Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане - Владимир Виленович Шигин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Узнав из газет о провале мятежа на «Памяти Азова», в Ревель немедленно примчался друг Фундаминского эсер Зензинов, чтобы оказать посильную помощь товарищу.
Вначале немного про самого Зензинова: «Родился он в Москве в 1880 году. Отец его, “исповедовавший дух московско-сибирских староверов”, владел чайными плантациями на Цейлоне, имел в столице фирменные магазины. Интересен факт, что Федор Зензинов — брат отца — владел Нерчинскими рудниками, а племяннику пришлось впоследствии отбывать наказание в Сибири, в частности в Александровском Централе».
Из воспоминаний террориста-бомбиста Зензинова: «… Илья (Бунаков-Фундаминский) приехал в Ревель, когда “Память Азова” был уже в руках восставших матросов и революционеров… Восставшие во главе с Оскаром были арестованы и посажены в трюм. На шлюпке Илья этого еще не знал и поэтому был чрезвычайно изумлен, когда на палубе его и приехавших с ним на шлюпке двух членов ревельской организации социалистов-революционеров (рабочих ревельского порта) схватили и тут же связали, как участников мятежа…»
Зензинов немедленно шлет весть об этом печальном событии в Берлин, очаровательной Амалии Фундаминсокий: «И первое, что я тогда сделал — послал Амалии в Берлин, где она находилась около Михаила Рафаиловича Гоца, телеграмму. Я и сейчас хорошо помню ее текст: “Tusik hier schwer erkrankt. dochhabe Hoffnung. Andrei”, т. е. “Тузик здесь тяжело захворал, все-таки имею надежды. Андрей”. “Тузик” — было шутливое и ласковое прозвище Ильи, которое ему дал неистощимый на всякого рода выдумки Абрам (Гоц); Илья смеялся и говорил, что ему дали “собачью кличку”. “Андрей” — было тогда мое условное имя».
Далее Зензинов развивает бурную деятельность: «…Кроме того, я разыскал по приезде нашу ревельскую партийную организацию, которая предоставила себя в полное мое распоряжение — в ней были самоотверженные и решительные товарищи. Установив эти первые факты, я немедленно сообщил обо всем этом через специального посланного в Центральный Комитет (находившийся в это время в Гельсингфорсе) и просил выслать мне кого-нибудь из техников нашей Боевой Организации с запасом динамита на две или три бомбы. Для меня еще неясен был план действий, но я хотел подготовиться ко всем возможностям. Через несколько дней, действительно, в Ревель приехала знакомая мне Павла Андреевна Левенсон (та самая “брюнетка с голубыми глазами”, о которой я вскользь упоминал в главе о Боевой Организации). Она поселилась со своим запасом динамита, сняв комнату на окраине города (близ парка Екатериненталь, на морском берегу), и сообщила мне, что может приготовить три снаряда по шесть фунтов каждый или два снаряда по девять фунтов через два часа после того, как я ей об этом скажу. Я, таким образом, был уже хорошо вооружен для любых действий. Несколько товарищей из нашей партийной ревельской организации предложили свои услуги в качестве метальщиков».
Зензинов вступил в сговор с одним из охранников башни «Толстая Маргарита», в которой содержался Фундаминский, и собирался подменить его собой: «Весь план в деталях был разработан. Товарищам я уступил лишь в одном. Будут приготовлены два динамитных снаряда, которые они получат и будут охранять “Толстую Маргариту” во время подмены Бунакова мною — если стража спохватится раньше времени и бросится в погоню за Ильей, они задержат снарядами погоню…»
Однако Фундаминский отказался от такого плана. Зензинов продолжает: «И все же, быть может, я тогда, действительно, спас Илье жизнь! Накануне самого суда я узнал, что наша партийная ревельская организация на свою собственную ответственность решила вмешаться в события. Товарищи были убеждены, что все арестованные будут приговорены к смертной казни и расстреляны — и среди них Бунаков. Знали, где будет происходить суд — дорога к нему от “Толстой Маргариты” после площади шла по узкой улице, очень удобной для нападения. Была в распоряжении организации даже квартира, откуда можно было забросать бомбами весь отряд с арестованными, когда осужденных будут под окнами этой квартиры вести обратно после суда. “Пусть наши товарищи погибнут лучше от нашей руки, чем от руки царских палачей — зато при этом погибнет и стража, которая их будет окружать!” Когда я узнал об этом ужасном плане, я запретил им действовать от имени Центрального Комитета. Очень неохотно, но моему приказу они подчинились».
Начала подготовку к суду и жена Фундаминского Амалия совместно с местным присяжным поверенным Булатом. ЦК партии эсеров провел специальный «экс», чтобы добыть деньги на покупку самых дорогих адвокатов для своих соратников. Больше всего эсеры боялись, чтобы Фундаминский с дружками не попал в военно-полевой суд, так как оттуда им была одна дорога — на каторгу. Ценой огромных денег Фундаминский, Леушев и Косырев были переданы гражданским властям города Ревеля, якобы «за недоказанностью вины». Кто бы сомневался, что при таких связях и при таких деньжищах Фундаминский очень элегантно отмажется от ответственности по делу «Памяти Азова»! К тому же и человек он был весьма находчивый, да и за словом в карман не лез. Матросов судят военным судом? Так я же гражданский! Что касается власти, то она повелась на эту нехитрую, в общем-то, демагогию. Вняв аргументам террориста, его передают гражданскому прокурору. Потом последовал повторный суд, уже в Петербурге — гражданский. Илья Исидорович и тут не растерялся и на «голубом глазу» заявил: «Так я же прибыл на корабль уже после подавления бунта! Я ж никого не трогал!» Обвиняемые нагло врали, что просто катались на лодке в районе крейсера и, заблудившись, подошли к борту, чтобы уточнить свое местонахождение. Суд вынес оправдательный приговор. Однако, несмотря на положительное решение гражданского суда, всех трех снова взяли в оборот. Второй раз эсеров-боевиков судили уже в военно-окружном суде Санкт-Петербурга. И снова партия эсеров не осталась безучастной к своим товарищам. От партии снова были наняты лучшие адвокаты. Велась определенная работа и с судьями. Как следствие, вторично был вынесен оправдательный приговор. В итоге все трое
