Прощальная весна - Александр Аде

– Откуда выпало это несчастное дитя? – интересуется детективщик. – А-а, догадываюсь, это Машуня, дочка того самого… забыл имя…

– Павлик.

– Пожалуй, на сей раз позаимствую у тебя сюжетец. За соответствующее вознаграждение… Ох, чую, суждено мне стать твоим летописцем, Ватсоном номер два. Опубликую книжку под названием «Записки о Корольке». Потом будет «Возвращение Королька» и, наконец, – «Его прощальный поклон». И ждут Кондора и Королька слава и бабло. И будут отдыхать они на Канарах в окружении прелестных телок…

Минут через двадцать прощаемся, и я ковыляю домой.

Сияющий вечер, очень похожий на день. Только солнце стоит так низко, что вижу его или тогда, когда оказываюсь на открытом пространстве, или в просветах между домами. Только ощущение умиротворения и покоя ласково нашептывает: вечер. И сердце больно сжимается от неясного чувства, то ли сладкого, то ли тревожного.

Хромаю себе понемножку, вдыхаю теплый воздух весны и – внутренне морщась, не желая того, – вспоминаю свой последний разговор с родителями Ники. В их квартире, около недели назад.

«Если б заранее знала, чем это закончится, – сказала Никина мамаша, – не стала бы обращаться к вам. Почему вы не посоветовались с нами, прежде чем… Господи, что же вы наделали! Нику уже не вернуть, ее нет, а вы просто взяли и уничтожили клан Болонских! Виктор и Зоя арестованы, Павел пьет. Станислав в тяжелой депрессии. А он – мозг фирмы, мы все без него просто ничто. Дела катятся под гору. На нас показывают пальцами: семейка убийц. Скоро мы все будем безработными».

Я лишь виновато пожал плечами, пробормотал нечто нечленораздельное и ощутил себя нашкодившим пацаном, получающим выволочку от училки.

Действительно, что мне было ей возразить? Разве что прочесть лекцию о нравственном и безнравственном. Но я и сам в этом не слишком тверд.

Я хотел отказаться от гонорара, но мамаша Ники настояла, чтобы я взял деньги, обреченно махнув рукой:

«Они нас все равно не спасут».

На том и расстались, не понимая друг друга. Потомственному смерду не дано постичь всех тонкостей психологии наследственных дворян. Не дорос.

Ночью сижу на кухне за кружкой пива и с маниакальной дотошностью размышляю о Нике. Уж, кажется, и расследование мое закончено, а какое-то горькое послевкусие осталось.

Сначала думаю: бедная, бедная девочка. И тут же обрываю себя: с чего это вдруг? Почему, собственно, бедная? Избалованная малолетка, в которой намертво спаялись нелюдимость и поперешность. Сама выбрала свою участь, никто не заставлял. И она, и ее убийца Зоя – два тихих омута, в которых (по присловью) черти водятся. Видать потому их и потянуло к сладкоречивому дьяволу Витюне Болонскому.

Как поведал мне по телефону Акулыч, на очной ставке Зоя, налившись кровью, кричала Витюне: «Ты сломал три жизни: свою, мою и этой чертовой шлюшки!» (Про Стасю, законную жену Витюни, она даже не вспомнила.)

Она продолжала любить его вопреки всему! Ненавидела – и любила! Да стоит ли один человек – горсть праха – чтобы из-за него гробил себя другой гомо сапиенс?.. Лично у меня нет ответа.

«Всем нам, людишкам как воздух необходимо самооправдание, – думаю я. – Даже самый чудовищный злодей, маньяк, выродок, зверь не признается себе: «Я – последняя мразь, меня четвертовать мало». Нет, обязательно отмажется. Во всем виноваты сами проклятые жертвы. Он выпускал кишки, насиловал, грабил только потому, что эти твари его провоцировали.

Не может человек жить, сознавая, что он нелюдь.

Вот и Виктор Болонский в душе (если, конечно, таковая у него имеется) наверняка находит причины, которые очень убедительно объясняют, почему он приучил к наркотику и соблазнил племянницу, почему убил – пускай и не сам, а с помощью киллера – Алешу. Так что вряд ли этот гаденыш мучается угрызениями совести».

Кстати, киллера он сдал почти сразу. Вот только того отыскать не могут, свалил в неизвестном направлении. Совершенно отмороженный скот (я имею в виду наемного убийцу). Или помешанный. Где только Витюня его откопал? Впрочем, богатый хозяин всегда найдет себе злобного пса…

На кухню заходит Анна. Она в длинной, почти до полу, ночнушке.

– В последнее время ты стал громко разговаривать сам с собой. Милый мальчик, тебя что-то беспокоит? – Она целует меня мягкими губами, гладит по щеке. – Ты сейчас кричал о каком-то злобном псе.

И я разом утихомириваюсь.

