Заговор - Сергей Шхиян

— Нет, пожалуйста, не нужно! — умоляюще воскликнула Прасковья. — Только не сейчас!

— Как хочешь. А теперь ложись и спи, — с нескрываемой злостью разочарования сказал я и быстро вышел наружу.

На пустом дворе, прикрытые рогожами и утренним туманом, лежали два мертвые тела. Я, не глядя в их сторону, быстро пошел через двор к пролому в заборе. Пустырь, ограниченный соседскими заборами, плавал в молочной белизне. Туман уже начал подниматься над землей, он клубился ленивыми седыми прядями, растворялся в прозрачном, прохладном воздухе, стекал каплями воды по черному дереву забора.

Я стоял и просто смотрел вперед. Сзади меня тронула за плечо легкая рука. Я знал, кто это, и не обернулся.

— Прости меня, — тихо сказала Прасковья, — но я не смогла, ты меня еще не любишь.

— Глупости, все-то вы женщины знаете лучше нас, мужчин.

— Наверное, это так и есть, — уверенно сказала она и добавила, — если ты очень хочешь, то пойдем, я согласна.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал я, стараясь, чтобы фраза не прозвучала грубо. — Может быть, ты и права.

— Я так и знала, — прошептала она и заплакала. Время для любовных ссор и выяснения отношений она выбрала самое подходящее.

Нам с ней только и осталось, что стоять на пустыре и выяснять, кто кого больше любит.

— Расскажи мне о своей крестной, — попросил я, — как мне к ней легче подобраться?

Поворот разговора для девушки вышел неожиданным, и она, продолжая по инерции всхлипывать, ответила:

— Зачем ты к ней пойдешь, она такая красивая!

— Как это красивая? — не понял я. У меня уже в голове вполне сформировался образ хитрой, коварной старухи с фальшивой улыбкой, и никакие красавицы в него не вмещались.

— Красивая, — повторила девушка, — и я не хочу, чтобы ты туда шел один.

— Погоди, сколько же ей лет?

— О, она совсем старая, но еще очень красивая, — непонятно объяснила Прасковья.

— Старая, это значит сколько? — осторожно уточнил я.

— Не знаю, много, наверное, лет двадцать пять, может быть даже больше.

Я прикинул, и у меня не очень получилось представить себе жену приятеля ее отца, в двадцать пять лет уже вдовствующую три года, да еще почему-то ставшую крестной матерью шестнадцати-семнадцатилетней девушки. В таком случае ей должно было быть, когда родилась Прасковья, лет восемь-девять.

— Не ходи туда, я не хочу, чтобы ты там был без меня! — добавила она.

Я промолчал, но невольно подумал с обычным мужским цинизмом: «Милая, если ты боишься соперниц, то лучше не разжигай и без того воспаленное воображение, а тащи на лавку и покажи, что такое настоящая женщина, чтобы у мужика и мысли не возникло смотреть куда-то на сторону». Однако такие приземленные построения совсем не подходят для романтических девушек, потому я вместо здравых доводов привел другие:

— Неужели я, по-твоему, взгляну на двадцатипятилетнюю старуху? Она, наверное, и ходить-то уже без палочки не может! Мне у нее нужно только узнать, кому она тебя продала. Это теперь единственная возможность найти людей, которые пытаются нас убить.

Кажется, мои доводы подействовали, и Прасковья немного успокоилась. Однако все равно не преминула сказать:

— Тебе совсем не нужно для этого с ней встречаться.

— Лучше расскажи, как мне туда попасть? — спросил я, игнорируя ее последнее замечание.

— Как попасть? — удивилась она. — Через ворота!

— Если я приду и попрошу рассказать, как она обокрала сироту-крестницу, и спрошу, кому она продала, ее в рабство, то меня просто выведут под белы ручки и выкинут в те же самые ворота, через которые я туда вошел, — терпеливо объяснил я. — Вспомни, какие у твоей крестной есть слабости, ну, например, что она любит, чего боится.

Прасковья задумалась, потом пожала плечами.

— Не знаю, раньше она любила гадать, в церковь еще любит ходить, наряжаться…

Женские слабости у дряхлой старухи, надо сказать, были самые обычные. Единственное, что мне в этой ситуации могло пригодиться, это вера в гадания.

— А лечиться она, случайно, не любит? — с надеждой спросил я. Прикинуться доктором мне было комфортнее, чем гадателем или хиромантом.

— Не знаю, когда я там жила, крестная ничем не болела.

Это ни о чем не говорило, для того, чтобы любить лечиться, хорошее здоровье совсем не помеха, а часто даже необходимое подспорье.

