Прощай, Петенька. Русский нуар. Записки врачей - Александр Иванов

– Ну и чепуха! – расхохотался доктор. – У вас тревога, невроз! Я вам выпишу успокоительные таблеточки! И вы быстро позабудете обо всей этой ерунде!

Это был настоящий доктор. Он знал, что выписать. Кому. И когда. Одному, например, прописал слабительное, и пациенту приходилось сидеть дома. А этому назначил настоящие тормоза с побочным эффектом приподнятого настроения.

Помогло в тот же день. После первой же таблетки наш герой мгновенно понял, что ему по сараю – погашено, заперто или выключено. Он взялся делать эксперименты: уходил на почту при горящей плите и в сберкассу – при включенном телевизоре.

Пил эти таблетки неделю и совершенно поправился. Даже набрался какой-то спеси.

Надумал принять ванну. Пустил воду, а сам пошел, сел в кресло, включил поле чудес. Рядом – бутылочка, стаканчик и баночка для окурков.

Тут входят двое, снизу. Она – колоссальная, свинообразная, розовомясая. Он – как довесок в форме косточки. Они под ним жили.

– Это у вас вода льется? – спросила Свинья, уже слыша журчание. – Дуб такой! Это ты нас залил?

Наш герой встал, пошел посмотреть – действительно, он увлекся. Ванна давно переполнилась, и все текло на пол, просачиваясь к свинячьему обеденному столу.

– Ничего, – беззаботно ответил жилец, пребывая под воздействием таблетки. – Пустяк! Бог не выдаст – свинья не съест.

– Съем, – поклялась Свинья.

А муж перекрестился.

Чудозвон

Хоттабыч варил пельмени и нечаянно сжег себе волшебную бороду.

Теперь он был совершенно лыс и брит, ибо старческая борода занялась сразу и вся. Волька быстро намочил полотенце и обмотал Хоттабычу челюсть, но это стало всего-навсего заключительным и освежающим жестом парикмахера.

Тело Хоттабыча было обделено волосами, но в паху они, тоже волшебные, были.

И он угодил в приемное отделение больницы за оголтелый эксгибиционизм.

Его скрутили после раздачи подарков в песочнице.

Там, во дворике, куда вышел Хоттабыч, он сразу пошел порадовать малых деток и расстегнулся. В паху же Хоттабыча наблюдалось спутанное возрастное образование, где сам шайтан не разберет, что и к чему относится. Но благородные седины топорщились. Настолько, что один маленький мальчик даже подошел и ударил по ним совком. Хоттабыч заулыбался, выдернул волосок, издал приветливый мудозвон. Совок превратился в старинный кривой кинжал.

– Вырастешь – брадобреем будешь, – пообещал дед. – Или великим шахидом, – добавил он, сокрушаясь о бороде.

Тут подлетела машина, и деда заковали в наручники так, что он не смог дотянуться до магии меча и кинжала. Отчество деда добавило подозрений. Но в милиции сразу же убедились в полном умопомешательстве старика, его явном безумии и дезориентации в обстановке. А потому свезли в больницу. Там наручники, разумеется, сняли.

– Ну-с? – обратился к побагровевшему от бешенства Хоттабычу дежурный доктор.

– Я продам тебя в рабство, – прошипел старик, расстегнул брюки и дернул за все, что сумел захватить в горсть. Звон получился колокольный.

Тут же вошел главный врач.

– Вам повесточка, доктор, – сказал он доктору. – В военкомат. Поедете на Кавказ. Идемте со мной, уполномоченный уже вас дожидается.

А Хоттабыч, так и не застегнувшись, вышел за дверь, заблудился и долго бродил по крылам больницы, совмещенной с амбулаторией, пока не вышел в детскую поликлинику.

Там кашляли, чихали, пускали сопли.

– Кому мороженого? – расплылся в улыбке дед.

Герои нашего времени

Доктор Печорин заведовал кабинетом эндоскопии.

Однажды к нему на прием явился пасмурный Онегин, который давно уж как опился бромной водой и, находясь под пристальным бромнадзором, до того не интересовался сестрицами Лариными, что те прямо-таки ходили по мукам из-за приличного человека, ставшего лишним. А он в упор не замечал, что бромная вода уже наделала вреда. Итак, он выпил эту воду давно, а живот как болел, так и не проходил.

Доктор Печорин уложил его на бочок, опрыскал зев чем-то настолько горьким, что можно и на дуэль, но перчатки надел только сам доктор, а с Онегина предусмотрительно снял. Затем доктор засунул Онегину в русло, сливаясь с ним, колоссальный оптический шланг, от которого герой более раннего времени затеял бессвязно мычать десятую главу Энциклопедии Русской Жизни – вот почему столь многие полагают, будто она какая-то непонятная – не то зашифрованная, не то недописанная, но явно хульная и обличительная. В последней догадке герои грядущих времен не ошибаются; они лишь думали, что больной проклинает самодержавие, тогда как тот на самом деле материл Печорина.

Вытянув шланг, доктор запретил Онегину пить, курить, распутничать и прочитал лекцию о здоровом образе жизни: «Вы довели свой желудок до катастрофы, ибо еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет. Вам, сударь, следует крайне бережно относиться к себе – поезжайте-ка на Кавказ!»

– Всего наилучшего, – попрощался Печорин, уже забывая Онегина и глядя в журнал, где оставался последний больной для осмотра с другого конца. – Будьте любезны, как выйдете – пригласите ко мне господина Ленского, он ждет, – попросил доктор.

После чего Онегин, повинуясь и скорбя душой, пищеводом и желудком, включая верхний отдел двенадцатиперстной кишки, вызвал Ленского.

В коридоре он натолкнулся на каталку с человеком в очках, до самого подбородка укрытого простыней. На вопрос, что слетел с Онегина уже на бегу, санитары серьезно ответили хором:

– Грибоеда везем.

За того парня

Жил да был один городской отдел охраны здоровья, где работали на износ и своего здоровья не щадили. Да и родись там почин, поименованный «За того доктора». Сразу после того, как отгремел такой тост, он и родился.

Главный хранитель городского здоровья слизнул с последними каплями коньяка воспоминания о воинской службе, когда в казарме стояла вечно пустовавшая, аккуратная койка какого-то павшего воина, навеки за это зачисленного в данный региональный сегмент преисподней. И мигом мелькнула мысль: ведь были же павшие доктора? Они были.

Конец ознакомительного фрагмента.