Родина имени Путина - Иван Миронов

— Саня, братан, не могу я разобрать этот почерк, — издалека начал Умар, протягивая сокамернику две страницы убористой каллиграфии. — Может, ты разберешь.

Саша, смекнув, в чем дело, вслух прочел письмо. Затем под диктовку, добавив собственного воображения, он написал ответ. Довольный Умар тут же с аналогичной просьбой приволок «Постановление о предъявлении обвинения». К Сашиному удивлению, лимузины, избитые охранники и замученные проститутки в претензиях прокуратуры к ингушскому спортсмену не значились. Джигитам вменялись всего два экспроприированных КамАЗа.

— Умар, здесь какой-то кран и грузовик, — вполголоса просветил Саня ингуша.

— Тачек нет? — Лицо грабителя озарилось счастливым недоумением. — Только техника?

А бетономешалки там нет? «Вольво»? Двух?

— Только КамАЗы, — кивнул Саня.

Умар недоверчиво-испытующе посмотрел на собеседника, пытаясь уловить в его взгляде сучью оскомину, но натыкался только на босяцкое веселье.

— Умар, ты только про «Бентли» больше никому не рассказывай, — Саня вконец развеял подозрения Косого. — И русский подучи.

— Помоги, братуха! — живо откликнулся ингуш.

Сан я, почесав затылок, согласился, предвкушая долгоиграющее развлечение: «Будем с тобой алфавит учить. Буквы по слогам складывать. Но самое главное, это правильно говорить. Слышать музыку языка. Придется учить стихи, без них не обойдемся».

— Саша, какие стихи? — насупился Умар.

— Какие вспомню. Правда, в голову ничего путного не лезет. Надо Артурчика спросить, он школу позже всех заканчивал.

Ирискин, с четверть часа попытав память, выдал два четверостишья Блока. С них-то Саша и решил начать свою педагогическую поэму. Еле сдерживая смех, бандит по нескольку раз озвучивал вязкую рифму и требовал от Умара повторить и запомнить. Попутно приходилось объяснять значение тех или иных слов, обогащая ими ингушский лексикон. Через пару часов Умар уже уверенно-медленно жевал: «Нощ, улица, фанар. Фанар все это! Зачэм стихи?»

— Без стихов не почувствуешь ритм языка! — наставительно внушал Саша.

— Эээээ! Зачэм мне ритм этот, — заводился ингуш, но, столкнувшись с взглядом сокамерника, набирал воздух в легкие и смиренно продолжал. — Нощ, улицы, фанар, аптэка, бысмыслэный и тусклый свэт. живи ищо хот четвэрт вэка. Всо будэт так эсхода нэт. Нощ, улицы, фанар, аптэка, бысмыслэный и тусклый свэт. живи ишо хот четвэрт вэка. Всо будэт так эсхода нэт.

Продуктовые передачи от близких не заходили уже месяц. Менты невразумительно ссылались на какой-то карантин, объявленный по всей тюрьме. Поэтому приходилось уповать лишь на баланду, которая только выглядела отвратно, но на вкус была совсем не дурна, разрушая привычные заблуждения о кулинарных сочетаниях цветов и вкусов. Лакомством считался порошковый гороховый суп, выносивший дно ностальгической изжогой по советскому соцреализму. Иногда удавалось побаловаться картошкой с волокнами стратегической говядины, чудом не съеденной еще во времена Карибского кризиса. Из «:праздничных» блюд выделялась сечка с ошметками вареной селедки. Поковырявшись в миске жалких десять-пятнадцать минут, можно было набрать цельных граммов пятьдесят рыбы. А вот щи на капусте, кислой, гнилой, с черными прожилками, спросом не пользовались. Но сегодня обломилась картошка, и вся хата уселась за стол потреблять варево.

— Что, Гена, не ешь? — Саня похлопал по плечу Жарецкого, вяло ковырявшегося в миске. — Аппетита нет или брезгуешь с общего?

— Нет, не хочу, — стал оправдываться олигарх. — Жена на дыбы встала, на развод подает.

— Женщины как очень злые кони. На дыбы, закусят удила. Может, я чего-нибудь не понял, но она обиделась, ушла., - процитировал Высоцкого Сергеич. — А что случилось-то, Гена?

— Да менты, чтоб мне кровь посворачивать, все мои расшифровки разговоров с девками жене подарили.

— Гы-гы. Представляю, какой там союзмульфильм, — хохотнул Саня. — Ну, кроль тряпочный, сам воду намутил, сам ее и пей.

— Причем, обидно, — отрешенно от колкостей сокамерника рассуждал Жарецкий. — Люблю-то я только Нону, столько вместе прошли. А остальные так — легкое увлечение.

