, пытался отхлебнуть жидкий чай.

— Глотай, милок, полегчает, — говорила стоявшая рядом уборщица. — А на портвейн у меня нету. — Она перекрестилась. — Разве ж я бы отказала божьему человеку? Я щас тебе валерьяновку достану.

Гуров приятеля узнал, тряхнул за плечо.

— Здорово, Леша!

Глаза у Алексея заплыли, и, чтобы взглянуть на человека, ему приходилось запрокидывать голову. По бессмысленной мути в глазах Гуров понял, что Колесников его узнать не способен. Он оставил приятеля в покое, пошел в отдел, где торговали водкой и коньяком, здесь не было ни покупателей, ни продавца. Лишь один браток с литой шеей и бритым затылком грохотал кулаком по прилавку и выплевывал разные слова. Гуров молча встал рядом.

Неизвестно откуда выскочила дородная женщина в халате.

— Витун! Милок! Тута я! Ну отошла на чуток. Тебе чего?

— А ты не знаешь! Подшипники горят, а тебя, стерва, на месте нет! — Он шлепнул на прилавок сотню, прижал грязной ладонью. — Мою персональную! И откроешь, я глотну! И смотри, если самопал задвинуть захочешь, удавлю.

— Бог с тобой. — Продавщица нагнулась, вытащила из-за ящиков бутылку коньяка.

Мальчонка сорвал пробку золотыми зубами, глотнул, на секунду застыл, затем снял руку с сотенной купюры, довольно кивнул, глотнул еще. Гурову надоело ждать, но он стоял молча, зная: здесь могут порвать на куски, и никакая сила и ловкость тебе не помогут. Наконец Витун забрал сдачу, сунул бутылку в карман и отошел. Сыщик не умел разговаривать грубо, но знал, что иначе его не поймут и начнется базар.