Сорок лет с В. А. Гиляровским - Николай Иванович Морозов

не может постичь вкусов и настроений зрителя.

— Иногда, — говорил он, — долгое время тщательно готовишься к какому-либо номеру, продумываешь каждую деталь, предусматриваешь каждую мелочь, чтобы доставить публике удовольствие и вызвать веселое настроение, смех… А когда выйдешь на арену, начнешь выступление, — никакого впечатления не получается. Публика безмолвствует, как в рот воды набрав, никак не реагирует. И наоборот, что выходишь к публике без всякой подготовки, без всякой мысли произвести успех, скажешь случайно какую-нибудь незначительную фразу, бросишь случайно пришедшую на ум реплику, а в публике гомерический хохот, раздается буря аплодисментов, зрители неистовствуют. Вот тут и пойми, в чем суть дела?

Затем Дуров стал показывать свои цирковые фокусы.

А. Л. Дуров не раз просил у В. А. Гиляровского экспромты и шутки на злободневные темы. Гиляровский ему не отказывал. Во время русско-японской войны, например, когда Куропаткин был смещен и вместо него назначен Линевич — это было как раз во время поста, — он дал ему экспромт:

Мы к обрядам древним падки, Благочестие храня: Пост — и вместо куропатки Преподносят нам линя.

Чтобы отблагодарить Гиляровского за экспромты, Дуров как-то сказал ему:

— Если ты встретишь меня когда-нибудь со своими знакомыми на улице, то по твоей просьбе я тут же продемонстрирую им свои фокусы.

В Столешниках бывал С. А. Венгеров. Помню его рассказ о найденной им ошибке в сочинениях А. С. Пушкина. В повестях Белкина описываемая деревня во всех изданных сочинениях великого поэта называлась Горохино, а Венгеров, просматривая подлинники, обнаружил ошибку: деревня у поэта называлась иначе — Горюхино. С тех пор в новых изданиях сочинений А. С. Пушкина название стало соответствовать подлиннику.

Писатели, посещавшие В. А. Гиляровского, оставляли свои записи в его альбомах. Здесь есть записи А. И. Куприна, А. Н. Толстого, В. Я. Брюсова, И. А. Бунина, С. А. Венгерова, И. И. Ясинского, Демьяна Бедного и других.

Вот за круглым столом сидит А. И. Куприн и заносит свою запись на страницы альбома:

«Дорогой дядя Гиляй, крестный мой отец по литературе и гимнастике, скорее я воображу Москву без царь-колокола и без царь-пушки, чем без тебя. Ты — пуп Москвы. Твой непокорный сын А. Куприн».

И. А. Бунин в 1915 году написал: «Занятный ты человек, Владимир Алексеевич, тебя обязательно надо описать».

Оставили свои записи и некоторые писатели советского времени. Демьян Бедный, например, написал: «Добрейшему дяде Гиляю от злейшего Демьяна Бедного».

Чутко относился В. А. Гиляровский к молодым писателям и чем мог помогал им. Он напечатал первые литературные опыты В. Я. Брюсова и Н. Д. Телешова. Много сделал он и для журналиста и поэта Олега Леонидова. Одним он помогал материально, другим — советами или хлопотами по разным житейским и литературным делам.

Немало внимания В. А. Гиляровский уделял и молодым художникам. Его всегда интересовали ученические выставки Училища живописи, ваяния и зодчества, он посещал каждую и писал о них в газетах, стараясь отметить среди молодежи наиболее талантливых.

Нередко он покупал картины у окончивших школу живописи и помогал им советами. Одним из первых он приобрел на ученической выставке полотно А. М. Герасимова.

— Большой художник выйдет из Александра Герасимова, — определил он когда-то.

Молодые художники нередко приносили на суд Гиляровскому свои работы. Как-то пришло их несколько человек, в том числе Г. П. Гольц, ставший впоследствии академиком архитектуры, и Н. М. Лобанов, один из ведущих художников по оформлению книги. В это время у В. А. Гиляровского находился В. М. Васнецов. Виктор Михайлович тоже принял участие в просмотре работ.

Осмотрев картины молодежи и сделав кое-какие замечания, он сказал: «Не мудрите, не увлекайтесь новыми течениями, всякими „бубнами“ и „ослиными хвостиками“[5], старайтесь хорошо передать природу, передать то, что видит ваш глаз, и это будет великим достижением».

Как-то я заглянул к В. А. Гиляровскому в кабинет и увидел у него на письменном столе, заваленном рукописями, необыкновенную железную чернильницу.

— Что это за чудесное произведение? — вырвалось у меня.

Писатель ответил:

— Пришлось мне когда-то сделать доброе дело рабочему Путиловского завода, и он, в благодарность за это, смастерил для меня эту чернильницу. Вчера проездом из Питера через Москву он заходил и занес.

— Много усердия и труда положил, — ответил я.

— Нравится она тебе?

— Очень… исключительный прибор.

— С удовольствием дарю тебе эту редкость, — неожиданно для меня сказал он.

Мне ничего не оставалось делать, как только сказать спасибо.

— Пожалуйста, вступай во владение своей собственностью, тащи к себе.

Эта железная памятка хранится у меня до сих пор. Доска чернильницы держится на четырех ножках и имеет размер 17X31 сантиметр; в правом переднем углу ее ввинчены тиски, в левом — наковальня, позади них две восьмигранные чернильницы, в левом заднем углу — щитки для коробки спичек, в центре — приспособление для хранения ручек и карандашей. Чернильница вся на винтах и может быть легко разобрана на составные части.

Устроив этот подарок у себя на письменном столе, я наполнил восьмигранные сосуды чернилами и по первоначальному наброску быстро написал рассказ «В дороге к солнцу».

Прошло немного времени, и я собрался пойти в редакцию узнать о судьбе своего рассказа «В дороге