Среди песчаных холмов - Кристина Ролофсон

– Теперь я не верю в сказки. – По ее губам скользнула, к его удивлению, ироничная улыбка. – Если вообще когда-либо верила.

– Ваш жених… – Мужчина, который оставил ее ради другой женщины, должен быть полным идиотом. Она подняла на него пристальный взгляд:

– Легче ни во что не верить.

– Кроме себя, – напомнил он. – И вот этого.

Мэтт склонился ближе и вновь коснулся ее губ. Он не прижимал ее, намеренно держа одну руку у своего бока, а другую – на стене. Он раздвинул ее губы и нежно проник языком в ее рот. Ее поцелуй был горяч и сладок, будил страсть и в то же время предостерегал от дальнейшего.

– Нет, – вымолвила она, потом повернулась и спешно спустилась вниз по лестнице.

Мэтт чувствовал себя круглым дураком. Не дело целовать домработницу. Не дело целовать Эмму Грей, женщину, которая вот уже одиннадцать дней испытывала к нему всего лишь дружеские чувства.

Мэтт раздосадованно ударил рукой по стене. Он не понимал, что на него нашло, но, что бы ни было, это нужно прекратить. Отныне он будет держать дистанцию. Эмму Грей никогда не влекло к овдовевшему фермеру, никогда не прельщала жизнь в глуши и чужие дети.

Ему необходимо выкинуть ее образ из головы. Она – явление временное. А потом он подыщет кого-то другого на ее место. Или женится.

И он позабудет все об Эмме Грей и о ее разбитом сердце.

Она уедет. Эмма полагала, что поцелуями разом перечеркнуто ее соглашение с Мэттом Томсоном. Она не может оставаться на два месяца. Не может остаться даже на две недели испытательного срока, как они ранее договаривались. Не может оставаться в надежде, что он поцелует ее вновь, ни на минуту не забывая, как ей безумно хочется этого. Десять – нет, одиннадцать – дней тому назад она готова была и желала выйти замуж за другого. Конечно, она понимала, что там не было страсти. Это было совсем не так, как в любовных фильмах, но она знала, что жизнь – это одно, а кино – это другое. Жизнь построена, на сотрудничестве и компромиссе, дружбе и совместных интересах. Покуда она разделяла бы с Кеном его интересы, она была бы счастлива в браке.

Или ей это только казалось. Эмма прильнула щекой к подушке и закрыла глаза, желая изгнать из памяти ту сцену в церкви. Какая она была дура, ничего не замечала… Какая она была дура, веря в сладкие слова Кена о любви и не спрашивая, почему он твердо решил не заниматься с ней любовью до первой брачной ночи…

Отныне она не дура и больше не желает верить тому, что ей говорят. Нет никакого Пасхального Зайчика, никакой Феи-владычицы Зуба, никакого Санта-Клауса. Если и бывает, что «они жили долго и счастливо и умерли в один день», то ей такое не светит.

Но ведь здесь за считанные дни она поняла, что обожает детей. Она позволила поцеловать себя их отцу и, к своему ужасу, откликнулась на его поцелуй. И ей это понравилось. И она желает еще.

Лучше всего для нее уехать. Эмма отбросила покрывало в сторону и прошла босиком через комнату к дамской сумочке, где держала деньги. У нее было семьдесят восемь долларов и чек Мэтта на недельное жалованье. Разумеется, она может доехать на автобусе до ближайшего города (до Норт-Платта, кажется), а оттуда позвонить Пауле и попросить ее выслать деньги. Не в первый раз она кляла себя за то, что не имела своего собственного счета в банке, отдельного от отцовского. Она думала, что все устроено хорошо, а по достижении тридцати лет она сможет сама распоряжаться капиталами, вверенными попечителю. Глупость, но, в конце концов, в прошлом году она была всего лишь глупой женщиной, которая думала, что любима, и доверяла мужчинам принимать решения за нее.

Эмма убрала деньги и вернулась в кровать. Отныне она будет принимать решения сама. Пусть только кто-либо попробует убедить ее в ином.

Одно дело – решить уехать, другое – найти кого-то, кому об этом сообщить. Утром в среду Мэтга поблизости не было. Единственным признаком его существования были пустая чашка в раковине и на половину опустошенный кофейник с горячим кофе. Эмма отвезла Мелиссу и Марту туда, где их ожидал школьный автобус, потом искупала Макки и подготовила ее к детскому саду.

Она все успела, хотя оставалось еще довольно много работы по дому – уборка и стряпня, которая у нее теперь получалась не просто съедобная, но и разнообразная. Семейство Томсон созрело для того, чтобы пойти на кое-какие кулинарные эксперименты. Прежде чем уехать, она снова пройдется по дому с пылесосом, сменит постельное белье и, возможно, даже помоет на кухне пол. Экономка в доме фермера не может завершить свою карьеру, оставив невымытым пол.

– Потанцуем сегодня? – Макки держала в руках балетные туфельки.

– После того, как девочки придут домой из школы, – пообещала Эмма, сознавая, что отъезд придется отложить.

В конце концов, обещание есть обещание. Однако завтра она уедет. Сразу после того, как поставит в холодильник несколько кастрюль с едой, чтобы Мэтту не было нужды беспокоиться об ужине на оставшуюся часть недели. Это последнее, что она может сделать.

В четверг, однако, она не уехала, потому что Макки простудилась, а в пятницу простуда осложнилась болями в ухе, что потребовало лечения. В субботу днем после возвращения на ферму от местного врача, которому она показывала ребенка, ее единственной заботой стал уход за простуженной девочкой. Пичкать трехлетнюю малышку густым розовым лекарством из чайной ложки оказалось так сложно, что Эмма решила прибегнуть к помощи Мэтта. Он избегал ее, появлялся только на ужин, чтобы дети не подумали, будто их отец пропал. И даже, за столом говорил так редко, что она спрашивала себя, а не забыла ли, как звучит его голос.

Она взяла с собой Мелиссу, оставив Марту развлекать Макки, пока не придет их отец. Один из работников фермы подсказал, что хозяин может быть в сарае для трактора и что, скорее всего, именно там она его найдет. Огромные двери сарая были широко распахнуты, позволяя теплому ветерку проникать внутрь. Мэтт отлаживал мотор трактора и нежно поругивал его гул. Она обошлась без приветствий.

– У Макки воспаление уха, – сообщила она Мэтту. – Доктор сказал, что это вполне обычно в таком возрасте, однако ей прописано лекарство, а она отказывается его принимать.

Мелисса оставила Эмму и подбежала к отцу:

– Оно розовое, как жевательная резинка.

Мэтт взъерошил малышке волосы и нахмурился:

– Она всегда плохо принимала лекарства.

– Если у вас есть какие-нибудь советы, как сделать, чтобы она проглотила лекарство, то я, разумеется, с благодарностью их выслушаю. Если вы располагаете временем, – добавила она, не удержавшись.

Она стояла в дверном проеме, не желая приближаться к нему. Минули дни, как он поцеловал ее; с тех пор он ее избегал. Это уж слишком для самолюбия женщины, даже если эта женщина дважды с того раза, как они были наедине, запихивала свои скудные пожитки в пластиковую походную сумку и клялась себе уехать сразу же, как представится возможность.