Право палача (СИ) - Эстас Мачеха

Гартунг искренне захохотал, положив ладонь на лоб.

— Эпоха просвещения! Ну ты даёшь, мечтатель. Не наливайте ему больше.

-------------------------

1. лат. Будешь защитником от чумы

X. Распоряжаться трупом

Утро явилось на порог нежеланным гостем, возвращая всё на свои места. Гартунг уехал ещё полным сил, видимо, многочасовые кутежи давно закалили его. Каспар тоже не выглядел слишком утомлённым, лишь предупредил, что подаст завтрак и на пару часов приляжет.

Когда Клавдия отвлекалась, на поверхности желудёвого кофе появлялись едва заметные круги. Наваждение? Несколько раз она быстро, словно ловчая птица, переводила взгляд на свою кружку, но та стояла неподвижно. Только пенка жалась к глазурным краям.

— Офицерик уехал! — капризно пожаловалась Клеманс, убирая тарелки со стола.

— Куда? Насовсем? — рассеянно спросила графиня.

— Надеюсь, нет. Их всех согнали в столицу. Там такое началось…

— А как же Аломьон? Он теперь без защиты?

— Так точно.

— Ого. Дело-то плохо. Если бросили такой богатый город на произвол судьбы… — проворчала Томасин.

— Собственный генералиссимус послал к чёрту императора. Вот неудачник! Наверное, сейчас удирает, одетый торговкой цветами, куда-нибудь за границу.

— Как выглядит Грималь? Ты видела его? — спросила Клавдия.

— Конечно видела. Он такой высокий, волос тёмный…

— Какой высокий? Сморчок он майский. И рожа сивушная, — заспорила Тома.

— Ладно тебе, он красавчик!

— Ну-ну, ты такое любишь.

— Может, когда ты его видела, он был с похмелья, а так — приятный юноша.

— Юноша, небось, четвёртый десяток разменял.

Поняв, что ничего не добьётся, Клавдия прислонилась гудящей головой к деревянной перегородке. Любопытно было, как может выглядеть человек, способный внушать свои идеи целым городам. Он, конечно, действовал не один, но громче него было не сыскать. И ближе. Все понимали: родной город он во что бы то ни стало загонит под свой сапог со шпорой, подкованный железными гвоздями. Он был властителем душ, а значит, как мог сволакивал с себя ответ за злоключения чужой плоти.

В один из последовавших дней грянул гром. Клавдия обнаружила, что Каспар с полудня забился в угол фармакии, слившись с обстановкой, и несколько часов просидел, уронив голову на стол. Он ни с кем не разговаривал и ничего не ел, даже воды не пил, а работу выполнял механически.

— Что случилось? Ты болен? — осмелилась она спросить.

Он медленно поднял голову и Клавдия заметила, что в помутневших глазах побывали слёзы.

«Конец. Мы все умрём, не меньше. Нас всех повесят, колесуют и клеймят. В любом порядке. И меня вместе со всеми этими убийцами, каторжниками и прочим сбродом, улизнувшим от верёвки», — констатировал её страх.

— Узнал с утра новость. Я должен сделать кое-что, но не могу решиться.

— Как тебе помочь?

— Не хочется тебя ввязывать. Но если бы со мной сходили, я был бы рад. Трупов ты не боишься, как я понял. Только надень маску. Подозрений у меня много и все разные.

Тысяча вопросов, зародившаяся у Клавдии, так и осталась невысказанной. Любая фраза, слово или звук заставляли Каспара мучительно вздрагивать, даже смотреть на него было больно.

Они направились в деревню, а не в привычные городские кварталы. Телега прихрамывала, проваливаясь в глубокие колеи. В поле сильно дул ветер и Клавдия закуталась в старый плащ.

— А что нужно будет делать?

— Ничего. Быть там.

Возле одного из приземистых домов Каспар натянул поводья и слез с козел. Кобыла послушно опустила голову к клочкам поздней травы. За ветхой замшелой оградой двое мужчин стояли на краю прямоугольной ямы. Один из них подошёл, отряхивая руки.

— Почти готово, Кас.

— Спасибо большое. Возьмите, — он высыпал горстку монет в короткопалую мозолистую ладонь, похожую на лепёшку.

— Что случилось-то? Почему не на кладбище?

— Не догадываешься? Самоубийство.

— Иисус! — отшатнулся крестьянин.

