После Шоколадной Войны - Роберт Кормер

  Он разработал стратегию, как пробудиться и придти в себя, и решил, что в школу поедет не на машине, а на автобусе. Что даст ему возможность понаблюдать за школьниками и их обувью на тротуаре и в автобусе. Он ненавидел мысль о поездке на автобусе: «Что, я снова стану одним из этих снобов?» Но он знал, что найти этот полуботинок было важнее, даже того, как и когда добраться до школы. Ему нужно было смешаться с толпой. Его глаза не должны были пропустить ни одной пары обуви.

  Он поспешил выйти из дома, но ноги его не слушались, переставляясь по-старчески вяло, тяжело, словно на них были увесистые зимние ботинки. На автобусной остановке в конце улицы он стоял отдельно от всех детей и подростков, ожидающих школьный автобус. Они галдели и хулиганили на свежем утреннем воздухе, топая ногами, толкая друг друга локтями и бедрами. Глаза Оби пробежались по их обуви. Трое из них были в истёртых изношенных сандалиях - они были из школы «Верхний Монумент», где не было никакого устава и никаких правил в отношении одежды. У двоих - полуботинки, чёрного и коричневого цвета, и с целыми застёжками, у кого-то пара высоких черных ботинок, и ещё двое в лакированных туфлях.

  Оби казалось, что он выглядит, как беспризорный, который всю свою жизнь ходит с опущенной головой в поиске потерявшихся монет, сигаретных окурков - всего, что валяется на земле.

  Следующие несколько часов - в автобусе, на школьном дворе, в классных помещениях, в коридорах Оби попадал в непроходимые джунгли обуви, пялясь во всё многообразие разных оттенков, стилей и изношенности. Полуботинки были чистыми и грязными, аккуратными и сильно растрёпанными, коричневыми, черными, пятнисто-серыми. На них были пряжки всех видов: рифлёные, гладкие, медные, серебряные. Серебряные? Нет, не серебряные, но покрытые похожим на серебро металлом. Можно было сказать, что учебный год подходил к концу. Новая обувь не попадалась, как и новая одежда. Вместо этого были полинявшие рубашки, мятые галстуки, протёртые чуть ли не до дыр на пикантном месте брюки. Обувь была настолько изношена, что никакой полиш не смог бы её оживить. Иногда его глазам мог попасться полуботинок с застежкой, которая могла быть сломана, перекошена или отсутствовала вообще, и тогда в его венах начинала пульсировать кровь, но он напрасно пытался что-то рассмотреть в идущих вверх по ступенькам ногах. Ложная тревога. Похоже, что весь этот день только и состоял из ложных тревог, разочарования и усталости.

  После уроков ожидая автобус, он надеялся на то, что Арчи или кто-либо ещё из его знакомых не заметит его, стоящего в одиночестве. Он снова осознал бесполезность его поисков. Он не знал, как можно проверить каждую пару обуви в большом городе, если предположить, что нападавшим был кто-то не из его школы.

  Его плечи обвисли, подбородок упал на грудь.

  В уголках его глаз собрались слезы расстройства. Он отвернулся, чтобы не позориться, и, не желая, чтобы кто-то это увидел. Он отошёл от автобусной остановки. Ему хотелось побыть одному. И он знал, что поиск бесполезен. Не только поиск, но и вся его жизнь - она бесполезна, пуста и лишена какого-либо смысла.

  За что Арчи так любил Мортон, так это за то, что она была умной и, вместе с тем, молчаливой, и в первую очередь красивой: длинноногой, стройной и белокурой, кроткой и, как поётся в песне, гибкой как ива. И Арчи каждый раз приходил к Мортон, к самой любимой девушке из школы «Мисс Джером», и она ни разу его не отвергла.

  Он говорил с ней обо всём и ни о чём. Она слушала и не только. Она тут же принимала его настроение и его нужду, а он не признавал больше никого. Её прикосновение было для него ловким, нежным и долгожданным. И ещё он мог с ней поговорить. Конечно, не обо всём. Обычно, он говорил с ней загадками, и так или иначе она его понимала. Не загадки, а его потребность говорить загадками. Мортон была прекрасной. Хоть она иногда могла действовать ему на нервы, большую часть времени, она всего лишь была прекрасной.

  Как и сейчас, у него в машине, в темноте, вносимое ею умиротворение, Мортон и её готовность отдаться ему и её знание - как это сделать. И Арчи расслабился, раскрепостился, предоставляясь удовольствию от её прикосновений к его телу.

  - Ты это любишь, Арчи? - спросила Мортон, её тон указывал, что она уже знает ответ.

  Арчи что-то неясно пробормотал, в его словах не было никакой необходимости, важна была лишь его реакция на её мягкие движения.

  - Какое-то время ты был не здесь, - сказала Мортон, посылая в его ухо слова вместе с тёплым воздухом.

