Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей - Джастин Коуэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, когда-нибудь я узнаю, как моя мать научилась играть на фортепиано. Теперь этот акт кажется восстанием против мужчин, стоявших у кормила ее судьбы и считавших ее недостойной знания музыки или живописи.
Но мне удалось выяснить, почему она любила читать.
Наш дом был заполнен книгами. Стопки книг лежали повсюду, и была даже отдельная библиотека, где моя мать поставила полное издание «Британской энциклопедии», словари, романы и детские книги. По выходным мой отец сидел за круглым столом посреди нашей библиотеки и читал доклады или готовился к своему следующему судебному заседанию. Я валялась поблизости на деревянном полу, листая атлас или читая книжку, которую взяла с ближайшей полки. Когда я прочитала их все, мы стали совершать еженедельные экскурсии в местную библиотеку. Библиотекарши знали меня по имени и одаряли улыбками, когда я просила рекомендации. Я складывала книги на прикроватном столике и поздно вечером, когда наступало время выключать свет, моя мать, укутывавшая меня перед сном, шептала, что если хочется, то я могу читать всю ночь. Часто я так и делала.
Когда я была маленькой – до желчных аргументов, повышенных голосов и хлопанья дверей, – она сама читала мне. Тогда же я запомнила немногочисленные моменты, когда моя мать прикасалась ко мне. Я забиралась под одеяло в ее постели и прижималась к ее теплому телу, когда она держала раскрытую книгу перед нами. Она всегда выбирала классику; моей любимой книжкой были «Маленькие женщины», но она читала и Диккенса. Когда она читала вслух из «Дэвида Копперфилда», то ничем не выдавала своей связи с автором. Не знаю, понимала ли она это сама. Едва ли она в детстве читала Диккенса, но я знала, что она каждый день встречалась с его именем, когда ее и других детей водили в столовую, где они занимали соответствующие групповые места за длинными столами, каждый из которых был отмечен соответствующим цветом: Хогарт (зеленый), Диккенс (желтый), Корам (красный) и Гендель – это была группа Дороти – (синий).
В 1840-х годах Чарльз Диккенс жил едва ли не за углом от госпиталя для брошенных детей. Он заинтересовался учреждением вскоре после своего переезда туда и арендовал скамью в часовне, чтобы слушать пение найденышей или бродить вокруг и смотреть, как дети занимаются повседневными делами. Диккенс явно вдохновился увиденным и сделал незамужних матерей и детей, воспитанных без родителей, важной темой для своих сочинений, особенно в «Оливере Твисте». В других романах госпиталь предстает в еще более конкретных чертах. Например, в «Крошке Доррит» есть персонаж, выросший в госпитале, по имени ТэттиКорам, в честь его основателя Томаса Корама. В его романе «В тупике» двум найденышам дают одинаковые имена с катастрофическими последствиями.
Я добавила «Оливера Твиста» к стопке книг на столе. В детстве я читала эту историю, но тогда, разумеется, не знала о связи автора книги с прошлым моей матери. Как и у Дороти Сомс, имя главного героя не было тщательно выбрано любящими родителями, но, скорее, навязано ребенку равнодушным мистером Бамблом – тучным мужчиной холерического склада, который стоял во главе учреждения, где оказался бедный Оливер Твист.
Предыдущая буква была S – я назвал его Свабблом. Теперь Т – я назвал его Твистом. Следующей будет U – Анвин, а потом V – Вилкинс. У меня есть готовые фамилии до конца алфавита, а потом с самого начала, когда мы дойдем до буквы Z[39].
Было ли имя моей матери выбрано таким образом? По воле случая или по порядковому номеру приема? Мое собственное имя было выбрано с большой тщательностью – по крайней мере, так мне говорили.
– Тебя назвали в честь императора Юстиниана, – объяснила моя мать. – Твое имя символизирует законность и справедливость.
Она очень гордилась тем обстоятельством, что я выучилась на адвоката, и часто напоминала о целесообразности моего имени.
– А как насчет моего среднего имени? – поинтересовалась я. – Почему вы выбрали его?
Моя мать помедлила, прежде чем ответить.
– «Изабелла» означает «это Belle», – сказала она. – Belle по-французски «красотка», а ты хорошенькая.
Тогда ее слова прозвучали неискренне. Они совершенно не согласовывались с ее постоянными критическими замечаниями в мой адрес. Прошли десятилетия, прежде чем мне раскрылась истинная причина ее выбора.
Когда я закончила чтение «Оливера Твиста», меня поразила жизнерадостная концовка. Сочинения Диккенса наполнены историями о падших женщинах в трагических обстоятельствах, и «Оливер Твист» не исключение. Мать Оливера Твиста не замужем, ее любимый человек умер. Нэнси состоит в шайке Фейгина, и ее добрые, благородные поступки лишь подчеркивают трагедию ее короткой жизни, полной греха. Даже невинная и необыкновенная Роза, тетушка Оливера, имела загадочное прошлое и «пятно» на ее имени, которое она поклялась «не передавать никакой крови, кроме собственной»[40]. Но Диккенс во всяком случае обеспечил счастливую концовку для главного героя, когда Оливера усыновил добродушный мистер Браунлоу.
Хотя Диккенс почерпнул вдохновение для своего наиболее известного персонажа среди воспитанников госпиталя для брошенных детей, маловероятно, что им советовали читать историю Оливера Твиста. Они слышали имя автора, лишь когда сидели за скудной трапезой в обстановке, напоминавшей сцену из книги. Чтение не было приоритетом для будущих слуг и рабочих, и учителя делали основной упор на механическом запоминании и повторении. Даже если ребенку нравилось читать, у него не имелось такой возможности, так как книги нельзя было забирать из классной комнаты.
Для Дороти дар чтения пришел из неожиданных источников. Одним из них была низенькая степенная женщина по имени мисс Даути с седыми волосами, заплетенными в короткие косы, уложенные по обе стороны от головы. В отличие от других занятий госпиталя, ее уроки отличались бурной деятельностью, будившей творческое воображение. На Рождество она выстроила целую миниатюрную деревню с Санта-Клаусом, прибывающим на санях. Хотя мисс Даути не предлагала Дороти оставаться после уроков для индивидуального обучения, она считала, что каждый ребенок имеет право учиться. Иногда она в приступе раздражения расставляла пальцы, подобно когтям хищной птицы, и опускала ладонь на голову ребенка, поднимая и опуская
