Голубой ангел - Франсин Проуз

Тут Свенсон ясно, будто на киноэкране, видит, как он в кабинете Фрэнсиса Бентама отвечает на обвинения Мег, заявившей, что именно на его занятиях ее обозвали «розовой». Но не Свенсон же такое сказал. Его вины тут нет. Он чист. Чист!

– Друзья мои! – говорит он. – Уверен, есть способы вести обсуждение, держась в рамках приличия. Хочу всем вам напомнить, что на наших занятиях мы говорим о языке, и некоторые выражения в этом классе употреблять не рекомендуется.

– Как это? – говорит Макиша. – Братья и сестры так и разговаривают…

Свенсон ее игнорирует.

– Клэрис, – в голосе Свенсона слышится тоска, – что вам понравилось в рассказе Карлоса?

– Там есть… несколько удачных пассажей, – снисходит Клэрис. – Мне понравилась последняя сцена. То место, где другой парень – не помню имени – рассказывает про собаку…

– Дуфи, – подсказывает Нэнси.

– Дуфи, – повторяет Клэрис. – Да, точно. Ну вот, мне понравилась его телега про то, как пристрелили собаку, которую переехал грузовик. Понравилось, потому что ясно – он перебирает, даже когда пытается заставить Эдди почувствовать себя этой собакой.

– Этот кусок – про кровь, кишки, мозги – ну просто Квентин Тарантино. – Для Джонелл это никакой не комплимент.

– Слишком уж прямолинейно, – говорит Кортни. – Это сравнение мальчишки с собакой.

– Так и было задумано, – возражает Клэрис. – Но я не верю, что рассказ Дуфи подтолкнул Эдди к самоубийству.

Клэрис опять попала в точку. Концовка совершенно неправдоподобная. Эдди выбрасывается из окна и ломает себе шею.

Джонелл говорит:

– Все получилось чересчур предсказуемым. По заданной схеме. С первых строк ясно, что Эдди это сделает.

– Откуда ясно? – не выдерживает Карлос. – Ну-ка, покажи! Где в первом предложении об этом говорится?

– Карлос, – говорит Свенсон, – прошу вас, посдержаннее.

– Знаете, что я подумала? – говорит Кортни. – Я все пыталась вспомнить, где я такое читала. А потом вспомнила: в кино видела, был такой фильм, там все как в рассказе Карлоса, только про солдат, морских пехотинцев, что ли. Один солдат – глупый, толстый, все в казарме над ним издеваются, он потом застрелился в ванной, а отряд отправили во Вьетнам. Или куда-то еще.

– Это же Кубрик! – говорит Дэнни. – «Цельнометаллический жилет». Один из величайших фильмов всех времен и народов.

– Мне он показался скучным, – говорит Кортни. – Но все же получше рассказа Карлоса.

И тут звенит звонок. Фраза Кортни повисает в воздухе. И Свенсон, мгновенно забыв о том, что должен защитить Карлоса от жаждущих крови однокашников, чувствует, как дрожит пол, – это Анджела под столом перебирает ногами. Пока звенит звонок, он думает только о том, как бы засунуть руку ей между бедер. Он так живо представляет себе это, будто уже щупает ее. И только через несколько секунд понимает, что, слава богу, ничего такого не сделал.

Звонок стихает.

– Итак, – говорит он, – на чем мы остановились?

Анджела говорит:

– Вы, ребята, слишком уж накинулись на Карлоса. В его рассказе есть удачные куски, и он близко не похож на этот фильм. То место, где Дуфи рассказывает о собаке, очень здорово получилось.

Это она специально для меня, думает Свенсон. Мне нужно было, чтобы она так сказала. Карлос смотрит на Анджелу с неприкрытым восторгом.

– Похоже, мнения разделились, – говорит Свенсон. – Уж не знаю, Карлос, извлекли ли вы для себя какую-нибудь пользу. Хотите что-нибудь сказать?

– Спасибо, Анджела, – говорит Карлос. – Хоть кто-то понимает.

Все расходятся, только Карлос стоит у двери – ждет Анджелу. Но Анджела нарочно копается – дожидается Свенсона. То, что происходит, совершенно очевидно: так красавица самочка льнет к оленю, только что победившему соперника. Пусть Карлос моложе и сильнее, но Свенсон – преподаватель.

Карлос наблюдает за происходящим от двери, обо всем догадывается и уходит, на прощание бросив на Свенсона понимающий – изучающий – взгляд.

Свенсон говорит:

– Вы, Анджела, кажется, опять спасли занятие. Я уж думал, они разорвут беднягу Карлоса на мелкие кусочки и устроят пир.

– Я просто сказала правду. Рассказ у него неплохой.

– И опять вам спасибо.

