Сан-Антонио в Шотландии - Фредерик Дар

«Мы матрасники, братцы, мы матрасники». Я не знаю автора этого шедевра французского фольклора, но будь он благословен за ту радость, что доставил мне своей песней!

Закутанный в. одеяло и удобно лежащий на диване в кабинете Мак-Орниша, Толстяк щелкает зубами. Его тошнит, и он периодически пачкает пол. Бедняга проглотил, должно быть, не меньше двух литров скотча!

– Что с тобой случилось? – спрашиваю я. Его снизу доверху сотрясает дрожь, и он смотрит на меня налитыми кровью глазами.

– А, ты вернулся, комиссар хренов! – булькает он. – Не слишком... ик!.. быстро. Слушай, я... ик!.. тебе скажу одну вещь. Нельзя зарекаться на будущее, но... ик!.. я больше никогда не буду пить виски! Какая же это гадость! Ик...

– Ну, мой бледнолицый брат, приди в себя и рассказывай!

Он разглядывает моих спутников.

– Какого хрена тут надо... ик!.. этим типам? И чЕ они на меня пялятся, как... ик!

– Они помогли мне вытащить тебя из бака. Ты чуть не утонул, Берюрье! В это невозможно поверить! Давай объясни!

– У вас не найдется немного воды? – бормочет он. Я знаю, что мы живем в эпоху сенсаций, но все-таки услышать, как Толстяк просит воды, это огромное потрясение. Ему приносят стакан воды, и, к моему огромному облегчению, он выливает ее себе на затылок.

– У меня жуть как болит башка, корешок! Эти сволочи отвесили мне по кумполу такой удар дубинкой, что от него у быка запросто бы отлетели рога!

– Наверное, твои крепче приросли. Рассказывай, как все произошло.

Он рыгает с такой силой, что Мак-Орниш отлетает к стене, потом громко чихает.

– Эта мерзость виски у меня повсюду, я ей совершенно пропитался... Значит, так, пока тебя не было, я следил за всей компанией из дома Глэдис... Насчет этого (он показывает на МакОрниша) сказать нечего Но вот этот (он изысканно тычет пальцем в сэра Конси) устроил в замке большой шухер! Я наблюдал за ним в бинокль. Он так орал, что я удивлялся, как это его не слышно Наконец он ушел Я отчалил от Глэдис, чтобы постараться узнать, что он затевает...

Берю замолкает.

– Бр-р, эта гадость сожгла мне весь желудок. Отныне я буду пить только мюскаде и божоле, даю тебе слово.

– Спасибо, я тщательно сберегу его. Продолжай.

– Думаю, – рассуждает Толстяк, – что я сделал глупость.

– Какую?

– Что вернулся в замок.

– Ты вернулся в замок?

– Да, через черный ход. Я пришел потихоньку и сказал лакеям, что забыл в своей комнате часы. Я сходил туда и спрятался в маленькой каморке как раз рядом.

– Придурок! – бешусь я. – Я ведь тебе говорил, чтобы ты был крайне осторожен.

– Вся разница между мной и Байардом состоит в том, – сообщает он, – что на мне нет доспехов, запомни это, комиссар...

– Хватит! Продолжай.

– Я прождал несколько часов в темноте Хотел, чтобы лакеи подумали, что я свалил, сечешь?

– Еще бы. Дальше.

Остальные, по крайней мере сэр Конси и сэр Констенс Хаггравент, которые закончили Оксфорд и владеют французским, с Молчаливым вниманием слушают его. Мак-Орниш же поочередно разглядывает нас, стараясь по нашим физиономиям понять, о чем говорит Берюрье.

– Я дождался ночи, чтобы предпринять вылазку, – продолжает спасенный из виски. – Мне потребовалось много терпения, чтобы досидеть.

– Ты заснул? – догадываюсь я. Он краснеет

– Скажем, чуток подремал. В этой каморке было невесело, а я всегда был подвержен кастрации

Сэр Констенс Хаггравент поворачивается ко мне с озабоченным видом.

– Кажется, это также называется клаустрофобией? – Кажется.

– Спасибо.

– Я могу говорить? – возмущается Толстяк, который боится снизить эффект рассказа так же, как кастрации.

– Можешь.

– Тогда я пошел по хибаре. Поскольку я ее знал, то неплохо ориентировался... Я спустился и увидел свет в салоне. Я подошел, пригнулся заглянуть в замочную скважину и увидел блондинку совсем одну. И вдруг я получил по башке жуткий удар! Могу тебе сказать, что у меня звезды посыпались из глаз. Я сразу отрубился, как будто ток выключили.

– А потом?

– Потом ничего. Я ничего не помню. Хотя, если задуматься, мне кажется, меня везли на машине. Когда я очнулся, то уже плавал в этой пакости. Я стал Тонуть, от того и очухался. В тот момент, когда я уже совсем подыхал, мне удалось вдохнуть. Для этого я встал на какую-то кучу, тоже находившуюся в баке. Держа морду возле крышки, я мог немного дышать. Вдруг моя нога соскользнула, я нырнул вниз и наглотался.

