Ангел в петле - Дмитрий Агалаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он смотрел на мать, но другая женщина проплывала сейчас перед ним. Как хорошо он знал ее! Молодая женщина, девушка, через какие-то — преодолимые! — пространства тоже смотрела на него, улыбалась ему. Ее рука тянулась к нему, трогала разделяющие их преграды, и они, точно нарушенная гладь воды, зыбкие, вздрагивали, начинали взволнованно трепетать, готовые разойтись уже скоро… Ни разу он не подъехал к ее дому, не подстерег ее, чтобы увидеть хоть краешком глаза. Пусть, издалека, с биноклем, как шпион, соглядатай. Все ли идет верно, совпадают ли секунды и минуты, часы и годы в возвращенном для него одного времени? В остановленном и заново запущенном для него мире. Он боялся, что один его взгляд сможет изменить что-то. Вдруг ее не окажется там, где он будет ждать, где у них назначено?
Вдруг Риты не окажется вовсе — для него?
«Нет, — убеждал он себя, — все будет так, как и должно быть. Я верю в это. Я знаю все наверняка…»
6
…Поезд, шедший в Москву, ночью раскачивало так, что, казалось, еще чуть-чуть, и состав взлетит. А ночь обнимет его и вытолкнет наружу — за пределы этого мира. Нынешней ночью Савинову было даже страшно выйти в тамбур, точно туда мог ворваться ветер и забрать его, закружить; выбросить в ту зиму, из которой однажды он так удачно вывалился на бетонную, разогретую июльским солнцем, плиту.
Вместе с ним в СВ ехал сотрудник их банка — Юлиан Ганецкий. Начальник отдела рекламы и маркетинга. Старый приятель по комсомолу и большой хитрец. Поезд тряхнуло, и следом, резко взорвавшись ослепительным фейерверком, полыхнув по стеклам купе, загрохотал на соседнем полотне встречный состав.
— Батюшки-матушки, — чуть погодя, под шум и грохот, Юлиан поднялся на локтях с постели. Близорукими заспанными глазами он посмотрел на Савинова, но так и не поняв, спит тот или нет, потянулся к бутылке коньяка, плеснул в походную рюмку. Шепотом спросил: — Дмитрий Палыч, спишь?
Савинов не ответил. Встречного поезда и след простыл. Исчез грохот, сразу вошла ночь с неяркими огнями семафоров, торопливым перестуком колес.
— Значит, спишь, — сказал Юлиан и проглотил коньяк. Зажевав его долькой посыпанного сахаром лимона, повалился на постель. — Жуткая ночь какая-то. Мрак. Ладно, переживем… Спокойной вам ночи, Юлиан Борисович, приятных сновидений, — последнее он уже пробормотал едва разборчиво.
Да, ночь и впрямь была жуткой. Савинов вновь открыл глаза и стал смотреть в потолок, где пробегали отсветы неизвестных ему огней. Не оттого ли она кажется такой, что приближается великое событие — так свойственное этому государству, этой стране, людям, ее населяющим, здешней политической культуре, — братоубийство? От кулачного боя сбежавшихся с двух деревень на ставший лед реки мужиков до гражданской войны — два шага. Эта извечная река, раздел между царством живых и мертвых!
Не хотел он ехать, но пришлось. Остается надеяться, что дела решатся раньше, чем случится очередной народный мордобой. Артиллерийская канонада, обугленный Белый дом, еще два года назад — цитадель чего-то там высокого, превращенная в кукольные подмостки. Гибнущие в центре столицы средь бела дня люди… Нет, он просто будет лежать на облаке и смотреть вниз. Разве что возьмет бинокль, дабы лучше было видно. И все. А еще правильнее — на пару с Юлианом снять девчонок и закатиться в кабак.
Наплевать ровным счетом на все…
Минут через пятнадцать Юлиан мерно стал похрапывать. Это даже успокаивало, как колыбельная. Савинов потянулся к бутылке коньяка, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Вот оно, снотворное. Или наоборот, кто его знает. Допил коньяк, бутылку поставил под столик.
А через пятнадцать минут стал забываться сном…
…И вот он шел по дороге, кругом — туман. Не слишком плотный, но дышать было тяжело, почти мучительно. Почему? Сырой асфальт под ногами, справа и слева — бесконечный, укрытый молоком лес. Ему послышались шаги. Он оглянулся: сзади никого не было. И тут же понял: кто-то приближается к нему впереди. А скоро увидел силуэт. Но остановиться, отступить его заставило лишь одно: силуэт принадлежал мальчику, почти ребенку. Мальчик шел к нему через туман, становясь все яснее. И тогда Савинов понял, что это — маленький Иноков. Между ними туман становился все более зыбким, прозрачным. Мальчик шел медленнее, точно не решаясь подойти к нему. И вдруг остановился. Остановился и Савинов. Нет, это был не Илья! Но лицо мальчика казалось очень знакомо ему… Кем же он был, этот мальчуган? Савинов хотел было протянуть мальчишке, стоявшему от него шагах в десяти, руку, но земля вдруг дрогнула под его ногами еще раз. Он покачнулся и, не удержавшись, стал падать…
От открыл глаза: яркий солнечный день, утро. Купе СВ. В последний раз дрогнув, поезд замер.
