ГНИЛЬ - Константин Соловьёв

— Почему ты вообще сел к нему?

— Прости, отвлекся. К кому?

— К тому Гнильцу вчера. В ресторане.

— Там было много людей. Не мог же я тыкать в него оружием и вести в фургон. Он был вооружен, мог начать стрелять… Обычная предосторожность.

— Учитывая, что дело закончилось дуэлью, — Геалах фыркнул, — Ну да, конечно. Знаешь, когда меня волнует безопасность окружающих, я поступаю иначе. Особенно если Гнилец вооружен и настороже. В такие моменты многие выкидывают что-то такое… То есть, когда понимают, что больны, и появление инспекторов Контроля лишь вопрос времени. Находят оружие, неважно какое, начинают затаиваться, меняют привычки… Пистолет, нож, осколок стекла… Проклятые выродки! Они с самого начала готовятся убивать, это безотчетный рефлекс. Но пока у них не выросли когти подходящего размера или иная пакость, приходится пользоваться тем, что есть… Нет, в таких случаях я стреляю первым. Или сворачиваю шею, вот так, — отпустив руль, Геалах сделал резкое движение ладонями, — Но устраивать дуэль в стиле Дикого Запада… Ты ведь подсел к нему не для того чтобы выждать удобный момент для нападения.

— Почему ты так думаешь?

— Я же опрашивал обслугу, помнишь? Официант сказал, вы с ним говорили. Долго, с полчаса, если не больше.

Маан с безразличным видом пожал плечами.

— Ну да, я завел с ним разговор, пытался закончить дело мирно. Хотел чтоб он сдался, сложил оружие и вышел вместе со мной.

— Вздор!

— Почему сразу вздор? — Маан приподнял бровь.

Геалах прищурился.

— Я слишком хорошо тебя знаю. Ты ненавидишь Гниль, так же, как и я, как любой другой инспектор Контроля. Может, даже больше. Сегодня ты оставил Гнильца подыхать в руках наших коновалов, хотя мог избавить его от мучений.

— Сам бы и пристрелил, — огрызнулся Маан. Воспоминание о Гнильце, ставшим единым целым с камнем, неприятно резануло, — Ты мог сделать это не хуже меня.

Но Геалах смотрел на него вполне мирно.

— Не кипятись, старик, — просто сказал он, — Я не к тому. Ненависть к Гнили и делает нас теми, кто мы есть. Гниль — это худший кошмар из всех известных человечеству, испытывать к нему ненависть нормально, по крайней мере для тех, кто работает в Контроле. Гнилец — это не человек, это мерзость, которая должна быть искоренена любой ценой, и чем больше будут его страдания при этом, тем лучше. Ненависть — это наша работа, наш воздух… Ненависть дает нам силы, в то время как остальные при виде Гнили ощущают лишь безотчетный страх. Пенять за ненависть тебе… Вот уж нет! Именно поэтому я не понимаю, почему ты подарил так много жизни тому старому Гнильцу в ресторане. Ты мог застрелить его на месте, и у тебя было право это сделать.

— Мунн вымотал бы мне все кишки, прежде чем я ушел бы на пенсию. Стрелять в людном месте, не попытавшись заставить его сдаться… Это противоречит инструкции.

— Брось, — Геалах скривился, — Ты сам прекрасно знаешь, что есть тысячи способов объяснить это. К примеру, он потянулся за оружием… Так ведь бывает. Бах — и Гнильца нет. Ты сам неоднократно это проделывал. Помнишь, тот Гнилец года пол назад в торговом центре?

— Не очень. Старческий склероз, вероятно.

— Ему было лет двадцать. Он еще был с девушкой. Ты сразу почуял его. «Двойка, — сказал ты мне, — Будем брать здесь».

— А, ты говоришь про того ублюдка из шестого блока.

— Именно про него. Мы подобрались ближе. Помнишь? Он чувствовал нас, дергался, нервничал, тер затылок. Они все чувствуют, просто не знают, что означает это чувство, не успевают привыкнуть… А потом мы отрезали его от входа и ты сказал что-то вроде «Стоять на месте! Контроль!».

Маан сделал протестующий жест.

— Хватит, я помню.

Но Геалах не дал себя перебить.

— …и девчонка его завизжала. Она же не знала… Даже не видела пятна, наверно. Малолетняя дура… Но она все быстро поняла. И он тоже понял. Я по глазам это вижу. В глазах страх скачет. Точно изнутри стекло разбивает… Он сразу все понял, выродок… Он попытался что-то сказать и тогда ты всадил пулю ему в голову, — Геалах коснулся указательным пальцем лба, — прямо сюда. А потом мы сказали Мунну, что Гнилец пытался вытащить что-то из кармана. И ты был вынужден открыть огонь на поражение. Представляешь, я даже помню, как его мозги вылетели. Бам! Точно голова взорвалась. А та девчонка потом тебе письмо с благодарностями прислала.

— И это помню. Кло мне из-за него такой скандал устроила, что я сам готов был застрелиться.

Авто-поезд миновал перекресток и Геалах тронул автомобиль вперед. Здесь дорожное покрытие было пристойным, приближались центральные жилые блоки, и Маан с удовольствием вслушивался в шелест шин.

Начало темнеть. Маан бросил взгляд наверх, туда где гигантскими лиловыми виноградинами через равные промежутки висели осветительные сферы. Отсюда они казались не больше горошины, но Маан знал, что их истинный размер сложно оценить из-за удаления от поверхности. Двести метров? Или двести пятьдесят? Когда-то он это помнил, а сейчас это уже не имело никакого значения. Свет стеклянных звезд казался по-прежнему ярким, но по тому, как изменились тени на улице, по которой они ехали, он понял, что начинаются сумерки. «Звезды» гасли по сложной, постоянно меняющейся схеме, специально для того чтобы сумерки каждый раз выглядели более естественно. Да и гасли они не сразу.

Через два или три часа свечение станет в два раза менее интенсивным, а к девяти часам по локальном времени в небе будет видно лишь зыбкое едва заметное сиреневое сияние — точно на город опустился подсвеченный синим туман.

— Так почему? — спросил Геалах и по его тону Маан понял, что он действительно ждет ответа.

— На самом деле я задал ему один вопрос.

— Какой?

— Что он почувствовал.

— Ты спросил у Гнильца, что он почувствовал?

— Да, это и спросил.

— Бога ради… Джат, зачем?

Маану не доставил удовольствия растерянный вид Геалаха.

— Просто любопытство. Он был на первой стадии, Гэйн. И не очень давно, несколько недель. Обычно я встречаю Гнильцов куда старше, с хорошо оформившейся первой или, чаще, второй. Сегодня вот даже третья… Гниль еще не успела поработить его, ни снаружи, ни внутри.

— А пистолет он носил с собой чтобы открывать бутылки. Человек становится Гнильцом, когда получает первую стадию. В ту же секунду. Необратимые изменения в связях мозга или что-то такое… Ты говорил не с человеком, Джат.

— Я знаю это. Но в нем было еще многое от человека, очень многое. Поэтому я и завел тот разговор. Мне хотелось знать, как чувствует себя человек, едва переступивший границу. На самую малость, на волосок… Это как задать вопросу испытавшему клиническую смерть.