Пройти лабиринт - Александр Меньшов

Генрих Максимович на несколько секунд задумался.

— В прочем, думаю, что все же счастлив, — растянуто, ответил он.

— Но там, где-то в глубине, вы плюетесь на свою судьбу, и считает, что многое у вас не сложилось из-за каких-то там её прихотей. Нам рассказывают о воздаянии и награде, но наступающих когда-то, потом. В той жизни. А в этой: мы либо миримся и несем груз сквозь серые будни, либо сражаемся до исступления и в конце сдыхаем в канаве. И главное: вокруг обстоятельства. А кто их создал? Почему мы следуем им? Либо боремся с ними? Кто сплел нашу судьбу? Возможно ли однажды разорвать «ткань» и увидеть иное?

— Что именно?

— Если бы я знал, то не застрял бы здесь… у врат… Если бы правда была бы такой однозначной, то не было бы столько религий, столько теорий и прочего… А вдруг все же правы вы?

— Сомневаетесь?

— Нет. Просто рассуждаю… И потому стою у озера… Кстати, у вас клюёт.

Генрих Максимович чисто автоматически схватил удочку. На крючке болтался карасик килограмма полтора…

35.

Сегодня был какой-то мутный рассвет. На расстеленной кровати сидел в синей пижаме Генрих Максимович.

Он проснулся неожиданно. Вдруг открыл глаза и сел. Его густая черная шевелюра была взъерошена, как бывает после ночного отдыха.

Рядом пошевелилась жена.

— Ты чего? — она прищурено поднялась на локоть и посмотрела на часы.

Генрих Максимович как-то перепугано на неё посмотрел.

«Глаза!.. Его глаза! — доктор судорожно выдохнул. — Как у животного… нет, как у рептилии…»

Он напряг память. Он точно помнил, что уже видел такие глаза.

И было это… и было это… и было это в зоопарке в террариуме.

Такие глаза он видел у питона. Еще тогда, глядя в них, он почувствовал мороз по коже. Хорошо, что змея была за стеклом.

Генрих Максимович, покачиваясь, поднялся и поплелся в ванную комнату.

На секунду-другую ему снова вспомнились глаза Велора: они казались ему очень огромными, без белков.

И приснится же такое!

Он усилием воли попытался развеять неприятный осадок, но разум, терзаемый одной мыслью, не хотел сдаваться.

«Кто ж это был? Чьи это глаза?.. И еще эта рыба!» — Генрих Максимович открутил кран и сделал глоток, вспоминая вчерашнего карася на крючке.

«Что же он там рассказывал?» — Генрих Максимович напряжено пытался сложить мозаику непонятных символов и слов, которые в тот день так и сыпались из Андрея.

Он говорил о каких-то произвольных ограничениях, которые опутали наш мозг.

— Помните такого математика — Лобачевского? — спросил Андрей.

— Да, кажется, был такой. И что?

— По его мнению, мы слишком ограничили себя, так сказать, «евклидовым миром». На примере, могу объяснить так: наша Солнечная система состоит из ряда планет, спутников, метеоритов, да и самого солнца. Чтобы попасть, скажем, на Марс, надо построить ракету и несколько лет лететь. Так?

— В общем-то, да.

— А если проследить логику размышлений Лобачевского… хотя хочу оговориться сразу: возможно, он именно так и не думал! Так вот, если я буду следовать его логике, то на Марс смогу попасть также, как если б он был в соседней комнате.

— Не понял, — Генрих Максимович растерялся.

— Я не смогу с математической точностью вам объяснить сказанное, скажу лишь, что мы с вами живем до сих пор на «плоской Земле», стоящей на слонах, и плывущей на черепахе. А увеличив размерность данного пространства, мы с удивлением бы обнаружили, что «Земля-то круглая». А еще увеличив, вдруг бы осознали, что и Марс, и Венера, и Солнце, это такие же части нашей «Земли», как комнаты в доме. Но еще раз оговорюсь — мои слова представляют собой лишь сравнение того, что в реальности нас окружает.

— То есть, по-вашему, иные… иные… иные пространства действительно существуют?

— Ну да.

— И мы сейчас сидим на берегу озера, которое расположено где-то в Голландии?

— А что вас удивляет?

— Почему я всего этого не вижу?

— Вы — житель «плоского мира».

— Ерунда какая-то!

— Н-да! — Андрей, казалось, расстроился. — Как говорил когда-то Фейнман, что мы всегда можем опровергнуть теорию, но мы никогда не можем доказать, что она правильна…

Где-то в глубине квартиры тихо зазвонил телефон. Слышно было, как встала жена и, что-то ворча себе под нос, она поплелась снимать трубку.

Генрих Максимович тяжело опустился на край ванны.

