Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

Он не договаривает. Но Куфальт сразу взвивается:

— Что «в один прекрасный день»? Что «вновь», господин инспектор?

— Ну ладно, ладно. Надзиратель, уведите его. И скажите там, что справку о выписке этого заключенного нужно взять в городском паспортном столе.

— Сердечно благодарю, господин инспектор.

Но господин инспектор не может ответить, как раз в эту минуту на него нападает приступ кашля.

Куфальт опять стоит в комнате выписки. Надзиратель передал распоряжение полицейского инспектора. Остальные «выпускники» уже ушли, их бумаги оформлены.

И вдруг инспектор заявляет:

— Ваш срок истекает в тринадцать часов двадцать минут.

На что Куфальт возражает:

— Прошу, чтобы меня выпустили утром, как здесь принято.

Но инспектор уже накаляется:

— Что значит «как здесь принято»? Ведь вы у нас знаток Кодекса! А по нему отпускать заключенных на свободу положено с таким расчетом, чтобы они могли попасть в место своего назначения в тот же день. Вы выбрали местом своего назначения Гамбург. Значит, и во вторую половину дня вполне успеете туда добраться.

Но Куфальт еще ерепенится:

— Однако всех остальных вы отпускаете в семь утра!

— А это уже наше дело. Не хотим рисковать — может, вам взбредет в голову пожаловаться, что вам не дали досидеть частицу вашего срока.

Тут уж Куфальт не находит, что ответить, и умолкает.

Дело ясное, ему бы радоваться, что легко выпутался. У начальства столько способов превратить оставшиеся двадцать четыре часа в ад кромешный.

Однако инспектор заходит с другого конца:

— Заработанная вами сумма составляет триста марок восемьдесят семь пфеннигов.

Куфальт робко вставляет;

— Можно мне взглянуть на расчетный лист?

— Эльмерс, подайте господину Куфальту его расчетный лист для проверки и утверждения.

Куфальт просматривает расчет. Интересует его только последняя выработка. Ну, конечно! Кальфактор засчитал ему не семнадцать, а только шестнадцать норм.

Прикинув, стоит ли опять начинать склоку, он решает плюнуть и промолчать.

— Прошу разрешения на покупку еще сегодня пары ботинок за заработанные мной деньги. Старые стали мне узки — здесь я ходил в сабо на деревяшках, ноги и раздались.

— Просьба отклоняется, — сразу обрезает его инспектор. — Могу лишь подсказать кастеляну, чтобы он выделил вам пару старых рабочих башмаков из тех, что выдаются для работ под открытым небом. Вам они вполне подойдут.

— Но не могу же я…

— Придется смочь, Куфальт… На билет до Гамбурга вам нужно пять марок, на жизнь в первую неделю — десять, итого выплате подлежат пятнадцать марок восемьдесят семь пфеннигов. Остальная сумма будет переведена на ваше имя в благотворительное общество.

— Но господин директор сказал… — Куфальт умолкает в нерешительности.

— Ну так что же сказал господин директор? Выкладывайте уж начистоту, Куфальт. Время у меня есть, сегодня мне осталось разобраться только с вами одним.

— Господин директор сказал, что распорядится выплатить мне всю заработанную мной сумму при выписке.

— Вот оно что! Почему же мне ничего не известно об этом распоряжении?

— Наверное, потому, что он пообещал мне это только сегодня утром, — стоит на своем Куфальт.

— Вы лжете, Куфальт. Господин директор не мог дать такого распоряжения, это противоречит букве и духу Кодекса. Выдать вам деньги на руки, чтобы они улетучились в первую же неделю, и на нас, налогоплательщиков, легла обязанность вас содержать? Ишь чего захотели!

— Но господин директор распорядился именно так.

— Тогда об этом была бы запись в вашем деле. Но здесь ничего нет.

— Я требую, чтобы мне выплатили всю сумму!

— Будет сделано. Пятнадцать марок восемьдесят семь пфеннигов. Распишитесь вот здесь — мол, с расчетом, согласен.

— Прошу приема у…

— Ну, у кого еще? — ехидно ухмыляется инспектор.

И Куфальта вдруг осеняет:

— У господина пастора!

— У пастора?

— Так точно, у господина пастора!

— Надзиратель! Смотрите, Куфальт, я в последний раз позволяю отвести вас на прием! Сыт вашими придирками по горло! Надзиратель, отведите этого субъекта к пастору!

— Ну чего вы кипятитесь, Куфальт! — неодобрительно бурчит надзиратель, пока они идут по коридору. — Под собой же сук рубите. Поглядели бы на себя: на вас же лица нет.

— Пусть дадут нам все, что положено! — отзывается Куфальт.

