Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I - Владимир Михайлович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В хате холодно, но он не знал, как затопить печку. Кошка ушла. Крышка в подпол открыта. Но там ведь, кроме картошки и самогонки, ничего нет. Вот только воняло, похоже, именно оттуда.
Может, матери позвонить? Но что он ей скажет? Жаловаться и просить его забрать – пустое дело, да и стыдно.
Олежка попил чай, щедро положив в чашку сахар. В холодильнике пусто, хоть шаром покати. Ни сала в морозилке. Ни кровяной колбасы. Ни яиц, ни молока. Неужели бабка Яська сошла с ума и всё сожрала сама? Она же тощая. Ест мало. Экономит на всём.
От нечего делать мальчишка лёг на кровать, накрылся одеялом и стал в сотый раз перечитывать комикс. Олежка гордился, что пойдёт в школу, уже умея читать. Воспитательница не раз говорила, что он очень способный мальчик. Эх, это ведь отец учил Олежку читать по книжке с большими буквами и яркими картинками. Мальчишка отложил комикс и, тяжко вздохнув, заснул.
Он почувствовал, что кто-то рядом стоит, и едва разлепил глаза. Моргнул. Темнота.
– Баба Яся? – спросил хрипло, ещё не отойдя ото сна.
Молчание. Шорох в углу. Она затаилась в тени возле шкафа, странно согнувшись.
Кошка оказалась рядом. Мальчишка привстал, когда Шкура вдруг зашипела. Даже в темноте Олежка разглядел, что шерсть у неё встала дыбом. Хвост распушился. Пасть оскалена. Никогда прежде он не видел, чтобы Шкура так себя вела.
Бабка Яська зашуршала и вдруг отступила. И стала смешно пятиться задом, пока не упёрлась в порог, ловко переступила его и хлопнула дверью
Он снова моргнул, не понимая толком: а что только что произошло?
Вскочил с постели, почувствовал, что в горле пересохло. Шкура сидела на одеяле и спокойно умывала морду.
– Фу, – брезгливо сказал Олежка, наступив босой ногой на крысиный хвост.
Шкура, как ни в чём не бывало, водила лапкой по ушам.
Олежка хотел выйти на кухню, но кошка внезапно кинулась под ноги. Его затрясло, когда он понял, что она не хочет его туда пускать. Нужно бы выйти к бабке Яське. Но не мог себя заставить. Перед глазами снова и снова вставало, как она пятилась задом. Яська двигалась очень быстро – и это выглядело ненормально.
Шорох за дверью. Кошка встрепенулась. Сердце в груди Олежки забухало: тук-тук-тук. Кажется, секунда – и оно выпрыгнет из груди.
На простой межкомнатной двери вместо защёлки висел обыкновенный крючок.
Он не думал. Руки сделали всё сами. Закинули крючок в металлическое ушко. Дверь тут же дёрнулась. Поначалу робко. Потом сильней.
Старческий голос с противной шипящей ноткой прокаркал:
– Олежка. Олеженька. Кха-кха.
От странного голоса бабки Яськи он чуть не описался. Дверь ещё раз дёрнулась, но уже легонько, как будто бабка передумала вламываться.
Мальчишка стоял возле двери, наблюдая, как за окном наступает ночь. Стало легче. Он сел на кровать и расплакался. Затем подошёл к окну. Во дворе пусто. Едва что-либо видно. Вздохнув, он опустил голову, потом ещё раз взглянул в окно и, испугавшись, отшатнулся. Чуть не упал. По стеклу заскреблись пальцы. Очень длинные, гибкие пальцы со сморщенной кожей, с корявыми ногтями.
Он закричал и быстро захлопнул ставни. Руки тряслись. Из носа текло. Кошка ощетинилась, путаясь под ногами. Но её присутствие странно приободряло. В горле мальчишки застрял хрип. За окном послышалось шепелявое пение.
– Тише мыши, кот на крыше…
И тут же резко замолкло. Олежка услышал беспокойное кудахтанье. Он закрыл уши руками. Кошка, точно успокаивая, уселась возле ног. Олежка погладил её по голове. Затем побежал к столику с деревяшкой вместо ножки. Схватил телефон и набрал маме. После долгих гудков он заплакал и всхлипнул, когда безразличный голос объявил, что абонент находится вне доступа сети.
– Мама, мамочка…
Олежка сжал кулачки, решив больше не плакать. Может быть, мамочка просто очень занята… Он почти задремал с телефоном в руке, когда в дверь снова заколотили. Кряхтящие, булькающие смешки чередовались со шлепками в дверь, которая сотрясалась от ударов.
