Завет Христа - Ульрих Хефнер

— Господи, — запротестовал Жан Коломбар. — То, что произошло, уже произошло. Аарон ни в чем не виноват. Мы все знаем, что можем на него положиться. Это определенно была просто досадная случайность.

— Скажи это Яссау, а не мне, — ответил Джонатан Хоук. — Увидимся за ужином.

Йер, французская Ривьера, площадь Массийона…

Он тяжело дышал. На подъем ушло много сил, и он чувствовал, как отяжелели ноги. Уже много лет он не занимался спортом, и это было прекрасно видно по его животику. Кардинал Боргезе был одет в темные брюки, клетчатую летнюю рубашку и соломенную шляпу. Никто не принял бы его в этом наряде за высокопоставленного деятеля католической церкви.

— Сегодня очень жарко, мой дорогой Пьер, — вздохнул кардинал Боргезе.

На его провожатом, Пьере Бенуа, были легкие бежевые летние брюки и белая рубашка. На голове у него тоже красовалась соломенная шляпа, которая должна была защищать его от лучей горячего солнца южного побережья Франции.

— Тогда давайте немного отдохнем, — предложил Бенуа и указал на одно из многочисленных уличных кафе, выставивших стулья и большие зонтики от солнца перед церковью тамплиеров.

— Хорошая идея, — согласился Боргезе и стал искать свободное место под одним из зонтов.

Когда они уселись, появилась молодая официантка, на которой был топик, открывающий живот. Боргезе принялся рассматривать ее. Бенуа наблюдал за Боргезе, который театрально заказал капучино.

— Молодая плоть дразнит стариков, — произнес он после того, как заказал стакан воды, и девушка исчезла в одном из близлежащих кафе.

Кардинал Боргезе улыбнулся.

— О нет, мой дорогой Пьер, — пошутил он. — Воздержание — вот моя заповедь, уже много лет. Меня только удивляет, как свободно себя чувствует нынешняя молодежь.

— Свобода — это одно, но меня больше беспокоит то, что наша молодежь все чаще отказывается от наших ценностей.

Официантка вернулась с подносом. Приветливо улыбаясь, она расставила заказ на столе.

— Единственный порок, которому я поддался, — это красная лакировка и энергичное гудение моей машины.

— Ты снова приехал сюда на спортивном автомобиле, несмотря на долгий путь?

Кардинал Боргезе улыбнулся.

— И получил удовольствие.

Пьер Бенуа посмотрел на полукруглую башню церкви тамплиеров.

— Последние следы крупного союза, о котором говорят, что его члены отдали жизнь за веру и Бога, — заметил он.

— Союз воинов, которые не считали нужным обороняться от упадка и распространения язычества в мире и в конце концов потеряли даже своих лидеров и предались пороку. Да и разве могло быть иначе? Тогда, тысячу лет назад…

Кардинал Боргезе сделал глоток из чашки. Потом причмокнул и скривил губы.

— Горький, горький и слабый. Сливки из реторты. Ужасно. Вы, французы, никогда не научитесь готовить хороший капучино.

— И что же вас не устроило в нем, дорогой друг? — спросил Бенуа.

— Капучино должен быть крепким, но не горьким. В нем должен чувствоваться привкус какао, а кофе должен соединяться с воздушной молочной пеной, чтобы возникла композиция из сильного аромата в сочетании с естественностью молока и запахом морского воздуха — вот как мы, итальянцы, пьем капучино. Мы не убиваем его искусственными сливками и не наливаем чашку до краев.

— Тогда вам, наверное, стоило выбрать другой напиток, — заметил Бенуа. — Французский кофе все равно другой.

— Ну ладно, дорогой друг, — сказал Боргезе. — Как обстоят дела в Иерусалиме?

Бенуа наклонился к столу.

— Дела постепенно движутся, — прошептал он. — Мы настроены оптимистично.

— Рад слышать. Израиль — это расколотая страна, а Иерусалим — бочка с порохом, которая может взорваться в любую минуту.

— Что бы сказал Иисус, если бы воскрес там сегодня? — задумчиво произнес Пьер Бенуа. — Галилею, страну его отцов, разъедает гражданская война. Христиан изгнали, и приверженцы ислама готовят оттуда нападения на Израиль. Каждый день там умирают люди. Женщины и дети, невинные и виновные.

— Скажи им: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был.[15]

— Цитаты, к сожалению, помогают нам мало. Безбожные времена давно уже наступили. А Господь никак не подаст нам знак.

Кардинал Боргезе отодвинул свою кофейную чашку.