— Иди, это тебя! — заглянула жена.

— Кь… кто там?

— Не знаю… По работе кто-то.

Доктор поднялся и, не спеша, поплелся в залу.

— Да? — грубым голосом произнес он в трубку.

— Он пропал… совсем…

— Кто пропал?

— Да этот… Из третьей… Андрей…

Путаясь в носках, забывая застегнуть ширинку, Генрих Максимович пытался собраться. Все валилось с рук.

— Пропал… Пропал… Как это?

Не позже, чем за десять минут, Генриху Максимовичу удалось все же собраться. Выскочив в совершенно темный коридор лестничной площадки, он доковылял до лифта и нажал на ощупь кнопку вызова.

Запахло кофе. Кто-то из соседей видно варил его в турке.

— Та где же ж ты! — доктор снова нажал на кнопку, но лифт, не спеша, поднимался к нему на этаж.

Остановился он с громким лязгом стареющего механизма. Полуживая лампа резанула по глазам, уже привыкшим к темноте.

Входя и попутно нажимая на кнопку первого этажа, Генрих Максимович полез в портфель, пытаясь одновременно вспомнить какую-то важную мысль и найти бумаги Андрея.

Внизу уже ждало такси. Водитель устало зевал, глядя по сторонам.

— Доброе утро! — поздоровался он. — Как всегда?

— Да-да.

Генрих Максимович вспомнил, отчего проснулся: дневник. Он во сне читал чей-то дневник. Пожухлые страницы, выцветшие чернила, но все слова были разборчивы.

«Сегодня выпал снег. Я не заметил, как это произошло. Проснулся утром, а вокруг уже лежит снег».

Он снова стал рыться в портфеле.

— Где же оно! Твою бабушку!

«…Серое небо было затянуто тяжелыми мрачными тучами. Сегодня будет не ахти какая погода. Это я по своим костям чувствую».

Генрих Максимович бегло пробежал по строчкам.

— Когда он успел это написать? — ему точно помнилось, что ничего подобного в бумагах Андрея раньше не находил.

На другой странице был уже другой почерк: «Когда встало солнце, из утреннего тумана выплыла лодка… вернее, это была ладья. Такие я видел только на картинках. Резная голова морского змея, широкий красный парус… Она встала ко мне правым бортом… Я взошел на ладью, и мы поплыли в туман…»

Машина стала у приемного покоя.

— Пропал… пропал…

Запричитала медсестра.

— И как это произошло? Забыли запереть двери?

— Нет-нет, Генрих Максимович! Я заглянула под утро, а его нет.

— Да что ж он — Дэвид Коперфильд, по-вашему?

В палате было темновато. Смятая постель… окно заперто… ничего подозрительного…

— Н-да! — Генрих Максимович нервно заходил желваками. — Позови мне Олега, — бросил он стоявшей рядом медсестре. — И почему тут грязь на полу?

— Где?

— Да вон там… Бардак!

Медсестра подбежала к стене и присела.

— Это песок какой-то… и трава…

— Так уберите! Что вы там рассматриваете!

Генрих Максимович резко развернулся и зашагал к себе в кабинет…

36.

Мерно тикали часы. Маша огляделась, но нигде их не увидела.

Она сидела в полутемном кабинете. Воздух был прохладным и очень тяжелым. Но, не смотря на это, Маша чувствовала себя относительно комфортно.

Прошло уже пятнадцать минут, как ее усадили в старое кожаное кресло в углу комнаты. Девушка, секретарь, провожавшая ее в кабинет, сказала, что главврач Сергей Семенович будет через минуту, но, судя по всему, тот не был очень пунктуальным. А, может, это сама секретарь врала. Офисным работникам это не в тягость.

Маша опустила глаза. Тихая атмосфера данной конторы, заставляла человека зевать и мирно подрёмывать. Здесь никуда не спешили. И была в этом такая основательность, что Маша вдруг задумалась над тем, что, пожалуй, это и есть смысл существования.

По коридорам никто не бегал. Можно было подумать, что о посетителе здесь вообще забыли.

Маша вдруг представила ситуацию, как ее закрывают на ночь в этой комнате, а утром с удивлением находят спящую на кресле.

«Да, было бы забавно», — и она рассмеялась.

В кабинет вошел невысокий человек. Он был в белоснежном белом халате. А на ногах сверкали начищенные черные туфли.

«Итальянские», — быстро определила Маша.

— Добрый день! — голос его был вкрадчивым. И от этого каким-то неестественным.

— Добрый день! — поднялась Маша.

— Да вы сидите-сидите, — замахал руками главврач. — Не надо церемоний.

Сергей Семенович сел за свой дореволюционный дубовый стол. Он, не спеша, вытянул из верхнего ящичка какую-то папку.