— Болван, он и есть болван, — размышляет вслух надзиратель. — А влезли бы инспектору без мыла в зад, как сделал Бацке, денежки бы вам сразу и выплатили. Так нет — вам бы только его позлить!

— Я требую, что мне положено по закону, — настаивает Куфальт.

— Потому я и назвал вас болваном, — подводит итог беседе надзиратель.

— Господин пастор, — говорит Куфальт священнику, разглядывающему его с нескрываемой досадой, — я передумал, я согласен подписать заявление в приют.

— Вот как? Теперь вы согласны? А если я теперь не считаю, что вы достойны того, чтобы вас туда приняли? Ведь приют — учреждение общественно полезное.

— Господин директор посоветовал мне туда.

— Значит, господин директор ошибся в вас. Ну да ладно, подписывайте.

Куфальт подписывается.

И потом с видом победителя заявляет инспектору:

— Заработанные мной деньги прошу перевести в приют «Мирная обитель». Господин пастор только что решил положительно вопрос о моем приеме.

— Вы поедете в этот приют? Куфальт, дружище, и вы согласились?! Господи боже, и язык человеческий способен сказать такое! — Инспектор буквально трясется от злорадного хохота.

Куфальт едва сдерживается, чтобы не взорваться.

— Значит, сдаетесь по всем пунктам, голубчик! Ну, вы еще не раз вспомните, как я смеялся!

И Куфальт сразу сникает, ему становится не по себе:

— А что, разве с этим приютом что-нибудь неладно?

— Отнюдь! С чего вы взяли? Наоборот. Все ладно. Но тогда вам и пятнадцати марок не надо. На дорогу вполне хватит и пяти. Пишите, Эльмерс: «Пять марок восемьдесят семь пфеннигов — на руки, триста десять — в адрес приюта „Мирная обитель“».

Куфальт вспоминает о сотенной, спрятанной в носке, и потому не протестует.

— Ну, слава тебе господи, наконец-то мы заполучили вашу подпись, Куфальт. Мы закончили, надзиратель. Отведите Куфальта в его камеру. Боже милостивый, славься во веки веков. Трое таких, как вы, Куфальт…

Когда Куфальт проходит мимо стекляшки, главный надзиратель опять поднимает голову и опять впивается в Куфальта взглядом. Но опять ничего не говорит.

«Дело пахнет керосином», — думает про себя Куфальт и, едва войдя в камеру, свертывает письмо вместе с квитанцией в трубочку, подбирается к окну и привязывает трубочку сбоку к одному из прутьев решетки так, что ее не видно ни снаружи, ни изнутри.

Потом вытаскивает из носка сотенную и, свернув ее трубочкой, засовывает в щель между ягодицами.

«Какой-то шухер в воздухе. Не зря же Руш на меня воззрился».

Но тут он чувствует, что вконец выдохся, опускает койку и валится на нее в полном изнеможении.

Спал он, no-видимому, весьма крепко. Потому что, проснувшись, вдруг обнаруживает прямо перед собой затянутую в мундир приземистую фигуру с круглым, коротко стриженым затылком: перед шкафчиком, спиной к нему, стоит главный надзиратель Руш собственной персоной.

В руке он держит молитвенник. Вот он, разогнув половинки переплета, трясет молитвенник — на пол ничего не падает. Тогда Руш заглядывает и под его корешок.

А Куфальт думает про себя: «Ищи свищи!» и продолжает лежать, хотя глаза его открыты.

Руш закрывает шкафчик и подходит к столу. Присев на корточки, он заглядывает под столешницу. И, уже собираясь встать, вдруг встречается взглядом с арестантом. Но главный надзиратель умеет владеть собой. Ничуть не смутившись, он направляется к койке, покрикивая на ходу:

— Что это? Спать? Среди бела дня? Работать!

— Так забрали же у меня работу, — слабо обороняется Куфальт.

— Убирать, мыть, чистить! Столешница вся в грязи! Снизу! Снизу!

— Будет сделано, господин главный надзиратель! Будет сделано! Отдраю столешницу снизу — любо-дорого поглядеть! — бодро ответствует Куфальт и подскакивает к столу.

— Стоп! Когда получали почту?

— Когда? Да уж давненько, господин главный надзиратель. Погодите-ка…

— Сегодня письма не получали?

— Да нет. А что, мне пришло письмо? Вот здорово, небось от зятя, денег мне, наверно, прислал.

— Вот как!! — восклицает Руш, еще раз испытующе глядит на своего подопечного и, грозно рявкнув: «Убирать! Мыть! Чистить! Поднять койку!», выходит из камеры.

— А как же мое письмо? — кричит ему вслед Куфальт, но Руш уже далеко.

И Куфальт принимается всерьез драить столешницу, ему и в голову не приходило, что стол можно мыть и снизу. А покончив со столом, снимает со стены шкафчик и принимается тереть его заднюю стенку.