Последнее искушение Дьявола или Маргарита и Мастер - Валерий Иванов

В северные окна дворца Ирода это место прекрасно видно. Здесь и начнутся первые столкновения между стражниками Синедриона и сторонниками Иисуса. Надо дать им разгореться и перекинуться в город. Одна когорта пехотинцев была с прокуратором и охраняла дворец, в котором он остановился. Все остальные пешие и конные силы, стянутые заблаговременно со всей Иудеи, находились, невидимые, за северным отрогом Елеонской горы в полном вооружении и ждали только его команду.

При подавлении возникших массовых беспорядков, к сожалению, погибнет и первосвященник Каиафа.

— К сожалению, — Пилат криво усмехнулся, — да, именно это слово написано в уже подготовленном донесении императору Тиберию об охватившем всю провинцию восстании и мольбой о немедленной присылке нескольких легионов. Почтовых голубей уже откармливали отборным зерном перед длительными перелетами.

Легионы, которые, по его сведениям, находились на отдыхе в Александрии, после подавления крупнейшего мятежа кочевых ливийских племен, могли быть за один-два дня переброшены морем в прибрежную Кесарию. Это были его легионы, прошедшие, под его командованием по владениям германских вождей и во главе с ним промаршировавшие с триумфальными почестями по Риму. А затем направленные под началом другого полководца в Испанию, якобы для защиты от мавров, хотя особой необходимости в этом не было. Прошло всего лишь пять лет, и он помнил всех солдат и командиров своей бывшей армии, а те помнили его.

Он зальет Иудею кровью и отдаст легионерам богатую добычу. Дальнейшей его целью станет Рим. Тот же флот за три дня переправит армию на Италийский полуостров. В Риме сейчас нет войск — лишь преторианская гвардия императора, больше способная к пьянству и плетению дворцовых интриг и четыре жалкие когорты римского гарнизона, никогда не слышавшие лязга мечей настоящей битвы.

Ненавистный Тиберий…. Вместо Триумфальной арки на Аппиевой горе, которую он, без сомнения, заслужил своими славными победами — эта постыдная ссылка.

Назначить овеянного славой и триумфами полководца прокуратором в забытую богами далекую провинцию. В запутанной иерархии должностных лиц империи прокураторы являлись всего лишь эдилами императора по доходам императорской казны в провинциях и подчинялись легатам — наместникам цезаря в провинциях. В Иудее даже не было своего наместника, и ее прокуратор формально подчинялся легату Сирии.

Правда, уже многие десятки лет прокуратор Иудеи фактически являлся наместником императора в провинции, но жалованье получал лишь по третьей категории наместников — всего сто тысяч сестерций в год. Хотя тот же легат Сирии получал по первой категории — триста тысяч сестерций, правя от имени цезаря, в несравненно более спокойной провинции.

Переделывать же сложнейшую систему должностных лиц империи в соответствии с настоящим положением дел, ее властителям было недосуг — войны, почести, захват чужих богатств, пиры, сведение счетов занимали все их время….

Властный и жестокий прокуратор не подозревал, что его воле и планам противостоит могущественнейшая сила, чьи посланцы своим присутствием сковали все помыслы и намерения приверженцев и учеников Иисуса. И, которые, полагали, что задуманное ими удалось, а поэтому не допустят никаких препятствий текущим событиям….

Глава четырнадцатая

Он сошел в этот мир, чтобы взять грехи людские на себя и принял за это смерть на кресте, как человек, ибо им и являлся по сути своей, в тот момент….

Уже с самого раннего утра чувствовалось скорое пришествие тяжелого удушающего зноя. Солнце вставало необычайно медленно, колеблясь в багровом мареве над кромкой горизонта. В городе царила тишина — Иерусалим казался застывшим в немом ожидании.

Голгофа — иссохшаяся грудь Кедронской долины, была мрачна и безжизненна. Она ждала своего зловещего часа, чернея лысой вершиной, которую не оживили даже первые солнечные лучи.

Несмотря на рассветный час в молитвенном храме раздавались негромкие голоса, дробящиеся многократным эхом высоких сводов и, потому, неразличимые.

— Он не утвердил нашего приговора, — злобно, с придыханием сказал Каиафа.

— И, что мы теперь будем делать? — обеспокоенный Анна суетливо теребил свою курчавую бороду.

— Мы продолжим свое дело и все равно казним его, в соответствии с римскими законами, распяв на кресте, — Каиафа был решителен и предельно собран.

