Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Дмитрий Дашко

– Ну… это… да, первый… Я стрелял до этого, попадал вроде, а вот так, чтобы почти своими руками… Я колю, а он мягкий…

– Куда ты его? – все также равнодушно спросил Наумыч.

Он закурил папиросу, делая глубокую затяжку.

– В живот вроде…

Ильин понимающе кивнул:

– Это да, там мягко.

Вдруг Грешок согнулся в рвотном спазме, его тошнило.

Брезгливо поморщившись, Наумыч отстранился.

– В сторону трави, – проворчал он. – Брызги летят.

Огрешкова скрутил новый приступ.

С лестничного марша донесся насмешливо-вызывающий голос Циркача, державшего мазу среди остальных уголовников:

– Ария рыголетто из оперы блювантино! Грешок, корефан, это тебя от маминой манной каши так колбасит?

Чуть повернувшись на голос, Гусев увидел поднимающихся по лестничному пролету урок из его взвода, тех самых, что не пошли в атаку вместе со всеми.

Первым шел развязно-небрежный Циркач – сухопарый, среднего роста мужик, с серебром ранней седины на коротко стриженной шишковатой голове. На наглом лице лежит печать нездоровой худобы. Белки глаз характерно покраснели: где-то уже успел «воткнуться». «АКС-74» – на уровне живота. Ремень переброшен через голову. Безвольно расслабленные руки покоятся на автомате. из-под закатанных по локоть рукавов спортивной куртки видна синева наколок, идущих от пальцев – коротких и узловатых.

За ним шли остальные, все примерно одного возраста, коротко стриженные, жилистые, с бледной кожей. Все в новых кроссовках – надыбали где-то.

Держатся вызывающе и в то же время отстраненно, как бы «сами по себе». На лицах шаловливые улыбочки, за которыми явственно просматривается безмерная подлая сущность каждого.

Никто из них принципиально не носил военного обмундирования – это считалось западло. Каждый был одет кто во что горазд. Но все – франтоватые, «прикинутые».

Комбат называл их «партизанами» и не раз устраивал Гусеву выволочку, а вот ротного сугубо штатский прикид урок волновал мало. Половина роты ходила в рванье: и обмундирования не хватало, и не очень-то штрафники стремились его носить, потому как, если и досталась форма, так обязательно на размер, а то и на два больше. Ушивать нечем, некогда, да и негде.

И зрелище на общем построении батальона было еще то. Если не знать, что это штрафники, то вполне можно принять за только что мобилизованных гражданских.

Павел решительно поднялся.

– Сюда идем, не стесняемся, – произнес он с нажимом, жестко глядя на уголовников.

Те неторопливо подошли, встали абы как, полукругом, ничуть не смущаясь недоброго с прищуром взгляда командира. Смотрели, не отводя глаз, не с вызовом, а с каким-то едва прикрытым непокорством.

– Почему не выполнили приказ и не пошли вместе со всеми в атаку? – с угрозой спросил Павел.

– Как не пошли, начальник? – очень правдоподобно удивился Циркач. – Вот мы, туточки.

Его подозрительно покрасневшие, как и у остальных уголовников, глаза с показушной преданностью уставились на Гусева.

Лютый почувствовал, как в нем закипает ненависть к этим издевающимся рожам.

– Ты мне голову не засерай! – сквозь зубы произнес он.

– Мы тыл прикрывали, начальник, – вмешался блатной по кличке Фантик. – Лучше бы спасибо сказал, что тебя опóзеры за жопу не взяли.

Своим нарядом он особо выделялся среди остальных. Пижонистый на свой манер: в новых кроссовках, спортивных черных штанах с лампасами в три красные полосочки. Поверх черной футболки натуральный малинового колера лапсердак [18], причем пыльный, что придавало Фантику дополнительный колорит – этакий бродяга из какого-нибудь водевиля.

Лапсердак он надыбал в костюмерной театра. В сочетании со спортивными штанами и футболкой раритет из театрального реквизита выглядел совсем уж по-идиотски.

Фантик это прекрасно понимал, но так уж он был устроен: хотелось ему выделиться среди других, и все тут.

– Слышь, Фантик, тебе никто не говорил, что ты в этом дурацком пиджаке похож на спившегося клоуна? – насмешливо спросил Павел.

Тот, ничуть не смущаясь, ответил:

– Начальник, имей понятие: я всю жизнь актером хотел стать, а стал вором.

– Какой ты вор, если в тылу засел вместе с попкарями? [19] – с вызовом хмыкнул Лютый.

Благодушно-ироничное настроение Фантика вмиг улетучилось, обнажив его истинную сущность – жестокого, бескомпромиссного урки.

– Ты с кем меня сравниваешь, фраер? [20] – холодно поинтересовался он.

