Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае - Барякина Эльвира Валерьевна

Любви надо бы развиваться наоборот: сначала слепое пятно в памяти, потом тоска, но с каждым днем на душе все яснее и радостнее. Потом удивление, открытие: твоя женщина прекрасна, – затем удар в сердце: «Вот она!» – и барышня исчезает. А ты весел и беззаботен.

Иногда ночью Клим выбирался из жаркого марева комнаты и шел гулять.

«Человек-невидимка» – так называлась одна из книг Ады. Человек-невидимка знал все обо всех, но никто не хотел знать о нем. Человек-невидимка нашел Нинин дом и вычислил, за какими окнами ее спальня.

За что любить настолько чужуюженщину? Во всем иностранку? «Белого дьявола», которого ненавидишь жестокой туземной ненавистью: ей плевать на твоих богов, она готова стрелять по тебе из тяжелых корабельных орудий только потому, что ей что-то недодали. И ты совершенно бессилен: ты не можешь противостоять ей, наглой колонизаторше, истребляющей все, чего она не понимает.

Возможно, причина в особом законе природы, который иногда велит людям совершать глупейшие, бессмысленные действия. И вот лежишь на брюхе, как касатка, выбросившаяся на берег, и медленно погибаешь от собственной тяжести.

А может, все гораздо проще: нет никакой графо-дракуловской магии, вечного зова и вечной любви. Все дело в том, что ты не желаешь быть отвергнутым. Не хочешь принять тот факт, что женщина взвесила твое сердце на ладони и сунула в мусорный бак. Силишься разъяснить, показать ей, насколько она ошиблась… Кому это надо?

Интересно, изменяет Даниэль Бернар супруге? Если да, то с кем? Он уехал от Эдны сразу после свадьбы – на полгода! Клим бы ни за что не бросил свою жену по доброй воле.

Глава 18

1

Тамара Олман научилась жить вне времени. Если думать о завтра, то всегда думаешь о смерти. Если думать о вчера, терзаешься бесконечными «За что?!». Если думать только о сегодняшнем дне, можно решать алгебраические уравнения и восхищаться изысканной гармонией результата. В дне сегодняшнем можно читать стихи Хафиза, [27]кормить птиц и слушать Нину Васильевну, женщину с глазами-авантюринами, которая так уморительно передразнивает Лемуана:

– Мадам, я опять со всеми переругался и уехал на маньчжуре злоупотреблять рисовой водкой. Бегите за мной и умоляйте вернуться! Скажите мне, что я великий человек и скоро достигну больших высот – хотя бы на виселице!

Эта женщина нравилась Тамаре. Как уравнение, как строки Хафиза о вине и чернобровых прелестницах.

Ей чуть-чуть не хватало лоска, колониальной ленцы, безмятежной уверенности в своем значении. Впрочем, Нине Васильевне все прощалось за ее неправильную, большеглазую красоту. За то, что с ней всегда было весело и свежо.

– Ты влюбилась в нее, – улыбался Олман.

– Скорее удочерила.

Нина Васильевна была молодым, здоровым хищным зверьком. Такого хочется принести из леса, спрятав за пазухой. От него ничего не требуется – ни преданности, ни способностей к дрессировке. Пусть просто будет. А если начнет драть мебель – ну что ж, купим новый диван.

– Вы куда-то уезжали, Нина Васильевна? – спросила Тамара. – Вас не было в городе несколько дней.

Честные глаза.

– Я сидела дома. У меня пропал голос, поэтому я не отвечала на телефонные звонки.

В другой ситуации Тамара позволила бы ей вывернуться. Но сейчас на кон было поставлено слишком многое.

– Сегодня с утра ко мне заходил сотрудник американского посольства в Пекине – Рой Андерсен. Вы, верно, его знаете?

Нина Васильевна опустила взгляд и ничего не ответила.

– Мистер Андерсен сказал, что вы ездили в Линьчэн – ради Даниэля Бернара.

Торопливой скороговоркой:

– Я подумала, что мы должны позаботиться о гражданине Чехословакии.

Тамара нахмурилась:

– Полноте. Вы не из тех, кто будет спасать всех чехов, занесенных в Китай. Вам что-то понадобилось от мистера Бернара. Могу я узнать что?

