Жанна дАрк - Марк Твен

Потянулись дни, отчасти скучные для нас, молодых людей; скучные только отчасти, потому что нас в близком будущем ожидало одно великое событие: мы никогда еще не видели короля, а теперь нам предстояло увидеть и на всю жизнь запечатлеть в своей памяти это дивное зрелище. Итак, мы были наготове и с нетерпением ждали первого случая. Оказалось, что другим суждено было ждать дольше, чем мне. Однажды пришла великая весть: орлеанские посланцы, Иоланта и наши рыцари совместными усилиями оказали воздействие на совесть и убедили короля допустить к себе Жанну.

Жанна, услышав необычайную новость, проявила глубокую благодарность, но ничуть не растерялась. Мы – другое дело; мы были так взволнованы, так ликовали, что не могли ни спать, ни есть, ни заняться каким-нибудь делом. Два дня наши благородные рыцари трепетали и волновались за Жанну, потому что аудиенция должна была состояться вечером и они опасались, как бы Жанну не смутили своим блеском длинные ряды ярких факелов, пышные обряды и торжественные церемонии, многолюдная толпа знаменитых вельмож, роскошные костюмы и иные чудеса придворного мира; естественно было ожидать, что она, простая девушка из народа, совершенно не привыкшая к подобному великолепию, так испугается всех этих ужасов, что ее выступление окончится жалкой неудачей.

Конечно, я мог бы успокоить их, но я не имел права говорить. Как может встревожить Жанну это дешевое зрелище, это мишурное торжество, где выставлены напоказ ничтожный король и сусальные герцоги? – ее, говорившую лицом к лицу с князьями небесными, с нареченными сынами Господа, и видевшую их ангельскую свиту, легионы которой простирались по всему небосклону, подобно необъятному лучезарному вееру? – ее, созерцавшую блеск того солнца, которым озарены были лики бесчисленных ангелов, так что морем ослепительного света наполнялась бесконечность пространства? Я был спокоен за Жанну.

Королева Иоланта желала, чтобы Жанна произвела на короля и придворных наилучшее впечатление; а потому она приготовила ей платье из богатейших тканей, вышитое драгоценными камнями и достойное самой знатной принцессы. Но в этом, конечно, ей пришлось разочароваться: Жанна ни за что не соглашалась надеть этот наряд, но просила, чтобы ей позволили одеться скромно и непритязательно, как подобает той, которая служит Господу и послана совершить дело великой государственной важности. И тогда королева Иоланта придумала для нее ту простую и очаровательную одежду, которую я описывал вам много раз и о которой я даже теперь, доживая свою старость, не могу вспомнить без умиления. Такое же умиление чувствуешь, когда слушаешь мелодичную и красивую музыку. Поистине, то платье было, что музыка – музыка, которую видели глазами и чувствовали сердцем. Да, Жанна превращалась в поэму, в грезу, в одухотворенное видение, когда облачалась в этот наряд.

Одежду эту она всегда хранила и неоднократно носила ее в торжественных случаях; и она до сих пор сохраняется в сокровищнице Орлеана вместе с двумя ее мечами и ее знаменем и другими предметами, которые теперь священны, потому что когда-то принадлежали ей.

В назначенное время к нам явился в богатой одежде, в сопровождении свиты и помощников, граф Вандомский, один из великих сановников двора, чтобы проводить Жанну к королю; я и оба рыцаря отправились с ней – мы получили это почетное преимущество в силу нашего официального положения при ней.

Мы вошли в обширную палату, предназначенную для аудиенций, – и я нашел именно ту картину, которая заранее была написана моим воображением. Вот ряды телохранителей в сверкающих латах и со шлифованными алебардами. По обе стороны – точно цветущие сады: так многоцветны и великолепны были наряды. Двести пятьдесят факелов лили волны света на это царство красок. Посреди, во всю длину залы, был оставлен широкий свободный проход, и в конце его виднелся трон под королевским балдахином; там восседал венценосец со скипетром, и на нем была роскошная мантия, блиставшая драгоценными камнями.

Да, Жанне долго ставились препятствия; но теперь, когда она наконец добилась аудиенции, ее встречали со всеми почестями, присущими лишь самым знатным мира сего. У входных дверей стояли четыре герольда в роскошном облачении поверх лат; они поднесли к губам длинные и тонкие серебряные трубы с привешенными к ним четырехугольными шелковыми флажками, на которых был вышит французский герб. И когда Жанна и граф проходили мимо, эти трубы созвучно сыграли красивую мелодию; по мере того как мы подвигались вперед под золочеными и расписанными сводами залы, это повторялось шесть раз – через каждые пятьдесят шагов. Наши два добрых рыцаря чувствовали себя гордыми и счастливыми, и молодцевато выпрямились, и шествовали уверенной поступью, и приняли удалой и воинственный вид. Они не ожидали, что нашу деревенскую девочку встретят с такими торжественными и высокими почестями.