— Это, Гена, не легкое увлечение, а глубокое заблуждение, — Саша настроился на новую проповедь. — Все наши беды от блуда. Я ив тюрьму сел, потому что женился без благословения родителей. Хорошо, что так и не повенчались. Хотя меня и спасла тюрьма от всей этой грязи. Сколько лет здесь, а до конца отмыться не могу. В дерьме брода нет, обязательно нахлебаешься. Гена, ты супчик-то ешь. Еще его вспоминать будешь. Я на архангельской зоне впервые увидел, что делает с людьми голод. В карантине пайки, которую дают на день, не хватает, да так не хватает, что молодые парни начинают орать животным голосом. Становится не по себе только от одного вида, как они в исступлении мотают головой. От голода живот липнет к позвоночнику. И хотя мне было тридцать четыре года, я с ужасом думал, неужели, если бы мне было двадцать, я бы так же истошно орал, когда хотел жрать. В столовой давали первое, в котором кроме воды плавало небольшое цветное пятнышко, словно в луже бензиновая капля. Когда это съедаешь, в животе начинает твориться такое, что думаешь, как бы поскорее добраться до сортира, чтобы в штаны не наср..., новтоже время понимаешь, что если из тебя все это выйдет, то желудок опять прилипнет к позвоночнику и начнет так сосать, как будто у тебя в животе живет еще десять проглотов. И вот задача состоит в том, чтобы удержать этот жирный пузырек внутри себя хотя бы в течение часа, пройти от столовой до барака, не растрясти, чтобы пузырек впитался в организм.

— Солнце вышло! — Ирискин решил разбавить натужную паузу. — Погода-то какая! Сейчас бы пару грамм, — Артурчик мечтательно дернул ноздрей. — Ну, я имею в виду сто грамм.

— А я бы и на паре остановился, — поддержал беседу Бесик, отрешенно улыбнувшись и уставившись за решетку.

Руслан Рустамов, в миру Бесик Таганский, был похож на форточника. Маленький, юркий, сухой, с выражением лица жестким, хитроватым, но не отталкивающим, без злобы и зависти. Суровое бытие он принимал с фатальным азартом, особо не отягощаясь тюремной грустью или не показывая о том виду. Руслан был всеядным наркоманом, по венам у него ездил приличный автопарк. Однако героиновый голод он переносил достойнее многих, лишенных сигареты. Неутоленная страсть прорывалась только во сне. Тогда Руслан, задыхаясь, орал: «Братуха, подогрей метадоном». Но, несмотря на это, внешне на торчка он не был похож. Все заработанные деньги Бесик предпочитал инвестировать в собственные вены. Наверное, поэтому он был чужд мирских понтов. Одевался с рынка, катался на ржавой «Нексии». Чем не объект для соблазна нахамить и обидеть. И чем не повод получить в ответку за это очередь из «стечкина», с которым Бесик никогда не расставался. Кстати, свой первый срок он получил именно за робкую внешность еще в 1987 году. Руслан отдыхал в ресторане с подругой, в зал вошли пятеро кавказцев — грузное спортивное мясо, утрамбованное в адидасовские костюмы. Скромно выпили, начали дергать спутницу Бесика: «Иди сюда, выпей с нами, оставь этого ушлепка!». Руслан молча под одобрительное улюлюкание борцов вышел из ресторана, достал из багажника машины «тэтэшник», сунул ствол в карман и вернулся в ресторан.

— Я прошу прощения, уважаемый! Вы откуда? — вкрадчиво завел разговор Бесик, выбрав в собеседники самого здорового и заводного.

— Из Дагестана, — презрительно ухмыльнулся тяжеловес.

— А вы знаете, что случится, если лобковые вши в светлячков превратятся?

— Ну? — промычал кавказец.

— В Дагестане белые ночи наступят.

Рев джигита захлебнулся в свинцовой чечетке. Руслан смотрел в глаза и бил в живот, пока свирепость взгляда обидчика не рассосалась трупным равнодушием. Дагестанец оказался свежеиспеченным чемпионом Союза по вольной борьбе. Тогда Бесик чудом соскочил с высшей меры, выхватив двенадцать лет строго режима. Отсидев девять лет, Руслан условно-досрочно освободился, вернувшись в профессию.

Его предплечье украшала смерть, означавшая, что носитель оной является исполнителем воровских приговоров. Блатная профессия Бесика значилась как «колун» — воровской карающий топор. Как имперские кресты-ордена отягощались мечами за боевые заслуги, так синий костлявый образ обрамлялся колючей проволокой в свидетельство тюремной расплаты за исполненную мокруху. По крови и родне арестант был круглым сиротой: по маме грузин, по папе чечен, для двух народов чужой — он отвечал землякам взаимностью. Из близких на этом свете у него были лишь жена Лена и брат по отцу Артык, вор в законе. Лена умерла три года назад: остановка сердца, переборщила с крэком. Артык погиб еще в 2003_м. Вор приехал на сходку в ресторан «Такэ», уютный стеклянный кубик на Кутузовском — напротив гостиницы «Украина». К прозрачному аквариуму японского кабака подъехали двое мотоциклистов и расстреляли все блатное собрание.