Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чувство своего недостоинства переливается в сознание преступности; он не переписал бумаг, обманул доверие благодетеля, на его любовь ответил черной неблагодарностью. Юлиан Мастакович спрашивает: «Как же это, как же это с ним сделалось? Отчего же он с ума сошел?» – «От бла-благо-дар-ности! – мог только выговорить Аркадий Иванович». У социально угнетенного человека образуется комплекс само-умаления, который при обостренности совести легко может перейти в чувство виновности. В этом смысле Вася Шумков родной брат Макара Девушкина.
Но «слабое сердце» – так же и «горячее сердце». Вася – мечтатель. Аркадий говорит ему: «Ты добрый, нежный такой… кроме того, и мечтатель, а ведь это тоже не хорошо. Свихнуться, брат, можно». «Мечтательна» его чувствительность, восторженность, исключительная жизнь сердцем. Со своим другом Аркадием он живет в каком-то «любовном раю», они воркуют, как влюбленные голубки, и исходят в сладостных излияниях чувств. «Слезы капали из глаз Васи на руки Аркадия… „Если бы ты знал, Вася, до какой степени я люблю тебя“… „Да, да, Аркадий, я не знаю этого, потому что я не знаю, за что ты меня так полюбил. Знаешь ли, что сколько раз, особенно ложась спать, я думал о тебе, я обливался слезами, и сердце мое дрожало от того… ну, от того, что ты так любишь меня, а я ничем не мог облегчить свое сердце, ничем тебя возблагодарить не мог“».
Еще более чувствительно описано добродетельное семейство Лизаньки, свидание жениха с невестой, их взаимные подарки. Вася дарит Лизаньке тюлевый «амурчик-чепчик с серизовой лентой», а она ему готовит сюрприз, шитый бисером бумажник, на одной стороне которого изображен олень, а на другой – «известный генерал». Столь же умилительны мечты Аркадия. «Ты угадал меня, Вася, – сказал Аркадий Иванович. – Да! Я люблю ее так, как тебя; это будет и мой ангел, так же, как твой, затем, что и на меня ваше счастье прольется, и меня пригреет оно». Таков тон всего рассказа. Чувствительная экзальтация героев граничит с пародией на сантиментальный жанр. «Горячее сердце» Васи плавает в восторге, умилении, слезах любви. Мечтателю все люди кажутся прекрасными, благородными, добрыми; даже в Юлиане Мастаковиче он замечает нежность к себе. Автор добродушно подшучивает над своим слезливым и восторженным героем, подобно тому, как взрослый человек с улыбкой вспоминает свою юность. Воспитанный на Карамзине и влюбленный в Шиллера, юноша-Достоевский так же обливался слезами над всем «высоким и прекрасным», так же упивался дружбой с Шидловским; так же мечтал о любовном счастье. И он знает, как опасно предаваться мечтам: «свихнуться можно».
Вася не выдерживает своего счастья, потому что ему мало Лизаньки, Аркадия и Юлиана Мастаковича, ему необходимо всеобщее счастье, рай на земле. На меньшее он не согласен, такова уж природа мечтателя. Трагедию «горячего сердца» объясняет Аркадий: «Послушай, ведь я знаю, что тебе хочется? Тебе хочется, например, чтобы Юлиан Мастакович был вне себя, и еще, пожалуй, задал бы бал от радости, что ты женишься… Ты бы желал, чтобы не было даже и несчастных на земле, когда ты женишься, чтобы у меня, например, твоего лучшего друга, стало вдруг тысяч сто капитала, чтобы все враги, какие ни есть на свете, вдруг бы ни с того ни с сего помирились, чтобы все они обнялись среди улицы на радости, и потом сюда к тебе на квартиру, пожалуй, в гости пришли. Потому что ты счастлив, ты хочешь, чтобы все, решительно все, сделались разом счастливы… тебе больно, тяжело одному быть счастливым».
Эта необычайно острая характеристика мечтателя прежде всего относится к самому Достоевскому. Идея всеобщего счастья – его заветная идея с юношеских лет. И никогда не перестанет он мечтать о «земном рае», «мировой гармонии», Царствии Божием на земле. Сколько бы он ни издевался и ни глумился над утопизмом и утопистами, все же это самая великая и самая светлая его мечта. В 1848 г., когда была написана повесть «Слабое сердце», Достоевский посещал кружок Петрашевского и увлекался утопическим социализмом. На Васе Шумкове лежит печать этого увлечения.
Если невозможно, чтобы сразу все враги помирились, все люди стали счастливы и все человечество обнялось, счастье одного человека становится беззаконным и воспринимается как грех и вина. Вася говорит «голосом полным заглушенных рыданий»: «Аркадий, я недостоин этого счастья! Я слышу, я чувствую это! Посмотри, сколько людей, сколько слез, сколько горя, сколько будничной жизни без праздника! А я…»
И эта мука о всех сводит его с ума. «Слабый человек» Вася Шумков от «беззаконного» счастья прячется в безумие. Сильный человек Иван Карамазов гордо отказывается от него и «возвращает билет». Но и тот и другой не принимают блаженства, если оно не для всех.
Рассказ «Ползунков» был написан для «Иллюстрированного альманаха» И. Панаева и Н. Некрасова. Тип Ползункова, этого «комического мученика», уже обозначен в «Петербургской летописи». В одном из фельетонов автор рассказывает «о наших доморощенных занимателях, прихлебателях и забавниках». «Вдруг, и ведь вовсе не из подлости человек делается не человеком, а мошкой [мопкой] … Он смотрит вам в глаза, ни дать ни взять как мопка, ожидающая подачки. Мало того: несмотря на то, что на нем превосходнейший фрак, он в припадке общежития ложится на пол, бьет радостно хвостиком, визжит, лижется… и что смешнее всего, что приятнее всего, нисколько не теряет достоинства. Вовсе не низкая душа, – душа умная, душа милая, душа общества, душа, желающая получить, ищущая душа, светская душа, правда, немного вперед забегающая, но все-таки душа, – не скажу, как у всех, – как у многих». Этим наброском Достоевский пользуется для создания фигуры Ползункова. Герой рассказа «добывал тем хлеб, что был всесветным шутом». Но странный и смешной человечек не был «шутом из профессии». «Мне кажется, – добавляет автор, – что все его желание услужить происходило скорее от доброго сердца, чем от материальных выгод». Ползунков терпел насмешки, но страдал от мысли, что слушатели его так неблагородно жестоки, что способны смеяться не факту, а над ним, над всем существом его. Он жил подачками, вечно занимал деньги, однако «заподличаться» вконец не мог. Сознание собственного достоинства боролось в нем с чувством собственного ничтожества. «Это был честнейший и благороднейший человек на свете», который мог сделать подлость бескорыстно, «лишь бы угодить ближнему». Можно предположить, что Достоевский задумал Ползункова, как комический pendant к