Откуда-то нарисовались Студент и Клык, встали возле Гусева. Павел мысленно поблагодарил их за поддержку и слегка удивился, что Чечелев перенял его сторону. Очень уж непросто складывались их отношения.

Студент, осклабившись щербатым ртом, недвусмысленно рассматривал голову Фантика, словно прикидывая, как лучше снять его скальп. А Клык, вроде как невзначай, развернул свой автомат в живот уголовнику.

– Отыграй назад, начальник, – миролюбиво попросил Циркач. – Фантик всегда был честным вором. Негоже правильного человека с попкарями равнять.

Однако Павла не обманул его добродушный тон. Слово сказано, все услышали, как взводный усомнился в воровской чести Фантика. Теперь блатной, чтобы сохранить авторитет, должен ответить. И не просто словами. Иначе ему не простят, в первую очередь его же кореша.

Лютый решил идти до конца. Жуликов нужно прижать к ногтю, отсиживаться в тылу, когда другие лезут под пули, он им не даст. А пасовать перед ними – последнее дело. Какой он тогда мужик – это в первую очередь и офицер – это во вторую? Именно в такой последовательности, поскольку служба в регулярной армии в прошлом. Теперь он, как и остальные – осужденный, штрафник. И этим все сказано.

– Я сказал то, что сказал, – произнес Гусев. – На попятную не пойду.

Фантик поступил предсказуемо: отсоединив штык-нож, аккуратно опустил автомат на пол. Повел плечами, сбрасывая лапсердак. из-под коротких рукавов футболки показались жилистые руки, украшенные татуировками.

– Сам напросился, начальник, – покачал головой Циркач.

– Тебя не спросили. – Гусев также сноровисто отсоединил штык-нож, вынул из разгрузки магазины, передал вместе с автоматом Клыку. Тем самым открыл свою грудь, показывая, что теперь она ничем не защищена.

Вмиг образовался широкий круг любопытных, собравшихся из всех взводов, что оказались на втором этаже ЦУМа.

Не тратясь на ненужные уже слова, они сошлись вплотную без всяких ухищрений. Так, как это случалось в рукопашных, когда времени на всякие финты и хитрости нет совсем.

Схватка была скоротечной. Удар Гусева пришелся Фантику в живот, тогда как свой штык-нож вор вогнал Павлу под левую ключицу. Оба одновременно вскрикнули от боли и осели на пол.

Гусев, чувствуя острую боль, прижал к ране правую руку, сразу же щедро окрасившуюся кровью.

Фантик с открытым ртом завалился на бок, выронил свой штык-нож и схватился за рану. Кровь щедрыми струйками потекла сквозь покрытые татуировками пальцы. Ее становилось все больше, густая темно-красная лужица расползалась, впитывая в себя пыль, обтекая более крупные предметы.

Сипло вдохнув, урка закрыл глаза и затих.

Циркач присел перед ним, критически осмотрел рану, прикоснулся к шее, на которой виднелся фрагмент какой-то большой татуировки, спрятавшейся под футболкой.

Пульсирующая на шее Фантика жилка замерла. Он вздрогнул, тело его расслабилось, поджатые к животу ноги вытянулись.

– Отошел, – произнес Циркач, распрямляясь.

Уголовники зашумели, но предпринимать ничего не стали. Драка была честной; Фантику не повезло. Бывает.

Тем временем Клык накладывал плотную повязку на рану Лютого, стянув с него разгрузку и форменную куртку. Голый торс Гусева щедро заливала кровь, пока бывший омоновец не остановил ее, умело намотав набухший красным бинт.

Студент демонстративно смотрел на Циркача, намеренно придав лицу дебильное выражение. И блатного это невероятно раздражало. Куда сильнее, чем гибель кореша.

– Че вылупился? – сквозь зубы процедил Циркач.

– Гы… Башка мне твоя нравится, – ощерился беззубым ртом Леха.

– И че дальше? – распрямился жулик, недобро глядя на парня.

– А че бы ты хотел? – с вызовом спросил Чечелев, поигрывая струной с болтающимися страшными трофеями.

Презрительно плюнув под ноги, Циркач отвернулся.

Согнав с лица дебильное выражение, Студент долго смотрел в спину уходящему уголовнику.

Еще один урка по кличке Смешной поднял лапсердак, накрыл им тело Фантика, забрал автомат умершего, обтер штык-нож о малиновую ткань театрального реквизита и примкнул к осиротевшему «калашу».

Кличку Смешной получил благодаря шрамам в уголках рта. Рот ему когда-то порвали в драке. Раны срослись плохо, характерно скривив губы уголовника.

– Все, граждане штрафники, концерт окончен, – сказал Клык.

Все разошлись, урки заняли закуток на втором этаже, усевшись, пустили по кругу «косяк», абстрагировавшись от всего и всех.