Багровый рассвет - Виталий Винтер

– Да о чём вы?! – попытался перебить его хорунжий.

– О том, что люди не любят перемен. Мы склонны принимать решения, которые приведут к сохранению текущего положения дел или к самым минимальным изменениям…

– Вы предлагаете нам просто смириться и быть рабами у «чёрных»? Понять и принять то, что они делают? Вы хоть сами понимаете, что говорите? – повысив голос, обратился к нему кто-то из глубины трюма.

– Человек – существо коллективное. Нам нравится быть как все – даже если мы сами это не всегда осознаём или открыто выражаем свой нонконформизм. Когда приходит пора массово выбирать фаворита или победителя – индивидуальное мышление уступает место групповому. И вы сами знаете, что многие будут рады принять муки рабства – взамен избавления от смерти и мучений. Мы странные и необъяснимые существа – недостойные нашего мира. Это называется эффектом присоединения к большинству или эффектом подражания… Вы понимаете, к чему я клоню?

– Не совсем, если честно, – пробубнил хорунжий, пытаясь перебинтовать повязку уже на голове.

Старик тяжело вздохнул:

– Да, разболтался я… Просто нужно понять одну простую вещь: нужно научиться никогда ни от кого ничего не ждать. Действовать, думать, работать, стремится сделать что-то, изменить вокруг себя хоть мелочь, но к лучшему, и тогда, уходя, мы сможем сказать, что хотя бы попробовали. Вы все должны жить дальше…

Они уже давно, судя по звукам заработавших дизелей и мерному покачиванию, отплыли. Но через несколько часов дизеля вновь замолчали. И сверху на палубе раздался шум голосов, а затем и скрежет причаливания. Их сильно тряхнуло от жёсткого удара, а сверху кто-то яростно матерился на смеси арабского и диалектов райа с западного берега Чёрного моря. Вниз тут же сбросили раскладную лестницу и, подстёгивая заартачившихся пленников, кинули вниз пару слезоточивых гранат – за долгие годы всё было давно просчитано, и все попытки бунта расчётливо пресекались в самом начале – ломкой пленным психики и воли к самой попытке сопротивления. Газ сделал своё дело: находиться внизу стало просто невозможно, и волны тяжёлого жёлтого дыма гнали людей прямо к спущенной лестнице.

Пленные торопливо начали карабкаться по узкой алюминиевой лестнице. Когда подошла очередь Сашки, он уже почти ничего не видел от слёз, лившимся сплошным потоком из глаз. Правда, поднявшись на пару метров, где жёлтый стоячий дым немного поредел, – он сумел немного оглядеться. Лучше бы он этого не делал: прямо напротив него висел на расстоянии вытянутой руки казнённый сотник. Кровь залила всё его тело и, свернувшись, стала тёмного, почти чёрного цвета. Всё лицо было синюшного оттенка, оно представляло собой сплошную изорванную рану, а рот, застывший в последнем немом предсмертном крике, топорщился осколками раздроблённых зубов. Глаза остались открыты, сверкая закатившимися белками. Вырванные лёгкие, пропитавшись струившейся из ран кровью, превратились в грязно-багровые лохмотья, свисающие с плеч от топорщившейся, изрубленной до белизны раздроблённых рёбер спины.

Сашка замер, поражённый тем, во что превратили нелюди из Халифата хорошо знакомого ему человека. Но снизу напирали, и он полез выше, до последнего не отводя взгляда от истерзанного тела своего командира.

Возле края люка его схватили и, скрутив, туго затянули на заломленных за спину кистях рук пластиковую петлю, после чего бросили в груду пленников, выбравшихся ранее. Вскоре рядом приземлился, громко ругаясь, хорунжий, а ещё через мгновение тут же очутился теперь уж точно потерявший очки и подслеповато щурящийся старик-агроном.

Минут через десять всё закончилось, их подняли пинками и по грубо сколоченному трапу согнали на берег. Когда-то давно широкий причал, на котором оказались пленники, был, видимо, пирсом для посудин куда большего класса, чем привёзшее их корыто, но время не прошло для него даром. Бетонные блоки покосились и оплыли, съехав в серые, словно покрывшиеся бесчувственной свинцовой плёнкой от страданий людей, воды. Далеко в море уходили затопленные бетонные змеи множества пирсов, и только бурление волн в тех местах, где они скрывались под водой, выдавало их присутствие. Вдалеке у самого входа в узкую бухту, накренившись и утопив корму в воду, словно пытаясь выползти носом на песчаную отмель с развалинами башни маяка на ней, застыл корабль, покрытый коростой ржавчины до неузнаваемости. Его военную принадлежность пустые направляющие для ракет и несколько орудийных башен. Шестопал толкнул Сашку в плечо и, кивнув в сторону умершего на выходе из порта корабля, шепнул:

– Вот и всё, что осталось от нашего флота! По-моему, я знаю, куда нас пригнали…

Развалины на полузасыпанном длинными барханами песка берегу, к которому они пристали, ничего не говорили Сашке. Он здесь ещё не был, но когда-то здесь, наверняка, стоял большой портовый город. Мёртвые бетонные коробки таращились на них давно выбитыми пустыми глазницами окон. Всё пространство между развалинами занимали плавные изгибы песчаных барханов, наметённых за годы после того, как люди покинули это место. Возле песчаных барханов вдалеке виднелись несколько таких же групп пленников, сидящих на светлом теле пляжа в окружении чёрных фигур конвоя. Но хорунжий узнал место, куда они прибыли:

– Проклятый порт Боспора. Вот, значит, что осталось от Баты.

Сашка пытался оглядываться, спросил:

– Где мы? Наверняка Тамань.

– Нет, Бата, которая раньше звалась портом Новороссийск. Базой флота была, которого у нас давно уже нет. Как и надежды на будущее, раз нас тащат в рабство через бывшую базу нашего же флота.

– Ты тут был? Я даже и не знал, что тут есть такие развалины…

– Лет пятнадцать назад. Я был такой же сопливый, как ты сейчас, только в Войско вступил. Пытались мы его отбить. Вроде как расширить плацдарм. За ним дальше и земли ничего, и вода есть. Да толку, если война кругом. Не отбили, как видишь, а народу положили тогда кучу, хоть и «чёрных» потрепали так, что они забились аж в залив Золотого рога и не высовывались пару лет.

Его рассказ прервало появление последних еле передвигающихся раненых и почти ничего не видящих от газа пленников, спустившихся на причал. В недрах трюма, видимо, кто-то ещё оставался. Но пара янычар, подошедших к створкам грузового люка, закрывая лица платками от волн всё ещё струящегося газа, начали методично добивать одиночными выстрелами лишившихся сил пленников. Плохой, бесполезный товар, от которого нужно сразу избавляться. Народ в Халифате был расчётливый и деловой. Они и со своими-то не сильно церемонились – не то что с неверными-чужаками.

Несколько раненых, еле передвигавшихся, в том числе и растрёпанного, без очков старика-агронома, отобрали, оттеснив от основной массы пленных, и выстроили возле ржавого борта корабля. Оставшихся оттеснили и окружили всё те же молчаливые янычары, что грузили их на борт в разрушенном порту Феодосийского коша. И Сашка чуть не задохнулся от захлестнувшей волны ненависти, осознав, что как раз эти-то молчаливые здоровяки в чёрной униформе и с лицами, замотанными в песчаного цвета защитные повязки-чалмы, зверски убили его сотника.

А ещё он понял, что они собираются сейчас сделать. То же почувствовал, наверняка, не он один. И на двинувшуюся в едином порыве массу пленных обрушились удары прикладов и сверхболезненные джидов. Их буквально умыли их же собственной кровью, исколов и избив, бросив всех на шершавые плиты старого пирса.

Цепочка янычар, стоявшая перед шеренгой раненых и старых пленников, спокойно достала из наплечных чехлов джиды и без слов двинулась вперёд. Поваленные на землю пленники видели, как их беззащитных товарищей хладнокровно, с выдумкой, одного за другим убивали и сбрасывали с пирса прямо в пенящийся яростной злобой прибой. Старик агроном, дед Генрих, был последним. Прежде, чем он упал с пробитым джидом глазом, Сашке показалось, что он махнул ему рукой, как будто прощаясь с ними всеми, и улыбнулся.

Затем избитых и искалеченных пленников под присмотром ещё более увеличившихся в числе за счёт подошедших с берега янычар погнали с пирса куда-то в сторону развалин, полузанесённых песчаными дюнами. Хорунжий, скрипя зубами, но кое-как перебирая ногами и опираясь на Сашкино плечо, пробормотал:

– Янычары как конвой и охрана для горсти изувеченных пленников. Что, чёрт их дери, тут происходит?!

– Какая разница?! Для нас скоро всё закончится, так или этак, – устало кинул в ответ Сашка.

Их гнали, нещадно подгоняя, мимо утопавших в белых песчаных горах мёртвых коробок домов старого города, пустые глазницы окон которых безмолвно наблюдали за вереницей пленников. Молодой офицер-янычар, посмотрев на наручные часы, что-то громко прокричал, обращаясь к своим подчинённым. Те принялись ещё интенсивнее подгонять растянувшуюся колонну, в которой почти каждый, кто мог идти самостоятельно, помогал товарищам, с трудом переставлявшим ноги. Но хватало и таких, кто уже совсем не мог идти, и сзади раздались крики командира янычар, после чего десяток отстающих тут же без жалости забили словно скот, окрасив темнеющий в предзакатных тенях песок потоками тёмной крови. Хорунжий только в очередной раз заскрежетал зубами от бессилья.