— Хорошо, остановимся на гаданиях. На чем она любила гадать?

Прасковья задумалась, потом перечислила самые популярные у нас виды гадания: на воде, решете, воске, особенно на рафлях. Последнее мне больше всего подходило, оно выглядело самым серьезным.

К тому же гадание по рафлям было строго запрещено и ставилось наряду с волхованием. Рафля — значит решетка, отсюда и гадальные листы назывались рафлями. Они были разграфлены на отделения, в которых под номерами показаны разные случаи и действия. На такой гадальный лист нужно было бросить пшеничное или ячменное зерно; на каком изображении или притче оно остановится, то с гадающим в жизни сбудется.

Купить из-под полы гадальные рафли было не вопросом, я даже знал, где их продают. Оставалось как можно больше узнать о таинственной крестной и тогда явиться к ней во всеоружии, как говорится, оккультных знаний.

— Пойдем в избу, расскажешь мне все, что помнишь о крестной, — потребовал я, заражаясь интересной идеей. Если ее удастся реализовать, то «старушку» можно будет не только «расколоть», но и манипулировать ей по своему усмотрению. Люди, верящие в подобные, вещи, обычно хорошо управляемы.

Как Прасковья не отказывалась, ссылаясь на то, что мало знает и помнит, но вытянуть из нее сведений удалось довольно много. Это и понятно, порой мы сами не знаем, сколько подробностей нам известно о жизни окружающих. Наша беседа затянулась надолго, и кончили мы только тогда, когда пробудились наш бдительный страж со своей верной подругой. Аксинья, наконец, взявшая на себя хозяйственные хлопоты, занималась завтраком, а Ваня слонялся вблизи меня, ожидая начала разбора полетов. Я не обращал на него внимания, и это угнетало парня больше, чем упреки. Наконец он не выдержал и, жалко улыбаясь, стал каяться. Я рассеяно выслушал невразумительные оправдания и, когда он пошел на второй круг, коротко спросил:

— Помнишь, что я тебе сказал ночью?

— Помню, — ответил он, пряча глаза.

— Значит, и говорить больше не о чем, все в твоих руках. Я погибать из-за твоей расхлябанности не намерен.

Парень уныло кивнул и ушел.

— Что это он? — спросила любопытная девица. — Что ты ему такое сказал?

— Ты у него сама спроси, — посоветовал я, — захочет, скажет.

— А почему из-за него ты не хочешь погибать?

— Потому, что я хочу тебя поцеловать! — ответил я и взаправду поцеловал девушку, но исключительно по-отечески.

Глава 10

Любое серьезное дело требует хорошей подготовки. Конечно, бывает, что проходит и тяп-ляп, и авось, но такое получается у людей исключительной удачливости и талантливости, и ко мне не имеет отношения. Мне нужно сначала вникнуть, изучить вопрос, разобраться в деталях, приспособиться, а потом уже начинать действовать.

Поэтому первым делом я отправился в Охотные ряды, где имел в преступной среде влиятельных знакомых, и купил самые лучшие, которые нашлись, гадальные листы.

Рафли были выполнены на вощеной бумаге, раскрашены несколькими цветами, и имели такие интересные картинки, что, трактуя их можно было заморочить голову не только легковерной старушке-вдове, но и какому-нибудь суровому воину. Полиграфия еще не пробила себе на Руси широкой дороги, и изделия были импортными. Дешевые отечественные издания, которые мне предложили вначале, содержали по одному примитивному рисунку, а в купленном дорогом, иностранном, были представлены даже сюжетные картины.

Следующее, что было необходимо иметь магу и волшебнику, это соответствующий антураж. Здесь возникли большие сложности. В Москве, как оказалось, не торговали черными плащами с нашитыми на них золотыми звездами, конусными колпаками звездочетов и прочей мистической дребеденью, о которой я имел смутное понятие из детских книжек и фильмов. Пришлось искать портного, который под моим личным руководством взялся бы выполнить такой своеобразный заказ.

На мое счастье, в тех же Охотных рядах мне рекомендовали немца, занимавшегося пошивом европейского платья. Немец оказался понятливым и обещал все сделать быстро и качественно. Не знаю, что он подумал о странном московите, делающим такой опасный заказ, но хорошие деньги заставили его отнестись ко мне дружески и с пониманием. Отрегулировав, таким образом, организационные вопросы, я направил копыта своего верного скакуна в Замоскворечье. По собственному генеральному плану я перед началом предприятия собирался обследовать вражескую территорию на предмет незаконного туда проникновения и наметить возможные пути для срочного отхода. В таких случаях всегда лучше проявить излишнюю осторожность.