– Нет. Нет. Нет.
Он закрывал уши руками. Кошка шипела.
«Это мне снится. Это кошмар», – пытался внушить себе мальчик, но сам не верил, дрожа от страха и холода.
Снова схватил мобильный. Зарядка заканчивалась. Всего две полосы. Жаль, кроме номера матери в памяти телефона ничего нет. Да и душившие паника и страх не давали вспомнить ни одного номера службы экстренной помощи.
То ли сто один. То ли сто два. Но он не был уверен на сто процентов.
«А вдруг наберу неправильно? – думал Олежка. – И что будет тогда? А если батарея разрядится, и мама потом не сможет позвонить?»
Руки онемели. Дверь прекратила трястись после душераздирающего визга петуха. Повисла гнетущая тишина – и снова заморосил, тараторя по крыше, дождь.
Олежка вздохнул, сел в угол, приласкал кошку, стянул с кровати одеяло и просто стал ждать, когда телефон зазвонит.
…За окном рассвело… Всё тело окоченело. Кошка принюхивалась, но больше не дыбилась у двери. Мочевой пузырь Олежки грозил разорваться на части.
Мальчик, поджав губы, повозился у столика и вытащил деревяшку, не прикреплённую к столешнице. Вооружившись, резко вытащил крючок из петли и с криком выскочил из комнаты… Тишина. Входная дверь нараспашку. Премерзкий запах усилился. Холодильник перевернут. На полу лужи воды. Бурая жижа, комья грязи. Подвал открыт.
Они вместе с кошкой вышли на улицу. Дождь смывал кровь и перья с плиточной дорожки, что вела до калитки. Дверь сарая раскрыта настежь. Кошка прыгнула на забор, а с него – на крышу.
Олежка хотел было сходить в туалет, но заметил: на огороде мелькнула размытая бугристая тень. Моргнув, посмотрел снова и ничего не увидел. Но пописал, зайдя в палисадник. Затем направился прямиком к калитке, надеясь, что найдёт соседей, всё им расскажет, и они помогут ему.
Дома в посёлке Рыковка, где жили одни старики, стояли далеко друг от друга, и к каждому двору прилегали большие участки, хотя и не такие большие, как огород у бабы Яськи.
Олежка бежал во весь дух, а с потемневших небес накрапывал дождь. Дорога впереди была размыта – и несколько раз он поскальзывался, едва не падая в лужи.
Первый дом с занавешенными окнами выглядел нежилым. Здесь жил придурковатый Стась, который любил чудить, не стриг длинные, до пояса, как у бабы, седые волосы и ходил босиком даже зимой.
На стук в калитку и крики никто не отзывался. Верная чёрная собака Стася тоже куда-то подевалась. В любое другое время, стоило только пройти возле забора, как она злобно лаяла и, будто припадочная, кидалась даже на почтальона.
Едва отдышавшись, Олежка побежал дальше, успев заметить, как шевельнулась штора в окошке.
Дорога совсем раскисла. Ноги вязли в тёмной смеси из глины, песка и щебня. И он всё-таки несколько раз упал, приземляясь то на руки, то на пятую точку.
В остальных домах тоже никто никак не отреагировал ни на стук, ни на крики. Ко всему прочему появилось странное чувство: кто-то, затаившись, наблюдает за ним.
На фонарном столбе засела ворона и изредка каркала, вгоняя в дрожь.
Мальчишка добежал до магазина и удивился, увидев на двери замок. Неужели уже обед? Нет. Среда – санитарный день.
Он отдышался. Что дальше? Затем напился холодной воды из колонки, рядом с магазином. Постучал ещё в один дом. Затем в другой. Никого. Тишина. Словно все вымерли. Но мальчишке никак не давали покоя задёрнутые на окнах шторы. А во дворах некоторых домов, как и у Яськи, царили следы разгрома. Белели в грязи куриные перья, усыпая землю, точно конфетти… Подсохшие следы крови заставили отпрянуть от калитки и от раскрытой настежь двери в чужую хату.
Олежка испугался до одурения. Страх нарастал, заставляя всё внутри сжиматься, и не давая заходить в дома с открытыми дверями. Мальчишка ругал себя за трусость и глупость самыми последними словами. Ещё и телефон забыл в хате бабки Яськи. Да и сто рублей, давнишний подарок от отца, тоже не взял.
«Идиотина. Дурында. Лох педальный».
Но ведь он надеялся, что успеет вернуться до темноты в хату, чтобы забрать
