Гори, гори ясно (СИ) - Вран Карина

В парадной не горели лампочки.

«Электричество отрубили?» — удивился, ведь, когда уходил, все было освещено.

И парадник наш, Мал Тихомирыч, не бездельник, он бы живо порядок навел, если б мог.

Лифт тоже не работал.

«Точно света нет», — вздохнул и потопал к лестнице. И к прямой «кишке» в теле дома — мусоропроводу. Ну да, не зря заранее морщился: кто-то снова вышвырнул какую-то тухлятину, и на лестницу просочился «аромат».

«А почему за окнами темно? День ведь», — пробежал холодок по позвоночнику, когда вместо солнечных лучей из окон на межэтажном лестничном пролете меня встретила непроглядная тьма.

«Ладно, разберемся. Все свое ношу с собой», — вызвал над ладонью огонек, чтобы видеть, куда иду.

— Ты меня искал? — спросила темнота низким голосом.

Я поднял пламя столбом ввысь, молниеносно, без подготовки. Высветил высокую фигуру в строгом пальто (или кителе?) и шляпе. Угол наклона головы и поля шляпы полностью скрывали от меня лицо, но я, кажется, понял, кем может быть говоривший.

— Егор Митин? — спросил, а сам распалил огонь перед собой до размеров хорошего походного костра.

— Приятно познакомиться, — вежливо откликнулся «китель».

А после смазался, перестал быть там, на пол пролета выше места, где я остановился, только тени в пламенной подсветке колыхнулись. И очутился здесь, возле меня.

Толчок, пульсация, боль, вспышка тьмы. Огонь заливает площадку, но тщетно: тьма, ударив, отступила. Теплое льет по груди, животу и ногам. Черная в игре отсверков и темени, живая — моя кровь.

— Щенок, — доносится, как через толщу воды.

Тьма накрывает с головой.

Стоп. Я же уже поднялся — на работавшем лифте — домой.

Я — дома.

Выхватываю ртом воздух, подслеповато щурюсь: яркий солнечный свет после мрака в парадной (сна о мраке в парадной?!) бьет по глазам.

Мои стены, мой диван. Значит, все-таки сон. Проделки подручного Чеслава, сноходца или как там его?

Негромкий смешок за спиной.

— Чеслав сказал, что для развития тебе нужен враг. Враг сильный, достойный. Удачно, что ты нашел для себя такого врага.

— А шпионские замашки со шляпой — это зачем? — соображается с трудом, поэтому цепляюсь за первый попавшийся «якорь».

— Ты знаешь, как выглядит твой враг? — ехидно отвечает все тот же голос из-за спины. — И я не знаю.

Разворачиваю корпус: никого за спиной, стенка, обои в полоску.

— Удачно и то, что ты задал срок, — доносится слева. — Не придется возиться с тобой слишком долго.

— Теперь я буду знать, что это твои проделки, — снова верчусь, уже сознавая, что никого не увижу.

— Уверен? — спрашивают справа.

Смех, отдаляющийся, будто распадающийся на отдельные отголоски звуков.

Я же всегда задергиваю шторы, когда ложусь спать после ночной... Черт!

— Андрей! Андрей! Да проснись же! — заполошный зов Кошара.

Надеюсь, хоть он-то реален.

[1] «По следам бременских музыкантов» — Я — гениальный сыщик. Музыка — Геннадий Гладков, слова Юрий Энтин, исполняет Муслим Магомаев.

Часть 3

Кошар был всамделишный. Шерстистый скакал по мне, тряс усами и хвостом, даже по физиономии лапой заехал в тщетных попытках меня добудиться. Пропахал мне рожу царапками хорошо, я аж залюбовался перед тем, как свести эту метку живым огнем.

Стыдно ему не было, потому как все действия, по глубочайшему убеждению овинника, были направлены мне во благо. Я и не стыдил его, так, хмыкнул да очередной комплект постельного потянул в стирку, отчищаться от пота на простыни и крови на наволочке.

Кошар почуял наведенный сон как что-то «иношнее», и всеми силами пытался владыку огневого из «иношнего» вытянуть в «тутошнее». И ходил за мной теперь, как привязанный: я к стиралке, он на нее, я к умывальнику, он на краю ванны, я на балкон, он на перила.

