Паром - Фазиль Искандер

В Париже на публичной казни…

В Париже на публичной казниВ толпу Тургенев окунулся.Но сей сюжет кроваво-грязныйНе выдержал и отвернулся.

В Париже на публичной казниБыть Достоевскому случилось.Глядел он прямо, без боязни,Как с плахи голова скатилась.

Кто был добрее и честнее.Неужто спорить нам до гроба?Страны родимой ахинея.И невдомек, что правы оба.

Тот страшный мир, где мы замкнулись,Я разомкнул и ужаснулся:Там все от казни отвернулись.Или никто не отвернулся!

Совесть

Дарвина великие старанья,Эволюции всемирная волна.Если жизнь — борьба за выживанье,Совесть абсолютно не нужна.

Верю я — в картине мирозданьяЧеловек — особая статья.Если жизнь — борьба за выживанье,Выживать отказываюсь я.

Есть бессовестность, конечно, но не это —Тянут люди трепетную нить —Неизвестному кому-то, где-тоДо смерти стараясь угодить.

Кто создал чудесный этот лучик,И кого он не пускает вспять?Погибали лучшие из лучших.Чтобы этот лучик не предать.

Говорить, конечно, можно много.Многое понятно между строк.Совесть есть, друзья, реальность Бога,И реальность совести есть Бог.

Есть странный миг любви…

Есть странный миг любви. Ее пределыОсобенно заметны ночью в стужу.Когда душа уже не греет душу,Еще усердней тело греет тело,Как бы попытка страсти полыханьемВозжечь любовь искусственным дыханьем!Но обрывается… Раскинулись в тишиДве неподвижности — ни тела, ни души.

Поэту

Нет щедрости щедрей, чем Пушкин.И не пытайся быть щедрей.Читатель скажет: — Новый Плюшкин,Незванный гость среди гостей.

А здесь на музыку атака.Куда ты в музыку полез?На Блока и на ПастернакаУшла вся музыка небес.

Но если ты поэт и воин.Попробуй, с хаосом сразись!Великий Тютчев недостроен.Поскольку бесконечна мысль.

Исповедь абсурдиста

Сумасшедшая страна,Сумасшедшая жена,Сумасшедшие друзья.Можно жить или нельзя?

Надо приструнить страну,Надо приглушить жену.Сдать немедленно друзейВ исторический музей.

Лопнет, как струна, страна.Обхохочется жена.Скажет, поглядев в окно:— Не пойти ли нам в кино?

А друзья в музее в рядИстуканами стоят.Шепчет каждый истукан:— Есть и водка, и стакан.

Вещи

Да, вещи тянутся к вещам,И никому от них не тесно.И это внятно мне и вам,И даже почему-то лестно.

Но в некий, непонятный час.Как колокол над головою:— Встань и иди! — ударит гласС неслыханною прямотою.

— Встань и иди! — великий глас.Судьбы сладящая тревога.Но ты среди вещей погас.Баррикадируясь от Бога.

— Встань и иди! — впадая в транс.Не выбросив себя наружу.Ты упустил последний шансСпасти, быть может, свою душу.

Что остается? Без затейЖить, ничего не нарушая.Платком, легчайшим из вещей,Глаза порою осушая.

Красота

Какие проводы и встречи,Далекий юг, далекий год!Пришвартовавшийся под вечер.Дышал, как пахарь, теплоход.

Она у поручней стояла.Светясь собой из полутьмы.Глазели на нее с причалаГуляки разные и мы.

Фигуры легкой очертанья.То ли улыбка, то ли смехИ льющееся обаяньеНи на кого или на всех.

Благославляю изумленностьЕе прозрачной красотой.Тобой, летучая влюбленность,И недоступностью самой!

Гремело рядом: — Вира! Майна!В кофейне затевался пир.Непостижима ее тайна.Но ею постигают мир.

Лицо, бледнеющее в нимбеЧуть золотящихся волос.Причал. Богиня на ОлимпеИ заглядевшийся матрос.

Плач по Черному морю

А.Х

С ума сойти! Одна секунда!Где моря теплый изумруд?Одесса, Ялта и Пицунда —Для нас умрут или замрут?

Потеря в памяти хранится,Другим потерям — не чета:России — южная граница,России — летняя мечта.

России — южная граница.Страна от самой КолымыСюда мечтала закатитьсяИ отогреться до зимы.

Суля вселенскую свободу,Россия, смыслу вопреки.Тебя разбили, как колоду.Картежники-временщики.

Измордовали твою сушу,Порастащили по углам.Но море Черное, как душу,Хотелось крикнуть: — Не отдам!

Где горы зелени, где фрукты.Где на закате теплоход?Всё разом потеряла вдруг ты.Оставив земляков-сирот.

России южная бездомность.Где пляж горячий, где песок?Где моря Черного огромностьИ кофе черного глоток?

Слон

Что главное в зверинце? Слон.Там, где имеется в наличье.Всемирной пошлости заслонИ лопоухое величье.

А простодушный его вид —Есть богатырская примета.Переминается. СтоитГорою, ждущей Магомета.

Его доверчивая леньНе ждет удара ниоткуда.Но столь доступная мишеньСмущает даже лилипута.

Как тянется к нему дитя,Как рад, могучему, ребенок!Детей на спину громоздя,Он сам играет, как слоненок.

Жующий листья и плоды.Он доказал, добра посланец.Что в мире крови и враждыМощнее всех вегетарьянец.

На толки суетной молвы.На лозунги любой окраскиГлядят с огромной головыЧуть иронические глазки.

В любом краю, в любой сезонОн — в государстве государство!Где слон в пространство погружен,Там вытесняется коварство.

…Когда Господь его лепилЛюбовно, долго, без аврала.Был у него избыток силИли избыток матерьяла?

Сказал он: — Истина ясна,Никто не может быть в загоне.Поставив на ноги слона.Он сдунул бабочку с ладони.

…Когда от скуки тянет в сонИ все мечты в душе закисли,Скажи себе: — Да будет слон!И сгинут мелочные мысли.

Айсберг

Плыл, мечтая, одинокий айсбергВ океане сумрачной воды,Чтобы подошла подруга-айсбергИ согрела льдами его льды.

Океан оглядывая хмуро,Чуял айсберг, понимал без слов:Одиночества температураНиже, чем температура льдов.

Тысячелетье в тупике…

Тысячелетье в тупикеОт слов, услышанных в дорогу;— Ударившему по щеке, —Сказал, — подставь другую щеку

Неужто мысли нет иной?И не было? Так миром правят.Жди с окровавленной щекой.Когда другую окровавят.

Чего Он от людей хотел?Ждал час, когда мы хлопнем дверью?Терпенья нашего пределНеужто вычислял? Не верю!

Чего же Он хотел тогда?Он ждал преображенья муку.Взрыв совести. Огонь стыда,Смиряющий у бьющих руку.

Наш человек

Сто языков, как день вчерашний,Он помнит и наречий тьму.На новой Вавилонской башнеБыть переводчиком ему.

Он всех строителей научитПо-русски водку пить, как спец,Потом раскаяньем замучит,И рухнет башня под конец.…А Бог воскликнет: — Молодец!

Природа и человек