Утро космоса. Королев и Гагарин - Владимир Губарев

Для многих из тех, кто 4 октября 1957 года был на Байконуре и видел, как уходил в небо первый искус­ственный спутник Земли, отсчет космической эры че­ловечества начинается со звуков горна, прозвучавшего за несколько минут до старта.

Неожиданно – это не предусматривал график под­готовки к пуску – на опустевшей стартовой площадке появился трубач. Он запрокинул голову, поднес к гу­бам горн.

Одним эти звуки напомнили о Первой Конной, о ми­нувшей войне, о прожитых годах.

Другим показалось, что горнист провозглашает бу­дущее, о котором так долго они мечтали и во имя которого они не щадили себя.

Ни перед одним из запусков, на которые столь бо­гаты минувшие годы, не появится на стартовой горнист. Он был здесь единственный раз, 4 октября 1957 года, соединив для людей, открывших космическую эпоху, прошлое с будущим.

У летчиков праздник. Товарищи по службе поздрав­ляли молодых – Юрия и Валентину Гагариных. Один из тостов прозвучал символически:

– Космического счастья вам, друзья!

В этот день шел праздничный правительственный прием. Были на нем и те ученые и конструкторы, кото­рые только что вернулись с Байконура. Звучали тосты.

– За полет человека! – предложил кто-то.

Королев нахмурился.

– Рано, – сказал он, – только начинаем путь в космос.

До старта Юрия Гагарина оставалось 3 года 5 ме­сяцев и 6 дней.

ОСЕНЬ 1958

«Осень на Севере наступает рано. Надо было заго­товить на зиму топливо. И мы с Валей по вечерам пи­лили дрова, потом я их колол и складывал в поленни­цу. Хорошо пахнут свеженаколотые дрова! Помашешь вечерок колуном, и такая охватит тебя приятная уста­лость – ноет спина, побаливают руки, аппетит разыг­рается к ужину, и спишь потом беспробудно до самого утра».

Заполярье. Юрий Гагарин много летает, а в свобод­ные вечера читает вслух. Особенно нарвится Сент-Экзюпери и его «Ночной полет».

«…Он летел, и казалось, что все звезды принадле­жат ему».

А в конструкторском бюро, которым руководил Сер­гей Павлович Королев, уже начал рождаться корабль, который вынесет его, Юрия Гагарина, к звездам.

В течение трех лет я работал над телефильмом «Космический век. Страницы летописи». Одна из стра­ниц была посвящена созданию «Востока». Со многими людьми довелось беседовать, придирчиво расспрашивал я их о «дате рождения корабля», но установить точно определенный день так и не удалось: по-разному вошел «Восток» в судьбы проектантов и конструкторов, мно­гие из которых спустя годы стали прославленными лет­чиками-космонавтами СССР.

Константин Феоктистов, Олег Макаров, Виталий Се­вастьянов, Владимир Аксенов, Георгий Гречко… Инже­неры и космонавты. Впрочем, в ту осень 58-го они и не думали, что самим придется летать на тех самых кос­мических аппаратах, которые создавались в КБ, но их путь в космос начался именно в те годы, когда созда­вался «Восток».

– Еще в 57-м году начались работы поискового плана, – вспоминает К. Феоктистов. – Там работали несколько человек. Было два направления. Первое: так называемый «суборбитальный полет». Это просто подъ­ем на ракете вверх, потом спуск – сначала просто па­дение, потом торможение в атмосфере и раскрытие па­рашюта, приземление. Позже именно этим путем пошли американцы.

Второе направление более фантастическое. Всерьез рассматривался крылатый аппарат, на котором можно было бы возвращаться на Землю. Я сразу включился в работу этой группы… Сначала, естественно, больше нравился крылатый аппарат, и мне казалось, что тут все более или менее ясно. Ясно, как выбрать парамет­ры, как выбрать радиус затупления на крыльях, ясно, что он должен был иметь очень тупые крылья, чтобы поменьше были тепловые потоки и легче было решить вопрос с их защитой… Но потом все это направление было отметено, потому что стало ясно, что крылатый аппарат значительно сложнее, чем кажется на первый взгляд – ведь такой аппарат должен был бы прохо­дить гигантский диапазон температур…

Константин Петрович рассказывал об этой идее очень подробно: видно, до нынешнего дня ему нравил­ся «крылатый аппарат», и он сожалеет, что в те годы не удалось технически реализовать эту идею – невоз­можно было, ведь наука о космосе только начинала свой взлет.

– Значит, с точки зрения, скажем, формы, – про­должал Феоктистов, – мы рассматривали самые фан­тастические варианты, начиная с самых простых: конус, конус хвостом вперед, комбинация сферы с цилиндром, зонтик, чтобы увеличить площадь сопротивления и тем самым быстрее затормозить и снизить тепловые пото­ки, что действительно получилось и перегрузки при этом снижались, но вес конструкции, конечно, стремительно разрастался… И наконец, в апреле пришло озарение, родилась мысль, что самое простое – сфера. Сфера – это было самое интересное. Я считаю, что это реша­ющая мысль, которая дала возможность нам выйти вперед… Поскольку корабль предназначался для одно­го человека, то, зная размеры тела, приблизительно оп­ределили размеры аппарата, затем начали размышлять, как обеспечить приземление, мягкую посадку. В апреле основные принципы были сформулированы, в мае были уже оформлены некоторые расчеты, графики, эскизы, и в конце месяца мы доложили о своих предложениях Сергею Павловичу.

Это была одна из приятных встреч, – Константин Петрович улыбается. – Видно было, как он сразу все понял и загорелся… Затем было несколько сражений, мы их выиграли, и в ноябре 58-го состоялся Совет глав­ных конструкторов, который принял решение о том, чтобы сразу ориентироваться на создание спутника для полета человека.

Небольшое отступление. Феоктистов рассказывал о первых этапах рождения «Востока». Для него, есте­ственно, главные события начались в 58-м, когда он начал работать в КБ. Но многие из его соратников и друзей дату рождения космического корабля относят еще к довоенному времени. Так считает Борис Викто­рович Раушенбах, член-корреспондент АН СССР.

– Я начал работать с Сергеем Павловичем, – го­ворит он, – в 37-м году, то есть задолго до войны. Нас было человек семь – я имею в виду инженеров. Ну а затем был рядом с Королевым до его смерти. И что любопытно, за эти годы характер его не менялся. Ко­гда он командовал нами семью и когда в конце своей жизни огромными коллективами, фактически целой от­раслью… Я сказал бы, что у него был характер полко­водца. Он не выдвигал каких-то гениальных идей, тех­нических или научных, но он умел увлечь, поставить четкую задачу, потребовать ее выполнения. Он умел выбирать из множества предлагаемых ему вариантов оптимальный. Были, конечно, и у него ошибки, но в по­давляющем большинстве случаев выбор был верен. Все это, вместе взятое, мне кажется, и привело к тому, что мы под его руководством достигли очень многого.