Суровое Наказание - Саймон Грин

Он был не так уж и далеко от жилой части города, но это мог быть также другой мир. Там не было ни частных клубов, ни ресторанов, просто шелушащиеся краской двери и заваленные мухами окна, струящийся свет неоновых вывесок, с частично выгоревшими надписями, и угрюмые черноглазые дочери сумерек на каждом углу, продававшие свой залежалый товар. То место, где нет ничего для продажи, что изначально не принадлежало кому-то еще, где удовольствие и времяпровождение оставляют неприятный привкус во рту, и даже грабители ходят парами, для безопасности.

Я достаточно легко нашел переулок и заглянул в него с относительной безопасности ярко освещенной улицы. Свет едва проникал в эту душную тень, и я почти был уверен, что слышал, как что-то скреблось в темноте. Воздух был спертым, влажным и зрелым. Созревшим для засады, разумеется. Я полез в карман плаща и вытащил мертвую саламандру в пластиковом шаре. Я сильно потряс ее, и резкий серебристый свет вырвался из шара, освещая переулок. Твари удрали от внезапного нового света, поспешно скрываясь в более темных, более безопасных местах. Я медленно и осторожно пробирался по переулку, очень аккуратно делая шаги, и в итоге дошел до простенькой зеленой двери в грязной стене с левой стороны. Над дверью не было никаких знаков, не было даже ручки, но это была она. Единственный вход в Проект Аркадии. Я настороженно изучил дверь, не касаясь ее, но казалось, что это просто очередная дверь. Мой дар предупредил бы меня, будь она заперта, заминирована или проклята. Поэтому я просто пожал плечами, уперся в нее рукой, и сильно толкнул.

Дверь легко открылась, и я чуть не вскрикнул от ослепительно яркого света озарившего переулок. Я напрягся, готовый ко всему, но ничего не произошло. Был только золотой солнечный свет, теплый и свежий и сладкий, как летний день, насыщенный ароматами леса и поля и луга. Я понял, что все еще держал шар саламандры, с его на порядок более убогим светом, и убрал его обратно в карман. А потом я шагнул вперед в дневной свет, и зеленая дверь медленно закрылась за мной.

Я стоял на большом травянистом холме глядя на пейзаж сельской местности, от которого у меня перехватило дух. Поля и луга простирались передо мной, насколько я мог видеть, а может и бесконечно. С одной стороны протянулся лес с высокими темными деревьями, а внизу радостно бежал поток прозрачной и сверкающей воды, пересекающийся тут и там простыми старомодными каменными мостами. Воплощение грез о старой Англии, какой она никогда не была, но должна была быть, совершенная под ярким голубым небом в идеальный летний день. Легкий порыв ветерка донес до меня богатый точно духи аромат цветов, травы и прочей растительности. Птицы пели, и раздавалось нежное гудение насекомых, и было хорошо, так хорошо, просто стоять в дневное время после столько времени проведенного в вечной ночи.

Это было величайшей тайной, в которую никогда не посвящали недостойных, из страха, что они могут испортить Аркадию.

Единственная дорога, извивающаяся вдаль, начиналась прямо у моих ног. Ряд квадратных каменных плит лежащих на траве, вел вниз по склону. Я пошел, осторожно ступая с плиты на плиту, как по ступенями расположенным посреди огромного зеленого моря. Дорожка извивалась вдоль холма и привела меня на берег реки, пока я наблюдал за взлетающими и парящими птицами и бабочками, летающими тут и там, и улыбался, видя разнообразных лесных зверьков, суетящихся кругом, безмятежных в присутствии человека. Белоснежные лебеди величественно плыли по течению, кивнув мне головой, когда я проходил мимо.

Наконец я завернул за угол, и там, на берегу реки передо мной были мой отец и мать, лежащие непринужденно на травянистой поляне с плетеными корзинами для пикника на клетчатой скатерти. Мой отец Чарльз лежал, растянувшись в белом костюме, улыбаясь, пока моя мать Лилит, облаченная в белое платье, бросала куски хлеба уткам. Я издал какой-то звук и моя мать оглянулась, ослепительно улыбаясь мне.