  - Я занят, - ответил он, трогая её волосы и гладя её щеку. Он вдыхал тонкий запах одеколона, которым она пользовалась, что-то похожее на сирень, но он предпочитал полное отсутствие запаха.

  - Как занят? - спросила Мортон, зацепившись за слово, чтобы дать Арчи знать, с чего начать.

  Он не знал, что он мог или что должен был ей рассказать. Он скучал по Оби, скучал по ходу его мышления, откуда можно бы было черпать свежие идеи, соизмеряя свои дальнейшие действия с его реакцией. Оби был единственным человеком, знающим, как работает мозг Арчи, наблюдавшим его в процессе разработки множества заданий, и в последний момент достающим кролика из шляпы; идущим по высоко натянутому канату, всё время рискующим и никогда незнакомым с неудачей. В это время у него была Мортон, которая давала то, что никогда не мог бы дать ему Оби. И теперь он отвечал ей на её ласку, и на её вопрос.

  - Есть один парень у нас в школе, - начал Арчи расслабившись для того, чтобы заговорить о Картере, его мысли всегда прояснялись, когда он начинал выражать их словами. - Футбольный герой. Мачо. У него много наград. Рослый, загорелый, красивый…

  - С ним можно познакомиться? - спросила Мортон гортанным голосом. Она была не такой сексуальной, как казалась, и Арчи проигнорировал этот вопрос, признав ответ Мортон лишь как автоматический.

  - И ещё у него чувство чести. Социальная совесть, - продолжил Арчи. Мысль о письме Брату Лайну вызывала волнение на его лице. - Уважает старших. Способен на большой риск, чтобы следовать своим принципам, - его голос трещал так, словно это был хворост на морозе.

  - Звучит, словно за упокой души положительного американского супергероя.

  - Здесь ты неправа, Мортон. Не бывает совершенных людей, - и он вспомнил, как трясся голос Картера в телефонной трубке.

  - Джил, - возразила она. - Меня зовут Джил. Только учителя зовут меня Мортон, и ещё - «Мизз Мортон».

  - Ладно, Джил, - сказал он, произнеся её имя он закрутил язык так, чтобы она была рада, когда он снова назовёт её Мортон. - Но вернёмся к делу. И так никто не совершенен. У каждого можно найти недостатки. В глубине души. Там всегда есть что-нибудь гнилое. У каждого есть, что скрыть. Он хороший человек, а у тебя за спиной он корчит тебе рожу. Днём - церковный хорист, а ночью - насильник. Что значит, что кто-нибудь, стоящий рядом с тобой может быть убийцей. Невинных не бывает.

  Она убрала руку с его плеча.

  - Да Бог с тобой, Арчи, ты и о себе так думаешь? И ты всех перемешиваешь… с дерьмом…

  - Только не надо меня обвинять, - сказал он, удивляясь её реакции. - Можешь обвинить человеческую природу. Не я создавал этот мир.

  Мортон отшатнулась от Арчи, а он погрузился в свои мысли и размышления о Картере, о его слабых местах, о тех, что у него на поверхности, например, его спортивные награды, на которые он приходит посмотреть по пятьдесят раз в день, или то, как важно он шествует по школе походкой атлета, раскачивая плечами, выставляя напоказ образ «крутого парня». Честь и награды, которые как близнецы повторяют личность Картера, также могут быть щелью в его броне. Проблема, конечно, была в том, как её использовать.

  Он потянулся к Мортон и коснулся рукой её лица. Она смотрела в темноту, наблюдая за светом фар проезжающих мимо машин, пробегающим по асфальту и по световозвращателям на столбиках у края дороги. Она ненавидела себя за то, что всегда отвечала Арчи Костелло. Она была симпатичной, умной и у мальчиков она всегда пользовалась успехом. Она не пропускала субботних вечеринок в школе, начиная с седьмого класса. Ей были присущи независимость и хладнокровие, в чём, наверное, Арчи видел слабость, и это был ответ его потребностям. Но какое-то маленькое волнение каждый раз возбуждало в ней жизнь, когда она слышала его голос по телефону. Наверное, всё-таки он был прав, говоря о том, что в жизни каждого есть что-нибудь отвратное. У неё был Арчи Костелло. Она никогда не бывала с ним на вечеринках (и он никогда не просился с ней туда). И всё же он не мог бы отрицать приносимые ею удовольствие и чувство вины. И она из раза в раз продолжала натыкаться на это, когда они были вместе. Она не позволяла себе дружить с кем-нибудь ещё. И теперь снова она отвечала его ласке.

  Она поддалась… и на какое-то мгновение Арчи Костелло и Джил Мортон оказались в маленьком мире чувств, заключённом в старой «Черри» до внезапного порыва, до приступа удовольствия, до извержения красоты и ярости, оставившего их обоих одними на волне восторга и восхищения, на это мгновение они настолько стремительно оставили всё в прошлом, что минутой позже они могли лишь вспомнить о своём существовании.