Золотое кольцо всадника - Мика Валтари

Лица стариков ожесточились, но я, не обратив на это никакого внимания, продолжал:

— Возможно, среди христиан действительно есть бывшие преступники, но все они давно вступили на путь исправления, и их грехи прощены. Впрочем, я слышал, что их бог суровее всего наказывает за гордыню… Я повторяю: христиане миролюбивы и тихи. Они всегда рады помочь бедным, утешить больных и несчастных и навестить узников. Что же в этом дурного?

Поппея внезапно вновь проявила интерес к разговору.

— И все-таки, о чем это толкуют наши собеседники? На какие такие пакости способны христиане? — спросила она. — Есть в этом деле нечто подозрительное, но я не могу понять, что именно.

— Может, до тебя доходили дурацкие сплетни о виновниках пожара? — улыбнулся я. — По-моему, евреи запоздало пытаются внушить нам, что они не поджигали Рима и что за это должны ответить другие люди. Они, видишь ли, полагают, будто эти обвинения столь же вздорны, как и обвинения, выдвигаемые некоторыми безумцами против самого императора.

Но улыбка сползла с моего лица, когда я услышал слова Поппеи. Ах, как же ругал я себя за то, что забыл о ее страхе перед таинственной еврейской магией! Иначе мне надо было повести разговор, совсем иначе.

Итак, Поппея, вся просветлев, воскликнула:

— Теперь я поняла вас, уважаемые! Идите же с миром и ничего не бойтесь. Я не допущу, чтобы вас подозревали хоть в чем-нибудь дурном. Очень хорошо, что вы обратились ко мне и объяснили разницу между вами и христианами.

Евреи благословили ее именем своего бога и, сияя от счастья, удалились.

— Неужели ты не осознаешь, что их ненависть к христианам круто замешена на обыкновенной зависти? — спросил я. — Христианское учение завоевало сердца многих и многих, и оттого Иерусалим и синагоги лишились большого количества даров.

— Если у евреев есть причины ненавидеть христиан, — резко заявила Поппея, — значит, эти сектанты опасны и коварны. Ты же сам только что утверждал, будто среди них встречаются преступники.

Больше она не пожелала слушать никаких объяснений. В ее хорошенькой головке попросту не нашлось бы для них места. Я думаю, что она прямиком отправилась к Нерону и убедила его, что Рим подожгли члены опасной христианской секты, состоящей сплошь из грабителей и убийц.

Нерон был очень доволен, когда узнал об этом, и тут же приказал Тигеллину найти побольше доказательств вины христиан. Но, предупредил он, расследование не должно касаться евреев, ибо учение последних только напоминает христианское, не имея с ним на самом деле ничего общего.

Вообще-то такого рода следствие положено было бы вести префект}' города, однако император больше доверял Тигеллину. Этого человека совершенно не занимали религиозные тонкости, он просто слепо выполнял приказ. Был учинен розыск среди выходцев с Востока, кои во множестве приезжали в Рим, и за один день арестовали тридцать подозрительных лиц, которые охотно признались в том, что они — христиане, и очень удивились, когда их отвели в тюрьму. Допрошенные с пристрастием, они тем не менее отрицали, что подожгли город, но зато называли имена своих единоверцев, не видя в этом ничего плохого. Так что солдатам оставалось только идти в указанные дома и хватать там христиан обоего пола. Но, как ни странно, ни мужчины, ни женщины не оказывали никакого сопротивления, безропотно подчиняясь воинам.

К ночи была задержана тысяча христиан, в основном — беднейших горожан. Преторианцы получили приказ подходить к любой толпе и громко спрашивать, есть ли тут последователи христианской веры. Наивные откликались, и их немедленно волокли в тюрьму.

Тигеллина отнюдь не обрадовала необходимость найти помещения для всех задержанных и допросить многие сотни людей, и он решил облегчить себе задачу, «проредив» ряды подозреваемых. Вначале он освободил тех евреев, которые доказали, что были обрезаны, а затем весьма сурово поговорил с двумя всадниками, захваченными вместе с толпой. Разумеется, они тоже были отпущены — вряд ли в Риме нашелся бы хотя один человек, который посмел бы обвинить их в поджоге.

Среди задержанных оказалось и несколько зажиточных горожан; они растерянно уверяли, что арестованы по ошибке, и предлагали префекту преторианцев дорогие подарки, желая получить взамен свободу.

Тигеллин охотно шел на эти сделки, ибо полагал, что во всем виноваты беглые рабы и заклейменные преступники. Ему страстно хотелось очистить Рим от всяческого сброда, и он надеялся переловить всех смутьянов-христиан.

Поначалу заключенные были спокойны и разговорчивы. Они общались со своим богом и своими соседями по камерам, пытаясь понять, в чем же их обвиняют. Но когда стало ясно, что Тигеллина интересует поджог Рима и все обстоятельства, связанные с этим страшным бедствием, и что некоторых почему-то отпускают по домам, люди замкнулись и принялись недоверчиво и испуганно оглядываться по сторонам.

Обрезанных отделили от необрезанных, что, по мнению многих, могло означать лишь одно: правоверные иудеи заодно с властями, и им выгодно обвинять своих давних врагов в самых страшных преступлениях. Завязался ожесточенный спор между сторонниками Кифы и сторонниками Павла, результатом коего явилось общее решение втянуть в это дело побольше людей, причем по возможности известных и высокопоставленных.

— Когда Тигеллин увидит, сколь многих ему придется арестовать, он непременно одумается и освободит всех нас, — уверяли друг друга несчастные.

Итак, в Риме за несколько часов задержали сотни обывателей, подозреваемых в том, что они являлись последователями Христа. В тюрьме оказались целые семьи жителей Рима вместе с дальними родственниками, соседями и знакомыми, прибывшими из восточных провинций.

Тигеллин провел бурную ночь, развлекаясь с юными любовниками, и поднялся утром в очень мрачном настроении. На площади, где обычно происходили учения его преторианцев, он увидел множество хорошо одетых горожан, сидевших в окружении своих домочадцев прямо на земле.

Ему показали длинные списки арестованных и спросили, следует ли обыскивать жилища тех консулов и сенаторов, которых находившиеся со вчерашнего дня в тюрьме христиане назвали в числе своих единоверцев.

Тигеллин, поразмыслив, решил не давать ходу доносам и заявил, что бесстыдные христиане сознательно оболгали уважаемых граждан Рима. Угрожающе помахивая бичом, он прохаживался по площади и спрашивал то у одного, то у другого:

— Ты и впрямь почитатель Христа?

И все радостно кивали, и улыбались, подтверждая, и никто не отрекся от веры в Спасителя мира.

Эти люди выглядели настолько искренними, спокойными и простодушными, что префект преторианцев только дважды или трижды легонько ударил кого-то из них своим хлыстом, будучи почти уверен, что произошла ошибка и что полученный им приказ будет вот-вот отменен.