— Вы правы, дорогой друг. Вы правы. Но теперь я хочу посетить дом Божий и помолиться. Хотите ли вы пойти со мной?

Пьер Бенуа сунул банкноту под стакан и встал.

— Давайте же помолимся вместе. Каждый голос, звучащий в молитве, приводит к тому, что Бог услышит всех.

— Нельзя отдавать Иерусалим — никогда, — заявил кардинал и последовал за Пьером Бенуа к церкви.

Иерусалим, улица Бен-Иегуда…

Ей хотелось наконец-то снова почувствовать себя женщиной. Именно по этой причине Джина рассталась с Джонатаном Хоуком после совместного посещения музея Рокфеллера и окунулась в сутолоку улицы Бен-Иегуда, пешеходной зоны Иерусалима, перед западными воротами Старого города. Здесь Иерусалим ничем не отличался от других городов. Глядя на его магазинчики, бары и кафе, можно было на несколько минут забыть о том, на какой пороховой бочке сидят жители Иерусалима.

Джина накупила товаров в трех магазинах: зубная паста, мыло, другие бытовые мелочи. А потом зашла в один из многочисленных магазинов, торгующих парфюмерией, чтобы поискать там аромат, который ей подошел бы. В результате она приобрела «Феминин» от «Дольче и Габбана». Она представила себе, что будет наконец вновь пахнуть так, как должна пахнуть женщина, а не вонять потом от тяжелой работы под палящим солнцем. Приобретя флакон, она пустилась в обратный путь. Неподалеку от немецкого хосписа Джина зашла в кафе.

Она огляделась. Улица была полна людей. Джина выпила эспрессо и посмотрела на часы. Пора уже было поискать такси в стороне от многолюдной пешеходной зоны. Завтра ей предстоит еще один утомительный день. Она встала и неторопливо пошла в направлении улицы Кинг Джордж, свернула на улицу Бен-Гиллель и направилась к Парку независимости. Когда она свернула еще раз, краем глаза заметила привлекательного мужчину высокого роста, лет тридцати пяти, который следовал за ней на некотором расстоянии. Лицо его было смуглым, а волосы совершенно черными. Он может оказаться итальянцем, подумала она.

Джина уже давно не была с мужчиной. И, честно говоря, этот парень точно в ее вкусе. Она бросила на мужчину еще один мечтательный взгляд, прежде чем свернуть за угол.

Когда Джина пересекла парк, суета улицы Бен-Иегуда осталась далеко позади. На улице Давид-Гамелех она наверняка найдет такси.

14

Штайнгаден в районе Пфаффенвинкель…

Фронрафтен — так называлась деревушка в общине Штайнгаден: несколько домов и отдельные утопающие в зелени усадьбы. Штефан Буковски объявился там сразу после полудня, чтобы встретиться на лугу за околицей с пастухом Алоизом Хиглем.

— Поезжайте прямо, по направлению к Шобермюле, — сказал Хигль по телефону. — Там, где будут овцы, найдете и меня.

Лиза вела темный BMW и делала пятую попытку найти нужную дорогу, ведущую к Шобермюле.

Она бросила замученный взгляд на Буковски, который сидел рядом с ней на месте пассажира и почти что спал с открытыми глазами.

— Надо было подробнее расспросить дорогу, — обиженно проворчала она.

— Просто нужно было правильно свернуть, — возразил Буковски и выглянул в окно. Мимо пролетали луга и поля.

— Мы не туда едем, — прошипела Лиза. Узкая дорога перешла в проселочную грунтовку.

— Поезжай дальше! — приказал Буковски.

Лиза покачала головой и нажала на педаль газа. BMW рванулся вперед. Они въехали в небольшой лесок, который закончился уже через несколько сотен метров. На показавшемся за ним лугу паслись несколько коров.

— Позвони ему еще раз, — попросила девушка.

Буковски ткнул указательным пальцем в противоположную сторону дороги, у которой стояло несколько десятков овец.

— Ну, что я тебе говорил? — прорычал он. — Сверни направо.

— Но я же не могу останавливаться посреди дороги, — возразила Лиза.

— Тогда выпусти меня, — ответил Буковски.

Лиза так резко затормозила, что Буковски основательно тряхнуло.

— Пожалуйста, господин начальник! — Как только он вышел, она резко тронулась с места и умчалась прочь.

Буковски покачал головой.

— Ох уж эта нынешняя молодежь… — раздался голос у него за спиной. — Им лишь бы пошуметь.

Буковски обернулся. У обочины стоял пастух и смотрел вслед машине. У его ног лежала большая черная собака, сторожившая овец.

— Она ищет стоянку, — объяснил Буковски.