Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась - Лола Лафон

Надя работает на него, несет дальше его слово. Она – живое доказательство того, что Бела проповедует, посмотрите – чудо возможно. Но теперь она не справляется со своей миссией. Заставив Болезнь отступить, скрыв доказательства и сумев положить конец ее мерзким кровавым симптомам (мать ошибалась, говоря, что они неизбежны!), Надя столкнулась с новой проблемой: у нее на запястье выросла красная шишка. Она сильно, так, что слезы выступают, нажимает на шишку, чтобы выдавить яд. Запястье глухо отзывается. Надя поранила руку железной пряжкой от защитной накладки, и всякий раз, как она задевает жердь, рана снова открывается. Соединенные усилия брусьев, магнезии и пота – и на второй день соревнований руку уже не согнуть. Бела слегка надавливает, и Надя стонет, раньше она никогда не стонала… Делай как сможешь, дорогая. Он не приказывает, он предлагает, невозмутимо объясняет тренер журналисту, который накануне восторгался Надиным выступлением.

Разминка начинается. Надя идет к брусьям, берется за жердь, пытается выйти в стойку – и падает: рука не выдержала. В перерыве Бела собирает воспитанниц в гостиной, предоставленной в распоряжение румынской команды. Девочки, наша любимая Надя не сможет нам помочь. Бела поворачивается к ней. Надя сидит с рукой на перевязи, лицо землистое, щеки горят – у нее аллергия на уколы кортизона, которые делают три раза в день, иначе не остановить воспалительный процесс. Крики, слезы – у них забрали дополнительные колесики от велосипеда, их лишили тотема: как это – Нади с нами не будет? И сколько бы он, надеясь передать девочкам свое могущество, ни рокотал басом: «Вы можете победить, мои скорпиончики! Что? Вы боитесь этих русских засранок?» – они, опустив головы, рыдают. «Если подсчитать, мы вполне можем обойтись без Нади, по очкам мы опережаем. А если Надя вдруг все-таки решит выступить, – прибавляет он, – так вчера у нее был настолько великолепный результат (да, да, великолепный, Надя, великолепный, хором повторяют они), что она может упасть… даже не один раз, и, несмотря ни на что, выиграть!» Бела и сам проникается этими словами: мы победим… она выиграет. Если… или когда… будет участвовать.

Она мотает головой. Нет, на этот раз – нет, Бела, нет. Она показывает свою раздутую твердую руку: болит, как воспаленный зуб, просто нестерпимо. Она хотела бы, чтобы нашелся арбитр, а не судья, всегда только эти судьи… Пусть бы нашелся кто-нибудь, кто дал бы ее боли справедливую оценку, а ей – право не участвовать в соревнованиях. И не мучиться при этом сомнениями.

«Ты уверена, милая? В самом деле? Хорошо. Я понимаю», – отвечает он, уже повернувшись к ней спиной и спеша к судьям. Они возводят глаза к небу. Опять этот мадьяр! С его неизменным шоу, с его крайностями, с его кулаками, которыми он начинает размахивать, едва сочтет себя обманутым. С его ругательствами. С его демонстративной нежностью к девочкам, стоит поблизости оказаться камере. Бела отдает судьям список гимнасток. Надя записана на все снаряды. «Так она что – будет участвовать в соревнованиях?» – удивляется главный судья. Бела молитвенно складывает руки, со слезами на глазах призывает Бога в свидетели, его принцесса такая храбрая, «она думает, что во второй половине дня ей станет лучше, я-то знаю, что нет, но ничего не поделаешь, я записал ее из принципа и из уважения к ней, она так много сделала для команды».

В регламенте прописано четко: гимнастку, не явившуюся на соревнования, дисквалифицируют. Зато если она, когда назовут ее имя, встанет и хотя бы рукой дотронется до каждого снаряда, это будет означать, что она в соревнованиях по-прежнему участвует. При каждой смене снаряда Надя (которой Бела в последний момент шепнул, что добавил в список ее имя лишь потому, что «это производит хорошее впечатление»), встает, приветствует судей (от одного того, что приходится поднять руку, начинает тошнить) и на глазах у изумленных зрителей садится на место. На помосте она кладет руки на брусья, часть зала начинает аплодировать, тут же у нее за спиной вырастает Бела и, подбадривая публику, хлопает: «Давай, детка, давай, покажи им!» – и так до тех пор, пока судьи не призовут к порядку и Белу, и публику.

Что такое инфекция?

«Инфекция есть проникновение в живой организм патогенных микроорганизмов и дальнейшее их в организме размножение. Инфекция может быть общей или локальной, экзогенной, то есть вызванной микробами, попавшими в организм извне, или эндогенной, если источник ее в организме самого пациента. Инфекция развивается преимущественно тогда, когда ослаблена естественная иммунная защита организма. В подобных случаях состязание между возможностями иммунной защиты организма и болезнетворной властью микробов приводит к победе инфекции. Возможности иммунной защиты разные в разное время, и происходят эти изменения по разным причинам: в зависимости, например, от того, насколько человек устал, высыпается ли он, много ли переживает стрессов, хорошо ли питается и т. д. Опасность тем больше, чем большим количеством микробов заражен организм. Подводя итог, можно сказать, что инфекция будет развиваться тем активнее, чем слабее у больного иммунная защита и чем сильнее заражение».