– Все в порядке. Действительно, что-то я слишком разбушевался. Пора спать…

Сижу на скамейке неподалеку от мэрии.

Вечер голубой и прозрачный. Мимо меня шатается праздная публика, в основном, молодняк. Кстати, что я заметил: в самом центре нашего городка (на Бонч-Бруевича и на примыкающих к ней разнообразных мелких улочках) люди старше пятидесяти, а то и сорока встречаются крайне редко. Не ведаю, как в других российских мегаполисах, а у нас сердце города отдано на откуп радостному молодняку. А молодняк сосет себе пиво и коктейли, жует чипсы, шоколадки и орешки, хохочет, матерится, треплется по мобиле и уверен, что мир принадлежит ему.

В двадцать часов с минутами рядом со мной, окатив окаянным запахом духов, усаживается пышнотелая женщина. Мы встречаемся уже второй раз – и я опять изумляюсь ее лицу, пухлому, свежему, как у молоденькой девочки. Да, оно не блещет красотой: глазенки маленькие, тускловатые, нос толстый, рот бесформенный. Но кожа! Атлас, как говаривали в старину.

На ней голубовато-сиреневое, в беленький цветочек, платьице с о-очень нескромным вырезом. Ее бежевая курточка с капюшоном расстегнута, и мое зрение ласкают две могучие выпуклости, которые обнажены почти до самых сосков. Дама игриво покачивает жирненькой ножкой в белой босоножке, что тоже приятно меня волнует.

– Извините, что побеспокоил, – журчу я ласково, как продавец, который пытается всучить завалявшийся товар. – Я отниму у вас буквально считанные минуты. Просто хочется кое-что уточнить.

– Пожалуйста, уточняйте, – разрешает она кокетливо. – Я не против. Но вряд ли чем-то сумею помочь.

– И все-таки, – мои губы раздвигает самая любезная улыбка, на какую я только способен, – хотелось бы прояснить кое-какие подробности… Начнем? Алексей вышел от вас вечером двадцать шестого марта…

– О-о-о! Вы опять об этом проклятом вечере! – нервно вскрикивает она, закатывает глазки и стискивает ручки, кажется, никогда не знавшие работы.

А ведь знают. Эта барышня, которую Алеша называл Пироженкой, хоть и выглядит ленивой кустодиевской купчихой – живет одна, торгует в комке. Выживает, как может.

– Еще раз прошу извинить, – продолжаю тянуть свою незамысловатую песенку. – Но я пытаюсь разобраться. Например, ответьте мне, пожалуйста, как душегуб узнал, что Алеша гостит у вас?

Она слегка пожимает круглыми плечами.

– Наверное, следил за ним. Как же еще?

– Предположим, что вы правы… Нет, я ни секунды не сомневаюсь в том, что вы правы. Но вот чего никак не могу себе логически объяснить: почему двадцать шестого марта киллер встретил Алешу у вашего дома? Представим себе: он целый день пас Алешу, довел прямиком до ваших дверей (я имею в виду дверь подъезда) и… и что? Он же не окончательный идиот и наверняка должен был сообразить: если Алеша три ночи оставался у вас до утра, то и в четвертую наверняка произойдет то же самое! Ну и какой смысл торчать под окнами и караулить жертву? Чтобы утром убить? Тогда почему он не сделал этого, например, утром двадцать шестого? Или еще раньше?

– В толк не возьму, к чему вы клоните, – глазки Пироженки суживаются настороженно и зло.

– Пытаюсь выяснить истину, – добродушно говорю я. – Глядите, а ведь вполне может быть и так, как вы предположили. Почему бы и нет? Допустим, киллер начал следить за Алешей двадцать шестого. Следовательно, он просто не мог знать, что три предыдущие ночи Алексей пробыл у вас. Вот и решил, что тот перекантуется в вашей квартирке часок-другой и выйдет.

– Ну, наконец-то разобрались! – обрадованно восклицает Пироженка.

– Увы, не совсем, мадам… – возражаю я с невыразимой печалью. – Нет, конечно, такой вариант возможен, но мы-то с вами знаем, что на самом деле было по-другому.

– И как же? – интересуется она, соблазнительно, по-кошачьи изгибаясь жирненьким телом и непрерывно изливая на меня томительно-острый аромат своего парфюма.

– Увы и ах, мадам. Киллер за жертвой не следил. Все было с точностью до наоборот. Некто сообщил заказчику преступления (а он вам известен, это Витя Болонский, младший партнер своего старшего брата), что Алеша у вас. Затем тот же самый некто передал, что Алеша скоро выйдет. А уж Болонский подсуетился, отправил к вашему дому наемного душегуба.

– Как я поняла, – в ее голосе распрямившейся пружинкой звенит злость, – вы подозреваете, что я навела убийцу на Алешу? Да вы с ума сошли! – она срывается на крик. – Никакого Болонского – или как его там зовут? – я знать не знаю!