— Москва! О, сколько в этом звуке для сердца русского слилось, — сказал Юлиан, спуская с постели тощие волосатые ноги. На его крупном носу уже косо сидели очки. — Поднимайся. Следующая — наша, Казанский. — Он потянулся, зевнул. — Это когда ж ты успел коньячок-то добить? Во сне, что ли?
7
Неделя заканчивалась в бешеном ритме. Договора, ссуды. Часть их денег крутилась в Москве в нескольких фирмах, так было нужно тем, кто помогал Кузину в устроительстве «Нового регионального банка». Когда-то один из этих людей жил на Волге, позже — в водовороте новых событий — перебрался в столицу. Его звали Рудаков Петр Макарович. Крупный партиец, ловкий делец. Выходец из народа, из самой его толщи. Кому не захотелось продолжать однообразную сельскую жизнь своих отцов и дедов — жить без паспорта и в нищете, вставать на зорьке, пахать, как ломовая лошадь. Еще в армии он женился на городской девчонке, устроился на завод, вступил в партию, попал в Политех на заочное, стал комсомольским вожаком, а потом и партийным. Красноречие и умение ставить цели быстро понесли его наверх. Он был похож на бронепоезд, который никогда не сбавляет ход. Одна незадача: в конце восьмидесятых пришлось вставать на другие рельсы, но и тут Петр Макарович Рудаков недолго медлил. Перескочил буквально на ходу! В оставленном им городе на Волге двое его сыновей — бывшие лидеры в комсомоле и профсоюзе — возглавляли нефтяную и газовую корпорации. Они, еще моложавые, внешне совсем не походили на отца: Петр Макарович, крестьянская косточка, в свои шестьдесят с хвостиком был подтянут, хорошо сложен, широк в кости. Эти же — просто мордатые, толстопузые, лысеющие крепыши. Но деньги умели ковать все. От этой тройки во многом зависело благополучие «Нового регионального банка». Кузин и Савинов умело расшаркивались перед отцом, дружили с его сыновьями. Парились в бане, вызывали для всей честной компании барышень. Кузину общение с Костей и Валей, двумя боровами, доставляло определенное удовольствие. Он был уверен в завтрашнем дне. Савинов между ними слыл чудаком — человеком немного от искусства, богемным, меценатом. Он не выбривал голову, как абрек. Скорее был похож на молодых жеребцов из телевизионной рекламы, пропагандирующих шампуни и гели, не пользовался словечками нового времени. Рудаковы-младшие вместе с Кузиным подшучивали над ним, но уважали его. Упиваясь собственным свинством, они все-таки были довольны, что среди них сохранился хотя бы один денди. Каковыми они все считали себя когда-то, когда ходили подтянутыми, в форменных серых костюмчиках, при значках; когда умели смотреть через любого человека как через стеклянную стену; когда получали пайки и беспрепятственно ездили в страны соцлагеря за шмотьем.
В этот раз поездка была крайне важной. Кузин лежал с дизентерией в больнице, все свалилось на Савинова. Но на то он и был достойным первым заместителем Евгения Платоновича Кузина.
Пока Ганецкий был занят рекламными делами, Савинов нанес визит Петру Макаровичу Рудакову. Стареющий партийный легионер, бывший второй секретарь обкома, встретил его по-дружески. Может быть, немного прохладно. Но, как видно, дел у него было и без визитера по горло.
— Вы там приглядывайте за Коськой и Валькой, — сказал он на прощание. — Я хоть своим пацанам и доверяю, но ходят слухи, что распоясались они. В кабаках дебоширят, проституток вокруг них тьма-тьмущая. Баронами себя называют, откуда это у них? Я им говорил: скромнее надо быть. И умнее. Время-то опасное…
Савинов пообещал. Через пять минут он уже ехал в лифте и, привалившись к стене, листал документы. День вышел удивительно хорошим. Бумаги подписаны, мзда уплачена. Его ждал обед в ресторане и культурная программа.
Все вставало, как и положено, на свои места…
8
Третьего октября 1993 года Савинов лежал на двуспальной кровати в гостиничном номере, в центре столицы. Запутавшись в простынях, рядом раскинулась белокожая девушка; привалив правую ногу с ярким педикюром к Савинову, она курила.