Она заражена. Если только она не вырабатывает яд сама по себе, если только не вырабатывает его уже давно, не обращая на это внимания, и не чахнет в неустанной борьбе с самою собой.

Врач команды сказал несколько дней назад, что болячка пустяковая, видали куда хуже, что усталость и стресс отравляют организм, а сила духа яд уничтожает. С началом Болезни она стала слишком слабой и рыхлой, она вялая, вялая, вялая – и виноват товарищ тренер, который позволил ей разжиреть до того, что она превратилась в монстра, но папа умеет обуздывать монстров, дорогая! Ты, главное, сражайся! Конечно, Бела научил ее сражаться, но отнял при этом всякую способность сражаться против чего-то, кроме того, на что сам покажет пальцем. Он так хорошо изучил ее, так точно оценивал, он все мог рассчитать. Несколько недель назад, глядя на ее сдавленную купальником грудь, он сказал: «Можешь не волноваться, детка, в этом месяце у тебя не будет твоих “проблем”».

Кому приписать произошедшее тогда в Форт-Уэрте? Тому, кто принял решение? Тому, кому было выгодно, чтобы решение было принято? Тому, кто предложил это как выход? Ей самой, настолько привыкшей повиноваться, что утратила способность решать? Бела ее заставил? Бела предложил ей на выбор две возможности, зная, что об одной из них и думать нечего и никакого выбора нет? А что такое выбор? Чье это тело?

Тело, которое она в конце концов предъявляет на этом переполненном техасском стадионе зрителям, устроившим ей овацию после объявления о том, что Надя Команечи внезапно решила выступить на бревне, хотя от остальных снарядов отказывается. Зрители неистово хлопают и тут же замолкают, поняв, что сейчас им покажут нечто невиданное, что им предстоит пережить возбуждение, какого не переживали никогда. Please welcome the incredible Nadia who has just decided to spite of.[37]

Ее перевязанная рука – обещание подвига, вот на что надо будет смотреть.

Надя делает глубокий вдох. Фотовспышки, треща, как насекомые, которых горстями бросают в огонь, на мгновение ее ослепляют. Двойной пируэт на бревне. Не теряй сосредоточенности, иначе не перестроишься на ходу. Твои ноги – как кисточки, дорогая моя. Она по ходу композиции создает новое равновесие, все время рассчитывая заново пространство и вес воздуха.

А публика совсем онемела – двадцать тысяч безмолвий, она слышит только гул собственной больной крови, во рту у нее омерзительный вкус, сорок пять секунд, это половина, горизонт кривится, она делает на бревне серии сальто без помощи рук, ее больная рука – тяжелая и неподвижная, ну вот, она почти закончила, уже готовится соскочить, цифры и углы, все эти подсчеты смешиваются у нее в голове, скорее, скорее перестроиться, придумать, как обойтись без этой руки для прыжка, чтобы сбросить себя на пол, надо опереться обеими ладонями о бревно, но у нее только одна рука, ей трудно будет сохранить равновесие, она слишком сильно накренится вправо, о господи, от гноя пульсируют даже десны, даже пазухи носа, она размахивается, с силой бросает свое изможденное тело в горизонталь, осторожно помогая себе тремя пальцами перевязанной кисти…

…и не падает.

Тренер, окруженный истерически визжащими румынскими гимнастками, ликует. Под гром оваций он поднимает свою девочку на руках в самый свет, такой огромный и жаркий, что она закрывает глаза, запрокидывает голову назад. А когда на табло появляется оценка 9,95, почти максимальная, карета скорой помощи уже мчит Надю в далласскую больницу. Там ее прооперируют под общим наркозом, заражение распространилось по всей руке, опасаются, выдержит ли сердце.

Очнувшись, она просит лист бумаги и ручку, а может, ей снится, что она просит лист бумаги и ручку. Сначала надо отметить, с чего все началось. Родика упала с бревна. Это Надя помнит: несколько слов Белы сразу после того, как упала Родика. Что-то вроде «мы не позволим советским завладеть титулом, ты можешь туда пойти, Надя, скажи, если можешь». Бела… Позже он напишет в своих воспоминаниях: «Я сказал Наде: тебе когда-нибудь приходило в голову, что у тебя есть обязательства перед командой? Так вот, они у тебя есть. Потому что девочки заслужили благодарность! А у нас с Мартой ты хоть раз спросила, должна ли нам что-нибудь? За все эти годы… Если да, то сегодня, Надя, сделай нечто из ряда вон выходящее…»