Барин-Шабарин 5 - Денис Старый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господа, я уже слышала эту песню в Екатеринославе, — выкрикнула одна дама.
Я посмотрел в сторону этой эмоциональной женщины, которая не смогла сдержаться и нарушила всеобщее молчание. Она была молода, красива. Не думаю, что старше двадцати лет. Рядом с ней сидел седовласый мужчина и с ярым неодобрением смотрел, скорее всего, на свою супругу. Это нормальное положение дел для этого времени, когда разница между мужем и женой может составлять двадцать и более лет. Мужчина, как правило, женится в более сталом возрасте. Ну, а женщина, пока молода, является хорошим товаром, который родственники пытаются сбыть как можно раньше, пока ещё не стала увядать девичья красота.
И тут зал взорвался аплодисментами. Понятно, что аплодировали не мне, аплодировали гениальной песне, которую я лишь только чуть-чуть подкорректировал, чтобы она не вызывала особых вопросов у людей этого времени.
— Кто написал эту песню? — спросила Анна Павловна.
Я не смущался, но я сыграл смущение, как сделал бы на моём месте ещё непризнанный поэт или композитор, чьё произведение впервые одобрило общество.
— Неужели вы? — не скрывая своего удивления, спросила Анна Павловна.
— Да, ваше высочество, — признался я.
— Просим! — закричала всё та же молодая дама, которая, видимо, решила пойти против уклада своего мужа.
И я даже догадываюсь, кто этой ночью будет жёстко наказан. Причём, вряд ли это будет связано с выполнением супружеских обязанностей. Уж больно пожилой у неё был муж. А вот запереть молодую жену он может.
— Облетела листва, у природы своё вдохновение, и туманы… Потому что нельзя, потому что нельзя, потому что нельзя быть на свете красивой такой, — исполнял я песню, которая ещё точно нигде и никогда не звучала.
Эта композиция, которую в будущем уже вряд ли споёт группа «Белый орёл», стояла в очереди среди прочих, которые я собирался передать в репертуар Миловидова.
— Удивительно, господа, в нашем отечестве есть поэт и музыкант, о котором мы не знаем, но чьи и песни мне уже хочется напевать, — выразила всеобщее одобрение Анна Павловна Романова.
Я такие песни всегда называл мусорными. Конечно, определение грубое, но, когда, услышав композицию, напеваешь её день изо дня, и ничего не можешь с этим поделать, словно икота напала, начинаешь одновременно ненавидеть и любить песню.
Я был уверен, что сейчас меня попросят сыграть ещё одну песню, и даже уже знал, что именно исполню. Предполагал шокировать публику исполнением песни «Вставай страна огромная». Конечно, она частично переделана и вместо «нацистской силой» должно было прозвучать «с турецкой силой тёмную, с проклятою ордой». Уверен, что это песня вызвала бы шквал эмоций, возможно, меня даже кто-то и осудил бы за нагнетание обстановки, но как только начнётся война с Османской империей, обязательно вспомнят. Может быть, песня стала бы гимном всей этой войны.
Однако, в зал зашёл человек, которого я никак не ожидал здесь видеть. Но с этим человеком я собирался встретиться на днях. Как же я мог быть в Петербурге, знать, что светлейший князь Михаил Семёнович Воронцов также здесь, и не нанести ему визит! Или, по крайней мере, попробовать это сделать. Хотя, уверен, светлейший князь принял бы меня без промедления. Хотя бы уже для того, чтобы узнать итоги моей аудиенции у императора.
— Светлейший князь, какая неожиданная, но при этом приятная встреча, — громко, привлекая всеобщее внимание, произнесла Анна Павловна.
И вновь воцарилась тишина. Присутствие человека такой величины, как Воронцов, да ещё явившегося без приглашения — событие, на фоне которого даже лучшая песня уходит в сторону.
— Ваше высочество, некогда вы говорили, что я могу прийти в любой удобный для меня случай. Вот, пока ещё могу ходить, решил воспользоваться вашим гостеприимством. Уместно ли это? — говорил Воронцов, при этом посматривал на меня.
Интересно. Неужели Михаил Семёнович пришёл в салон Анны Павловны лишь для того, чтобы поговорить со мной? Или я слишком в своих мыслях вознёсся?
— Я счастлива вас видеть. Князь, вы знаете, что я была и остаюсь вашим соратником, — произнесла Анна Павловна, увлекая Воронцова за собой.
Церемониймейстер, или кто там он ещё, поспешил объявить, что всех гостей ожидают в столовой. И это было очень кстати, так как я сильно проголодался. Вот только не стоило тешить себя иллюзиями, что здесь я могу поесть сытно.
По воле рока или чего-то ещё, но меня посадили рядом с той милой дамой, которая была эмоционально не сдержана и даже позорила своего супруга. Милое личико, грациозная талия. Она больше походила на балерину, чем на светскую даму. Муж же её сидел как сыч, пыхтел, словно паровоз, из его глаз чуть ли не сыпались искры, настолько он был зол на свою супругу, при этом старался не показывать своего недовольства в обществе.
Анны Павловны и Воронцова не было, а нам уже подали суп. Пускай меня презирают все почитатели лукового французского супа, но по мне — это гадость. Есть можно, но словно в голодные годы только и оставалось из еды лук да вода. Я бы предпочёл наваристый борщ или щи. А ещё приходилось есть настолько медленно, выверено, что даже за час подобного правильного поедания супа я бы не насытился.
От неожиданности я даже немножко дёрнулся, но вовремя взял себя в руки и донёс ложку с супом до рта. Женская рука упала мне на колени. Краем глаза я посмотрел на соседку слева, она была невозмутима, вот только её правой руки видно не было, всё по тому, что это рука была под столом на моём колене и двигалась вверх.
Строгие правила XIX века? На словах, так, сущая крепость. А на деле… Женская рука уже забралась туда, куда ей забираться не стоило.
И мне такие приключения абсолютно не нужны. Дело не в преданности своей жене. Будет возможность для интрижки без каких-либо серьёзных последствий, возможно, я и решился бы на любовную авантюру. Но вот так нельзя! Я заложил ногу за ногу, зажимая женскую ручку между своих ног. Дамочка с укоризной посмотрела на меня. Однако, скоро её рука всё-таки оказалась на поверхности