Каспар открыл дверь и прошёл внутрь жилища, сразу обернувшись к западной стене. Клавдия смекнула, что дом подмастерье знает хорошо, но ей не хотелось идти за ним. Было слишком тихо под той крышей. Он заглянул в отделённый занавеской закуток.

— А, вот значит как, — увидев привычную картину, он стянул маску и склонился над телами.

В постели лежал пожилой мужчина. Он давно был мёртв, смотрелся каким-то плоским, вдавленным в тюфяк, сцепленные на груди руки покрыли тёмные пятна. Рядом с кроватью на полу сидела бездыханная женщина с восковым голубоватым лицом. Она удавилась тонкой бельевой верёвкой, тянувшейся к крюку в стене.

— Господи, помилуй их! — Клавдия вздохнула и проглотила ком, вставший в горле.

— Не первые сутки они здесь лежат. Разрыв сердца, не иначе. Боли, слабость… Бланк предупреждал его. Окоченение пропало. И у мамы тоже.

«У мамы?!».

Что-то от Каспара, действительно, было в мертвецах. Отец передал ему глубокие складки у рта, от которых человек кажется старше своих лет, мать — тёмные волосы, хоть и разбавленные сединой.

— Какое горе! Почему сразу не сказал?

Каспар прошёлся по жилищу, заглядывая во все углы.

— Не осталось ничего ценного, — он стянул перчатки и не глядя бросил на обеденный стол. — Тут стоял сундук. Там — ларец с кое-какими украшениями. Выбросили все мои вещи. Как будто меня никогда не было на свете. Не сюрприз, но…

Он стал кружить возле окна, что-то отыскивая под ногами. Наконец поднял половицу.

— Денег нет. Жюстен забрал их, больше никто про тайник не знал. Ограбить не могли, дом весь на виду, чужих не ходит. Ну ты и скотина, братец дорогой.

Мужчины постучали в окно: яма была готова. Когда оба скрылись за молодыми яблонями, Каспар равнодушно перерезал верёвку и подхватил на руки мать. Он вышел с её телом во двор и бросил в могилу, не озаботившись ни саваном, ни гробом. Своего отца ему пришлось тащить по полу и Клавдия в ужасе наблюдала за тем, как подпрыгивает, задевая пороги, голова мертвеца. Вслед за трупами Каспар сволок и скинул бельё, бывшее на постели. Достав лопату из кучи земли, он стал поспешно закапывать яму.

— Ты уверен, что правильно поступаешь? Может, стоило хоть священника позвать? Извини, это всё выглядит так, будто ты немного сошёл с ума.

Клавдия не знала, как следует разговаривать с человеком в таких случаях и произносила то, что приходило ей на ум. Получалось, как она думала, нелепо, но честно.

— К чему священник? Они с детства твердили мне, что я так и сделаю. Брошу их на дно ямы и просто зарою, если не выкину обоих в канаву на съедение псам, — налегая на черенок, Каспар дышал всё глубже. — Я не понимал, почему они думают так. Теперь понял: предупреждали. Что ж, каждому да будет по вере его. И если ты сочла меня здоровым душевно, то ошиблась.

— Прости, но так нельзя. Ты недоговариваешь. Я сейчас уйду, если ты не признаешься в том, что ты натворил. За что твои родители ненавидели тебя? За какой-то жуткий поступок? Лучше скажи сам, а то я выспрошу у мейстера. Ссориться совсем не кстати, но это уже слишком странно.

— Натворил? Во младенчестве? Ну-ну. Просто я был лишним. Я был ошибкой. Брат всё время требовал внимания, с ним было столько проблем… его просто нельзя было ни на секунду оставить или доверить какое-нибудь дело. Ничего не умел, не хотел, всё приходилось подносить ему на блюде, чтобы не сдох. Он подчинил себе всю семью, и мне не осталось в ней места. Мать он задёргал и сделал своей служанкой, отца обирал. Когда его бранили — изображал припадки. Умел найти подход: где-то польстит, где-то покажет себя хорошим мальчиком. А меня высмеивали дома за то, что я работаю за гроши. Он выпил из них всю кровь и бросил разлагаться здесь. Мной не похвастаешься перед соседями — вот и весь список моих грехов. Не веришь — и не надо. Уходи. Я наверняка сейчас сяду и буду до вечера пускать сопли. Хочешь меня таким видеть?

На сей раз Клавдия сдалась с лёгким сердцем.