– Нет.

Они обе понимали, сколь многим Нина Васильевна обязана семейству Олманов. Тамаре вечно хотелось предъявить права на благодарность («Вы не можете мне отказывать!»), но Нина Васильевна упрямилась изо всех сил. Она не признавала вассальных отношений.

Тамару бесила эта несговорчивость, но будь Нина Васильевна послушной левреткой – она бы давно выставила ее за дверь.

– Мой муж ходил на банкет в честь возвращения мистера Бернара, – произнесла Тамара, стараясь не опускаться до тона классной наставницы. – Почему вас туда не пригласили? Хотя бы из любезности…

Секундное смущение, потом хмурый взгляд – почти ненавидящий.

– Я не знаю. Возможно, Даниэль не хотел, чтобы его жена видела нас вместе.

Тамара всплеснула руками:

– Не пугайте меня!

– Ничего не было. Мы просто понравились друг другу.

– Я думаю, что вы действительно понравились мистеру Бернару, – медленно произнесла Тамара. – Но вас и Иржи не пригласили на банкет потому, что он догадался, кто вы такие. Он решил не заострять внимание на чехословацком консульстве. На банкете была вся элита – от генерального консула Британии до японского принца. Захват «Голубого экспресса» – это международный скандал, о котором писала мировая печать… – Как Тамара ни сдерживалась, все же досада вскипела в ней. – Вы понимаете, как вы рисковали, отправляясь на встречу с человеком, который водит дружбу с дипломатами и раз в полгода ездит в Европу? Он наверняка в курсе, что никакого консула Чехословакии в Шанхае быть не должно!

– Даниэль не выдаст меня! Я абсолютно уверена – он порядочный человек!

– В том-то и дело, что порядочный человек должен был сразу позвонить в полицию.

Тамара лихорадочно соображала: что может спасти ее неразумную девочку? Поговорить с Даниэлем? Они с Тони приятели… Нет, нельзя, чтобы кто-то знал, что супруги Олман впутаны в это дело.

– Ох, Нина Васильевна, я предупреждала вас, чтобы вы сидели тише воды ниже травы! Никакой политики!

– Я клянусь вам, он никому не скажет! Я… я слишком вскружила ему голову.

Тамара остолбенела. Вот как? Нина Васильевна решила прибрать к рукам чужого супруга.

2

Во время путешествия из Линьчэна в Шанхай Нина укрылась в купе мистера Бернара. Чтобы не видеть Клима, не встречаться с Иржи с его неизменным «Вы с ума ушли!».

Даниэль был рад Нине. Она поняла, что несмотря на небрежно-ироничное отношение к своему пленению (как и подобает истинному джентльмену), оно далось ему нелегко. У Даниэля болело плечо – один из бандитов ударил его прикладом. Он стеснялся своего воспаленного лица. Ему до зубовного скрежета надоели журналисты, Рой Андерсен и его коллеги. Но Даниэль не мог сидеть в одиночестве. Ему надо было выговориться – не для того, чтобы расписать, что именно с ним произошло: он даже думать не хотел о бандитах и многочасовом марше через горы, – а чтобы осознать, что все вернулось на круги своя. Теперь можно сидеть на бархатном диване, пить кофе, рассказывать что-то – и тебе будут внимать и улыбаться.

Нина – единственная из всех – догадалась об этом. Мужчине всегда труднее: ему нельзя бояться и искать сочувствия. Ему нельзя приходить в ужас от того, что еще вчера дикарь с револьвером мог оборвать его жизнь, а потом спокойно доесть рис и завалиться спать – нечесаной башкой в попону.

Колыхались занавески, по насыпи бежала тень от поезда, а в небе неподвижно стояли перистые облака – до самого горизонта.

Даниэль отлично говорил по-русски – господи, какая прелесть!

– Где вы выучили язык? – спросила Нина.

– В Петербурге. Когда я окончил гимназию, отец дал мне денег и отправил путешествовать. Я поехал в Россию.

– Понравилось?

– Мне было интересно. Наверное, нигде в мире не было такого удивительного сочетания раннего Средневековья и высочайшей цивилизации.