– Не стоит меня так часто благодарить, – говорит Анджела. – За все приходится расплачиваться. – Она смотрит на него в упор, и Свенсон вдруг слышит уверенный, профессиональный, зомбированный голос, звучащий в ее стихах. Ему кажется, что это он звонит сейчас Анджеле-911, ждет от нее запретных утех. Но нет же, ничего подобного не происходит, это игра воображения…

– И чем же платить мне? – Звучит это помимо его воли кокетливо.

– Временем, – говорит Анджела. – Своим трудом. Как отрывок, который я вам дала, – получился?

– Вполне. Отлично дополняет текст. Но я надеюсь прочитать и больше…

– Очень хорошо. Я на это и рассчитывала. У меня для вас еще одна глава. Но тут у меня кое-какие сомнения. Понимаете, мне кажется… она провальная. Я попробовала писать от лица матери. Ну, вы понимаете, насчет расплаты – это просто шутка. Я знаю, я вас сильно гружу, если у вас нет времени, могу подождать до следующего раза или когда вам будет удобно.

– Что за глупости! – говорит Свенсон. – Я с удовольствием. Только зря не волнуйтесь: на это у меня уйдет несколько дней.

– Не буду. – Анджела протягивает ему очередной оранжевый конверт. – Буду ждать звонка… Ой, да, вот что – можно вас попросить еще об одном одолжении?

Свенсон инстинктивно напрягается.

– Мои мама с отчимом приезжают на родительский уик-энд. Они, может, зайдут к вам побеседовать. Вы мне окажете огромную услугу, если объясните им, что я не пускаю их деньги на ветер. Оценки у меня хреновые, и отчим все время грозится, что заберет меня отсюда, отправит в наш местный колледж…

– Неужели они пойдут на такое? – Голос у Свенсона чересчур взволнованный.

– Может, и нет. Сейчас меня туда, возможно, просто не возьмут.

– Что смогу, сделаю, – говорит Свенсон. – Рад буду с ними познакомиться.

Пешком по кампусу, стремглав по лестнице на четвертый этаж, что полезно для сердца и сосудов, – и запыхавшийся Свенсон отпирает дверь своего кабинета, садится за стол, начинает читать.

Все то лето мистер Рейнод провел со своей семьей в летнем лагере для учителей музыки. Лежа в шезлонге на заднем дворе и усиленно загорая, я воображала его там. Мне виделась зала, обшитая деревянными панелями, со звукопоглощающим ковром на полу. Я представляла себе, как он обхватывает ногами свою виолончель и мелодия баховского хорала устремляется ввысь.

В начале одиннадцатого класса, увидев его в артистической, я на мгновение изумилась. Что он делает здесь, в реальной жизни, вне моего воображения?

– Как вы провели лето? – спросила я через силу.

Он положил ладонь мне на руку – на ту самую руку, за которую схватил меня прошлой весной. Мне почудилось, что он на лето меня отпустил, а теперь единственным прикосновением вернул назад. Садясь на место, я несла эту руку как драгоценность. Увидев, как он здоровается со всеми, как обнимает концертмейстеров, я поняла, что его прикосновение не значило ничего. Я не была единственной.

Девчонки все еще ходили в маечках без рукавов. Розовые руки скрипачек напоминали сырые сосиски и мелко дрожали, когда смычки взмывали вверх. Окна были открыты. Пахло горелой листвой. Крики с футбольного поля увязали в душном воздухе. Я вспотела, волосы слиплись и напоминали засохшую кисточку, измазанную масляной краской.

Впервые я мечтала, чтобы занятие закончилось попозже. Мне совершенно не хотелось задержаться в классе и привлечь внимание мистера Рейнода. Вдобавок я не выспалась. Утром проснулась совершенно больная. Даже подумала, не подцепила ли какую заразу в курятнике миссис Дэвис.

Я взяла кларнет и уже шла к двери, когда мистер Рейнод меня окликнул.

– Что с вами со всеми сегодня? – сказал он.

– Не знаю. Жара.

– Ты как?

– В полном порядке, – сказала я. – Правда. Просто вчера вечером ходила в этот идиотский курятник – мне для опыта надо, по биологии.

– Для какого опыта? – спросил мистер Рейнод.

– Я вывожу цыплят.

– Что, высиживаешь?

– В инкубаторе.

Тогда-то он мне и сказал, что в дни равноденствия и солнцестояния яйца можно ставить вертикально.

– Ого! – только и сказала я.

– Я рос на птицеферме, – продолжал он. – Так что, если тебе помощь понадобится, если чего не знаешь – не стесняйся, спрашивай. Я буду рад поделиться мудростью, которую накопил, общаясь с курами.

Тут прозвенел звонок – он меня спас.

Он забыл написать записку следующему преподавателю, что задержал меня, поэтому мне пришлось бежать сломя голову, и только после уроков нашлось время поразмыслить. Он серьезно предложил помочь мне с цыплятами? И этот странный рассказ про птицеферму… Я отлично помнила, как он рассказывал на репетиции, что детство провел в чикагских трущобах.