— Пять за старание, но больше так не делай, — велел разволновавшемуся нечистику. — Когда я вот так сплю, не буди больше.

— Как можно, как можно? — встопорщил усы Кошар, а после насупился. — Верно, что по велению учителя жуть на тебя навели?

— Послезавтра встреча назначена с Чеславом, тогда и уточню, — пожал плечами, вдохнул ночного воздуха полную грудь. — Не думаю, что по городу сноходцев больше одного ходит. И он тучеводца назвал. Хм, а вот мы в деревню укатим, там он со своими снами до меня дотянется?

Кошар поглядел на меня с задумчивостью.

— Как учить тебя, шалопая рискового, наставнику виднее. А как те снохождения происходят, мне и знать-то неоткуда.

— Это был риторический вопрос, хвостатый, не парься, — я улыбнулся, перегнулся через балконные перила, выпростал руку в сторону спящего парка.

И поднял столб пламени — до низа верхнего балкона.

Уверенно, четко. Как если бы всегда так и жег.

— Хорошо бы, чтоб дотягивался, — добавил азартно. — Там нас ждет отменный полигон для практики, в городе с этим сложнее.

Признаться, меня малость смущало, что Чеслав куда больше налегает на теорию и пространные беседы, чем на практику в моем обучении. Слов он лил не меньше, чем туча льет воды в иной ливень. Как человек, который за многие годы безмолвия истосковался по собеседнику, и, наконец, обрел такового. Также я вполне допускаю, что планетнику просто нравилось звучание его голоса.

Практических же заданий тучеводец мне задал ровно два. О первом я уже упоминал: постепенный нагрев каменюки (или любого другого подходящего предмета) в ладонях, эдакую медитацию по-огневому. Вторым требованием Чеслав меня озадачил, попросил он меня сотворить цветочек аленький, о пламенных лепестках, искристых тычинках и молниевых прожилках, а пестик чтоб сиял истинным пламенем.

На вежливый вопрос мой: для чего оно ему (и мне заодно), планетник велел сказки читать по вечерам, коли нет своего разумения, то к мудрости тех, кто жил и творил до моего рождения, прислушаться.

— Сказка ложь, да в ней намек, — буркнул я тогда, вспомнив нашего парадника.

— Верно, верно, — покивал в такт словам Чеслав. — Коника любой мало-мальски рукастый кузнец подкует, а блохе подковы справить только мастер особый сподобится. Былички да сказочки часто хранят отзвуки глубокой мудрости, пренебрегать ими не следует.

— Это задание на концентрацию? — я потер лоб, признавая резонность витиеватых аргументов. — И на контроль огня?

Чеслав хохотнул, и в звуке его смеха послышались громовые раскаты.

— Выйдет с тебя толк, коли не сгинешь раньше времени. Кто силу обрел, тот стремится к величию, то естественно, то понятно. Только вот ведь в чем шутка: не обуздав, не удержишь. Не отточив инструмент, только грубую поделку им соорудишь. Что до тебя, ученик, то пыхнуть лучиной и выгореть, что может быть бездарнее?

Задание оказалось с подвохом: если сам бутон сформировать и удерживать у меня получалось, то мелкие детали никак не складывались вместе с огненно-цветочной основой.

Теперь, в свете ночных событий и отсвета огненного столба, замысел тучеводца стал для меня яснее. Контролю — день, развитию мощи — ночь. Или в какое там время меня сморит с моим особым графиком трудовой деятельности.

Последнюю мысль, про мощь и контроль, я высказал вслух, для шерстистого.

— Коли так, я напрасно встопорщился, — отозвался Кошар, не сводя завороженного взгляда с огненного столба. — Но я ж не знал: вот ты лежишь ни жив ни мертв, невыразимо в словах, каков ты был. Даже так: ты и был, и не был.

— Сон — смерти младший брат, — повторил я одну из излюбленных присказок отца, которыми он отговаривался от ма, чтобы остаться в кабинете с работой, а не в спальню идти.

Па спал помалу, не более пяти часов в день.

Я договорил, отпустил огонь и занялся зарядкой, обычной, телесной. На балконе, на воздухе, разминаться самое оно, разве что не побегаешь. Так для бега у меня цельный парк под окнами разбит.