Он замолкает.

– Это все, – говорит он.

– Кажется, мы пришли вовремя, чтобы вытащить тебя.

– Мне тоже так кажется,

– Куча, о которой ты говоришь, это труп, дружище.

– Не может быть.

– И ты остался в живых потому, что тебя бросили в бак. Твой вес выплеснул часть виски, что позволило тебе высунуть твою великолепную морду из жидкости.

Я поворачиваюсь к сэру Конси.

– Ну что, Фил, вы все еще сомневаетесь?

– Нет, комиссар. Я слишком поздно понял, что влюбился в монстра.

– А что теперь? – спрашивает Мак-Орниш, которому пересказали по-английски приключения Берю.

Я стою возле окна его кабинета и смотрю на унылый двор завода. Я думаю, вернее, советуюсь с самим собой.

– Теперь начнем охоту. Мак-Орниш, позвоните в Стингинес Кастл. Попросите Синтию и скажите ей, что случилось большое несчастье: Конси нашел меня и убил. Вы ей скажете, что он хочет в последний раз встретиться с ней перед тем, как сдаться, сечете?

– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, но сделаю то, что вы говорите.

И звонит малышке. Все проходит великолепно, и бедная мисс Синтия, перепугавшись, отвечает, что согласна на прощальную встречу со своим женихом-убийцей.

Мак-Орниш кладет трубку.

– Отлично, – хвалю его я. – Теперь, поскольку вы знакомы с шерифом, позвоните ему и попросите приехать в Стингинес Кастл. Пусть он возьмет с собой одного из своих людей и запасется наручниками. Мак-Орниш, убежденный моим тоном, набирает номер, но кладет трубку, сообщив: «Занято».

Пауза. Он набирает номер снова. На этот раз ему отвечают.

– Мак-Хесдресс? – спрашивает Мак-Орниш.

Директор говорит шерифу то, что я ему велел. Тот долго отвечает, и Мак-Орнишу приходится слушать. Закрыв микрофон трубки ладонью, он ошеломленно шепчет мне:

– Ему только что позвонила Синтия. Это с ней он разговаривал. Она попросила его немедленно приехать в Стингинес Каста арестовать ее жениха, который совершил большую глупость!

Бедняга Конси со стоном падает на стул и, обхватив голову руками, начинает рыдать. Мне его жаль.

– Ну, Фил, – успокаиваю его я, – мужайтесь. Девчонки никогда не стоят слез, которые мы по ним проливаем!

Потом я делаю Мак-Орнишу знак заканчивать разговор с шерифом.

Глава 18

Мы, Берюрье и я, сидим в засаде в кустах парка, тогда как трио, состоящее из Конси, Мак-Орниша и Хаггравента, поднимается по ступенькам крыльца.

Когда они вошли внутрь, я делаю Толстяку знак следовать за мной. Шагая, Берю производит шум мочащейся коровы, потому что с его одежды стекло не все виски.

Мы входим в холл и приближаемся к двери салона. Я слышу всхлипывания.

– О, Филип, – рыдает красотка, – почему вы не сдержались? Я одна во всем виновата! Если бы я не проявила слабость к этому проклятому французу!..

– Вы действительно виноваты, Синтия, – добавляет старуха лжеМак-Геррел. – После такого скандала вам остается только уйти в монастырь... Пауза. Ахи-охи, вздохи, всхлипы...

– Вот старая сволочь! – шепчет мне на ухо Берю. Я приказываю ему заткнуться. За дверью Синтия, шмыгая носом, спрашивает:

– Как вы это сделали, Фил?

По молчанию сэра Конси я понимаю, что его нервы на пределе и, если я сейчас не вмешаюсь, он на самом деле кого-нибудь убьет.

Тогда я вхожу в салон. Увидев меня, Синтия становится зеленой, а руки тети Дафны начинают трястись явно не от ее преклонного возраста.

– Как видите, сердце мое, очень неплохо...

– Но, но... – блеет потрясенная красавица.

Настает черед Берюрье войти. Смятение дам достигает наивысшей точки. Войдя в салон, Берю чихает, вытирает повисшую на носу соплю и заявляет:

– Что скажете, суки?

– Употребление слова женского рода во множественном числе кажется мне в данном случае необоснованным, – поправляю я.

Сказав это, я подхожу к креслу на колесиках тети Дафны, хватаю его за спинку и толкаю. Калека падает на пол в громком шорохе юбок.

– Однако, комиссар! – аристократически отчитывает меня сэр Констенс Хаггравент.

Вместо того чтобы извиниться перед старушкой, я поднимаю ее за шкирку. Странное дело, она вдруг держится на своих двоих.

– Вот видишь, Стив, – усмехаюсь я, – я сэкономил твои денежки. Со мной тебе не придется отправляться в паломничество в Лурд!

Лжестаруха выхватывает из-за пазухи парабеллум.

Я ожидал фортеля в этом стиле, потому и не даю ему времени направить пушку на меня.

Удар, захват, залом руки. Пистолет летит через салон, потом за ним в том же направлении следует парик. Наконец разорванная блузка открывает атлетический торс в майке.