— Но не прогневим ли мы этим своих богов, ведь у нас другие обычаи и другие законы?

— Боги поймут нас — мы делаем это во благо всего иудейского народа и в угоду богам, ведь назорей отрицает их, хочет низвергнуть и сам стать богом.

— Когда же будет конец пленения земли Иудейской? — скорбно вздохнул Анна, — и мы будем свободны в выборе своих действий и не будем вынуждены решать свои проблемы с помощью чужестранцев.

Услышав чьи-то шаги, первосвященники насторожились, опасаясь подслушивания, но в целлу вошел начальник тайной стражи синедриона Зеллем. Он был очень возбужден.

— Что делать с пленником? Готовить верных людей к побитию его камнями?

— Нет. Он будет предан сначала бичеванию, а затем распят. Позовешь кузнеца Латаша — пусть все подготовит для распятия по римскому обычаю. Народ же наш не надо извещать, что прокуратор не утвердил приговор синедриона.

Зеллем удивленно поднял глаза, — но наши законы не знают этого вида казни и наши боги….

— Не думай за наших богов, — резко прервал его Каиафа, — они поддерживают нас. Всевидящий и всеведущий Яхве уже изъявил нам свою волю. Делай, как я тебе сказал. Как только римляне закончат свои дела на Голгофе, мы отправимся туда и сами свершим правосудие. Пусть содрогнутся его последователи и сторонники и уяснят, что так будет с каждым, кто посягнет на наши священные обычаи и традиции.

— А, что делать с его учениками? Они все находятся в городе, и мои люди следят за ними. Схватить их и бросить в тюрьму?

— Не надо. Они уже показали свою суть. Эти люди слабы духом, и они не смогут продолжить его дело. Один из них, по имени Петр, уже отрекся от него. Напротив, следует внушить им, чтобы они доводили до всех вести о судьбе дерзкого пророка и его печальной участи. Следует обучить их письму и дать им письменные принадлежности. Я думаю, стыдясь за свою трусость, они оболгут своего учителя. Пусть в мире теней он будет одинок, ученики ему там ни к чему.

Каиафа, резкими рубящими движениями сопровождал свои слова, жестами подтверждая нерушимость сказанного. Глаза его горели фанатичным блеском, а, обычно благообразное, лицо пробрело черты кровожадного зверя, схватившего добычу.

— И изготовь табличку, на которой пусть напишут…, - здесь Каиафа спохватился, осекся и устремил свой горящий взор к Анне, обращаясь за одобрением и поддержкой старшего по возрасту первосвященника.

— Ты мудр, Каиафа, — лишь подытожил тот, — да будет все так, как ты сказал….

Почти в полдень у Судных ворот появилась процессия, состоящая из полутора десятков человек. Впереди шел глашатай, выкрикивающий каждые несколько шагов о предстоящей казни государственного преступника. В руке он нес длинную дощечку с витиеватой надписью на латинском языке. Чуть поодаль шли два иудейских стражника с обнаженными мечами. За ними неровными шагами двигался невысокий человек со спутанными длинными волосами, одетый в грубое рубище. На его плечах покоился крест, который он придерживал обеими руками. Его также сопровождали два вооруженных служителя тайной стражи синедриона.

Далее важно вышагивали несколько членов синедриона, одетые в белые парадные одежды. На их лицах лежала печать значимости и величия. Замыкали процессию четверо землекопов с лопатами и заступами. Самым последним, тяжелой поступью, двигался кузнец с небольшим молотом в руках и деревянным ящичком, бряцавшим в такт шагам металлом.

Толпа любопытствующих следовала за ними в некотором отдалении. Множество людей плотными рядами стояли вдоль домов, мимо которых двигалась процессия. Они молчали и бездействовали, а лица их отражали совершенно различные чувства — от глубокой скорби до откровенного злорадства.

Огромная толпа собралась у Судных ворот, излучая тяжелый злобный дух. Здесь же находилась и троица, местоположение которой было легко определить, благодаря росту Фагота, возвышавшемуся над, преимущественно небольшого роста, иудеями, почти на две головы.

Здесь со всех сторон слышались проклятия и угрозы в адрес человека в рубище, которое на спине было пропитано кровью. Он с трудом нес свою ношу, источавшую густой смолистый кедровый запах. Толпа плевала в его сторону и бросала камни, однако несущего крест, это, похоже, не задевало. Широко открытые влажные глаза его смотрели на обидчиков прямо, без укоризны и страха, но с пониманием и снисхождением. И это еще более распаляло беснующуюся толпу.