Жанна шла на расстоянии трех шагов позади графа, мы – на расстоянии трех шагов позади нее. Наше торжественное шествие остановилось, когда мы подошли к трону шагов на восемь или десять. Граф отвесил глубокий поклон, возвестил имя Жанны, поклонился снова и занял свое место в кучке сановников неподалеку от трона. Я во все глаза смотрел на венценосца, и сердце мое почти замерло от благоговейного страха.

Взоры всех остальных были устремлены на Жанну: в их глазах можно было прочесть удивление, восторг; «как она мила… как прелестна… как божественна!» – казалось, говорили они. Все уста полуоткрылись и онемели – верный знак, что эти люди, которые никогда не забываются, забылись теперь и ничего не сознают, кроме того, чем поглощено их внимание. Они были похожи на людей, очарованных видением.

Но вот они начали приходить в себя, просыпаться от чар, как люди, которые мало-помалу сбрасывают с себя оцепенение дремоты или опьянения. Теперь они воззрились на Жанну с новым любопытством, причина которого была иная: им хотелось знать, как она сейчас поступит, потому что любознательность их подстрекалась тайной причиной. И они ждали. А вот что они увидели.

Жанна не поклонилась, даже не склонила головы, но молча стояла, обратив взор к королевскому трону. Пока – все ограничивалось этим.

Взглянув на де Меца, я был поражен бледностью его лица. Я спросил шепотом:

– В чем дело? Скажите, в чем дело?

Он прошептал мне в ответ, но так тихо, что я едва уловил его слова:

– Они воспользовались неосторожным высказыванием ее письма и решили ее обмануть! Она ошибется, и ее поднимут на смех. Сидящий там – не король.

Тут я посмотрел на Жанну. Она все еще пристально смотрела по направлению к трону, и мне, как это ни странно, показалось, что даже ее плечи и затылок выражали полное замешательство. Вот она медленно повернула голову и начала обводить взглядом ряды стоявших придворных; глаза ее остановились на одном очень скромно одетом молодом человеке, и – ее лицо засветилось радостью; она подбежала, и бросилась к его ногам, и обняла его колени, и воскликнула тем нежно музыкальным голосом, который был ее природным даром и в котором теперь звучало глубокое и сердечное чувство:

– Господь милосердный да продлит вашу жизнь на многие годы, дорогой и благородный дофин!

Не умея скрыть свой восторг и изумление, де Мец воскликнул:

– Клянусь тенью Господа, это поразительно! – и радостным рукопожатием он едва не раздавил мои пальцы и добавил, гордо встряхнув своей гривой: – Посмотрим, что теперь скажут эти недоверчивые куклы!

Между тем скромно одетый юноша говорил Жанне:

– Ах, вы ошиблись, дитя мое, я вовсе не король. Там сидит он. – И он указал на трон.

Лицо рыцаря омрачилось, и он пробормотал с негодованием и скорбью:

– Стыдно так поступать с ней. Если бы не эта ложь, она с честью выдержала бы испытание. Я пойду и объявлю во всеуслышание…

– Не трогайтесь с места! – прошептали в один голос я и сэр Бертран и заставили его остановиться.

Жанна не вставала с колен, но, подняв к королю светившееся счастьем лицо, сказала:

– Нет, милостивый повелитель, вы – король, и никто другой.

Тревога де Меца рассеялась, и он произнес:

– Поистине, она не угадала, но знала. А как же она могла узнать? Это – чудо. Я удовлетворен и больше не буду ни во что вмешиваться, потому что, как я убедился, она сама гораздо лучше справится с любым затруднением. В ее голове есть нечто такое, чему могла бы только повредить помощь моего недомыслия.

Он отвлек меня, так что я пропустил две или три фразы их разговора, но я расслышал следующий вопрос короля:

– Но скажи мне, кто ты и что тебе нужно?

– Меня зовут Жанной Девственницей, и я послана возвестить волю Царя Небесного, Который желает, чтобы вы были коронованы и помазаны на царство в святом городе Реймсе и чтобы вы после того были наместником Господа Небесного, который есть король Франции. И он повелевает, чтобы вы доверили мне то дело, ради которого я послана, и дали мне вооруженное войско. – И после некоторого молчания она добавила, и глаза ее загорались от ее собственных слов: – Ибо тогда я сниму осаду с Орлеана и сокрушу английскую мощь!