– Ох, Чарльз, посмотри, кто здесь! Джон пришел присоединиться к нам!

Отец приподнялся на локте и оглянулся, и его улыбка стала шире, когда он увидел меня.

– Хорошо, что ты присоединился к нам, сынок. У нас пикник. Есть ветчина и сыр, яйца и сосиски, и все твое любимое.

– Подходи и присоединяйся к нам, дорогой, – сказала мать. – Мы ждали тебя.

Я подошел и сел между матерью и отцом. Он ободряюще сжал мое плечо, а мать передала мне чашку чая. Я знал, что в ней будет молоко и два сахара, именно так мне нравилось. Я сидел там некоторое время, наслаждаясь моментом, и была часть меня, которой хотелось остаться здесь на оставшуюся часть жизни. Но я никогда особо не прислушивался к той части меня.

– Есть так много вещей, которые я хотел сказать тебе, отец, – сказал я наконец. – Но не было времени.

– Здесь у тебя неограниченное время, – сказал отец, снова ложась на спину и уставившись в летнее небо.

– И, несмотря на все, что произошло, я хотел бы узнать тебя лучше, мама, – сказал я Лилит.

– Тогда останься здесь с нами, – сказала она. – И мы можем быть вместе, навсегда и во веки веков.

– Нет, – сказал я с сожалением. – Поскольку вы скажите только то, что я хочу от вас услышать. Потому что это не реально, как и вы. Мои родители ушли, и потеряны для меня навсегда. Это – Аркадия, Летняя Страна, где мечты сбываются, все счастливы и радостные события происходят каждый день. Но у меня есть чем заняться, и есть люди, с которыми нужно встретиться, потому что это то, чем я занимаюсь и то, кем я являюсь. И, кроме того, Сьюзи ждет меня дома. Пусть она психопатка помешанная на оружии, но она моя психопатка. Поэтому, я должен идти. Может быть, моя жизнь и не столь идеальна, как эта, но зато она реальная. И я никогда еще не подводил клиента.

Я встал и ушел, продолжив путь по каменным ступенькам. Я не оглянулся посмотреть, как мой отец и мать удаляются и исчезают. Возможно, потому что мне нравилось думать, что они навсегда и вместе будут сидеть днем на пикнике на берегу реки, наконец-то счастливые.

Дорожка провела меня вдоль берега реки немного, а затем я внезапно оказался на травянистом холме, на пути к лесу, гордо раскинувшемуся под этим небом. Теперь я расслышал голоса впереди, громкие и счастливые, а иногда заливающиеся смехом. Они напоминали детские. Когда я подобрался достаточно близко, я разглядел Уильяма Гриффина, безмятежно лежащего в траве, разглядывающего великолепные виды, пока друзья детства смеялись вокруг него, играли и бегали под вечным солнцем Летней Страны.

Я знал некоторых из них, потому что это были и мои друзья детства. Мишка Медведь, плюшевый медведь под четыре фута высотой в его известной красной тунике, брюках и ярко-синем шарфе, хороший друг и храбрый спутник каждого юного мальчика. А рядом с Медведем был его друг Козерог, в длинном серо-голубом плаще, размером с человека, но с огромной головой козла и длинными вьющимися рогами. У всех были эти книжки, когда я был ребенком, и все мы участвовали в чудесных приключениях с Медведем и Козерогом в наших фантазиях... Там была Белка-Пушистый-Хвост и Барни-Игрушечный-Мальчик, и даже Бип и Бастер, мальчик и его пришелец. Там и другие были – игрушки размером с ребенка и антропоморфические животные в ушитой человеческой одежде, и улыбающиеся счастливые создания, о которых мы все забываем, когда подрастаем и двигаемся дальше. Только мы никогда не забываем о них, не в глубине души, где это действительно имеет значение. Они играли вместе вокруг Уильяма Гриффина, весело вздоря, смеясь и болтая, и гоняясь друг за другом. Старые компаньоны, а иногда единственные настоящие друзья детей.