Сефевиды. Иранская шахская династия - Фархад Карими
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, видно, разума у небосвода, —
То милость от него, а то – невзгода.
Что сетовать, о смертный? Ждать чего
От мира и превратностей его?
Курчии не могли успокоиться сразу, да и эмирам нужно было как следует запугать шаха. Под руку весьма кстати подвернулся «прелюбодей» Адиль-Гирей, которого убили в шахском дворце вместе со всей его свитой. Это произошло 25 июля 1579 года.
На следующий день эмиры кызылбашей явились во дворец и потребовали от шаха согласиться с «устранением» Махди Улья, деятельность которой идет во вред государственным интересам и оскорбляет «лучших людей государства». Примечательно, что к эмирам примкнул даже Мусеиб-хан Шереф ад-Дин-оглы текели, которому, по причине близкого родства с шахом, была поручена защита семьи правителя. Надо ли уточнять, что под «устранением» подразумевалось убийство?
В столь сложной и опасной ситуации шах Мухаммед повел себя наилучшим образом – твердостью характера природа его обделила, но зато ума дала достаточно. Для того чтобы спасти жизнь любимой жены, шах предложил эмирам компромисс – ссылку Махди Улья в Кум или Мазандаран, откуда она уже не сможет вмешиваться в дела правления. В случае несогласия эмиров на ссылку шахини Мухаммед был готов отречься от престола и удалиться с семейством в Шираз – можете выбрать себе другого шаха, но не требуйте убийства шахини, которая, вдобавок ко своему высокому положению, была еще и дочерью сейида[124].
Столкнувшись с неожиданной неуступчивостью шаха, эмиры решили обойтись без его согласия. Садр ад-дин-хан Сефеви, Имамкули-мирза Мосуллу и Али-бек Алкесан-оглы Зулкадар вошли в гарем и задушили Махди Улья. Следом за этим были убиты мать шахини, а также ее родичи и знатные мазендаранцы, пребывавшие в столице. Выбор исполнителей эмирского приговора весьма показателен – Садр ад-дин-хан был представителем рода Сефеви, а Имамкули-мирза Мосуллу состоял с шахом в родстве по женской линии. Таким образом, убийству Махди Улья был придан характер родственного дела, в которое посторонним вмешиваться не следует.
Спустя несколько дней эмиры предстали перед шахом и торжественно поклялись в том, что при жизни Мухаммеда ни один из них не пожелает никакого другого правителя, а после его смерти шахом станет Хамза-мирза. Приятие этой присяги означало дарование прощения убийцам, но разве у шаха был иной выход? В случае отклонения присяги и попытки наказать своевольных эмиров и шах, и его сыновья отправились бы следом за Махди Улья. Так кызылбашские эмиры стали полновластными хозяевами сефевидского государства. Собственно, они были самостоятельными и при жизни Махди Улья, но та постоянно пыталась ставить им палки в колеса, а теперь их свобода была полной. Тринадцатилетний наследник престола Хамза-мирза не представлял для эмиров угрозы – во-первых, на престоле пока восседал его отец, а во-вторых, истребив многих представителей мазендаранской знати, эмиры выбили из-под мирзы его единственную опору.
Вскоре самостоятельность эмиров нанесла государству очередной ущерб. Осенью 1579 года, вместо того чтобы завершить освобождение Ширвана от османов взятием Дербента, кызылбашские эмиры перессорились между собой и повернули обратно. На сей раз причиной ссоры стал неудачный поход Амир-хана Туркмана на Хачмаз[125]. Шахрух-хан Зулькадар обвинил Амир-хана в неправильном командовании войсками и вызвался повести кызылбашей в новый поход на Хачмаз. Его поддержали эмиры шамлу и устаджлу, но многие встали на сторону Амир-хана. В результате кызылбашское войско раскололось на два лагеря – не только в переносном, но и в прямом смысле, – между которыми только чудом не случилось кровавой междоусобицы. Точнее не «чудом», а благодаря стараниям курчибаши Кули-бека Афшара, которому удалось немного сгладить остроту конфликта – ровно настолько, чтобы спокойно вернуться обратно, но не настолько, чтобы идти на Хачмаз и Дербент. В результате отвоеванный Ширван вскоре снова был захвачен османами.
Надо сказать, что в Османской империи дела тоже обстояли не лучшим образом. Покоренные христианские народы то и дело восставали против завоевателей. К ним добавлялись восстания анатолийских крестьян, вызванные их бедственным положением. Янычары тоже не оставались в стороне, поднимая бунты при задержках жалованья и по другим причинам. Можно сказать, что султан Мурад III вел войну на востоке «на последние деньги», но при этом его положение было несколько лучше, чем положение шаха Мухаммеда, который был похож на курицу, волею судьбы поставленную над волками и лисицами.
Правитель Герата Аликули-хан Шамлу, бывший наставником при хорасанском беклярбеке Аббас-мирзе, отличался самостоятельностью даже на фоне своевольных кызылбашских эмиров. Позиции Аликули-хана подкреплялись тем, что при нем находился один из шахских сыновей, на которого хан имел большое влияние. В 1578 году Махди Улья потребовала отправки Аббаса ко двору, но Аликули-хан отказался выполнять это требование, сославшись на то, что при дворе мирзе может угрожать опасность, и Махди Улья была вынуждена смириться – Аликули-хан и сам по себе был силен, да вдобавок его поддерживал столь же влиятельный Муршидкули-хан Устаджлу. Демонстрируя серьезность своих намерений, хорасанские эмиры провозгласили Аликули-хана «ханлар ханы», «ханом над ханами», явно копируя таким образом титул шахиншаха, «шаха над шахами».
По сути, отпадение Хорасана стало очередном витком конфликта племен шамлу и устаджлу с племенами туркман и текели. Но те, кто читал эту книгу внимательно, непременно уже догадались, что в Хорасане не было и не могло быть единства, поскольку при кызылбашской вольнице, а, если уж говорить прямо, то при кызылбашской анархии, никакого единства не могло существовать априори. Правитель Мешхеда Муртузакули-хан Туркман сам хотел править Хорасаном, а кроме того, ненавидел Аликули-хана в рамках стародавней вражды между туркман и шамлу. Таким образом, Мешхед стал оплотом «лоялистов», противостоящим гератским сепаратистам. Лояльность сторонников Муртузакули-хана шахскому престолу была условной – при благоприятных обстоятельствах они сами не преминули бы превратиться в сепаратистов.
Махди Улья и визирь Мирза Салман «бросили горсть тлеющих углей в кучу хвороста», передавая земельные наделы неверных хорасанских эмиров их ширванским «коллегам», на землях которых хозяйничали османы. Разумеется, в каждом случае для отъема земли поводом служило обвинение в измене, но наличие повода не могло уменьшить гнев тех, чьи земли попали в руки чужаков. Семена конфликта падали очень глубоко, поскольку в ряде случаев бывшие и нынешние владельцы земель
