Тени - Андрей Федорив

Глава 6

Иногда Кирилл с Кирой писали друг другу письма, обменивались по сети фотографиями, картинами, которые сами рисовали, особенно когда по каким-то причинам не виделись в течение нескольких дней. Порой на Киру накатывало что-то, и она бежала к компьютеру. Пальцы летали над клавиатурой, и на экране рождалось:

«Ты бежал,

я смотрела на глобус.

Ты бежал,

я мыла посуду.

Ты бежал,

я пыталась уснуть.

Ты бежал,

я курила канабис и тупо тебе изменяла.

Ты бежал.

Я ждала.

Ты летел в самолете.

Я ждала,

ты чинил компьютер.

Я ждала,

ты кусал чье-то ухо, целовал чьи-то губы и дальше.

Я ждала,

ты кому-то внимал.

Я ждала, ты бежал».

Ответ, как правило, не заставлял себя ждать:

«Ты писала,

я был причиной.

Я пишу,

ты причина.

Желания вызваны другим.

Другой вызван желанием.

Тень разделяющая.

Но,

этим сближающая.

Смерть,

какая?»

И уже было не остановить поток:

«Смерть – ничто. Она – все.

Смерть становится тем, что хочешь увидеть в ней.

Смерть – это присутствие.

Присутствие постоянное.

Присутствие необычное.

Со смертью нельзя договориться, но можно ее полюбить.

Можно спросить у нее совета,

и масса мелочной шелухи отлетит прочь,

когда смерть подаст знак или хотя бы краем глаза уловишь ее движение,

или почувствуешь дыхание.

Но моя смерть – это только моя смерть.

Она и я едины.

И когда она решит прикоснуться ко мне, я протяну ей руку.

Не раньше, не позже.

И нет никого, кто в состоянии повелевать моей смертью.

Нет никого, кто способен повелевать мною, без моего на то желания.

Когда я почувствую переход, моя жизнь призовет мою смерть.

И они сольются».

Кирилл ответил перевертышем:

«Жизнь это все. Она ничто.

В жизни нельзя увидеть того, чего не хочешь увидеть вне ее.

Жизнь – это отсутствие. Временное отсутствие.

С жизнью можно договорится, но ее можно и возненавидеть.

Нельзя ответить на ее вопросы,

поэтому фантики приклеиваются к нам.

Жизнь не подаст знак, никогда не знаешь точно, что видишь ее движение,

чувствуешь прикосновение.

Твоя жизнь – это наша жизнь.

Она и мы – порознь.

Никогда она не решиться отдернуть от меня свою руку, я тоже не уберу свою. Никогда, никогда. Все повелевают моей жизнью. Я повелеваю всеми. Когда переход позовет меня, твоя смерть прогонит мою жизнь. И они расстанутся».

Перевертыш перевертышем, а строчка: «Твоя жизнь – это наша жизнь», Кире не понравилась. После разговора с Давидом и странной записки на вороньих трупах эта фраза принимала определенный и весьма непривлекательный смысл. Кира написала:

«Борьба за жизнь – это не жизнь.

Тот, кто борется, не живет, а избегает смерти.

Тот, кто живет – не борется,

ибо жизнь не нуждается в борьбе.

Она просто есть.

Смерть ее не касается.

Тот, кто перестает бороться,

начинает жить.

Но как только он перестает избегать смерти, он умирает.

Так что жизнь – это смерть.

Чтобы стать бессмертным, нужно умереть».

Ответа не последовало – Кирилл позвонил и, сославшись на то, что уезжает из офиса по делам, сказал, что напишет вечером. Вечером не написал – пригласил Киру на концерт. Ну, так и забылось.

В первых числах августа у Кирилла был день рождения. Кира нарисовала для него две картины. На одной-дубовая роща осенью: желтые, красные, расцвеченные листья, мощные стволы, изогнутые корни; а если присмотреться, то сквозь листву и корни проступал портрет Кирилла; на другой – Луна, расположенная не на небе, а под землей, в общем – кому надо, тот поймет.

Всю первую половину этого долгожданного дня Кира ездила по городу и искала подходящие рамки, а в назначенный час прибыла в офис Кирилла. Он встретил ее, поцеловал и слегка занервничал. Кира напряглась и вопросительно посмотрела на него:

– Говори.

– Ну, ты не волнуйся… – Он замялся. – В общем, там Ирка, она приехала меня поздравить… Пожалуйста, веди себя прилично.

Иркой звалась близкая подружка Кирилла, в каком-то смысле Кирина предшественница, т. е. девушка с которой Кирилл проводил большую, чем с другими, часть своего времени до знакомства с Кирой. Теперь Ирка постоянно звонила Кириллу, и по Кириным данным Кирилл реже, но все-таки продолжал с ней встречаться, по крайней мере, они были вместе, когда Кира уезжала в Испанию. Так что основная часть Кириной ревности, направленной на всех девушек Кирилла, приходилась именно на Ирку.

– Легко, – сказала Кира, не пуская вмиг нахлынувшие нехорошие чувства. Неприятные ощущения усилились, когда она, войдя, увидела, что все уже давно сидят, едят, пьют и некоторые гости уже совсем пьяные. Причем откровенно пьяным был и приятель Кирилла Паша, пьющий только пиво, а не вино, как все. «Сколько же он уже выпил этого пива?» – подумала Кира и расстроилась. Расстроилась так, что забыла даже подарить имениннику свои драгоценные картины, вспомнив о них только тогда, когда собравшиеся стали расходится по углам: покурить и поболтать. Но как только Кира вытащила свой подарок, они почему-то дружно вернулись и начали комментировать Кирино творчество. Кира с трудом себя контролировала. С трудом приходилось сдерживать и обиду на Кирилла, который отдал на всеобщее обозрение столь интимный для Киры предмет. А когда Кирилл начал обниматься и целоваться с Иркой, пытаясь вовлечь в этот процесс и Киру, отреагировала бурно и агрессивно. Правда у Кирилла все-таки хватило такта или ума, чтобы свести ситуацию на нет. Впрочем Кира начала успокаиваться только когда Кирилл проводил Ирку до выхода, и та ушла…

Все говорило о том, что Кирилл не собирается уделять Кире особого места в своем сердце. У них состоялся очень неприятный для Киры разговор. Кирилл утверждал, что все люди абсолютно одинаковы. Внутри. Есть лишь минимальные внешние различия, ну и так далее что-то в этом духе – Кира не запомнила, она в этот момент тихо негодовала, поскольку, подстрочник был очевиден: «Ты, Кирочка, не выпендривайся, ты такая же, как и все, не лучше, ну и не хуже, соответственно, – такая же. И нет в тебе ничего, что заслуживало бы внимания, особенного внимания. Может, есть, но не более, чем у других». «Ну и пожалуйста», – подумала Кира и, собрав все свои силы, попыталась выкинуть Кирилла прочь – из головы, из сердца, из мечты, сделав для себя следующие выводы: первое – Кирилл ее не любит, банально не любит, ему с ней интересно, хорошо, может, даже замечательно, но это все не любовь, а приятное общение; и второе – несмотря на его нелюбовь, она погрузилась в него обреченно и без остатка, как в ту пустоту, что в последнее время все чаще и нежнее забирала Киру в себя. И это навсегда – как ни собирай силы в кулак и ни пытайся забыться, можно только притворяться. Притворяться в нелюбви и равнодушии. А что если он и есть пустота?

После этого разговора Кира долго не могла прийти в себя. Возможно, именно потому, что не считала себя такой, как все. Более того, она была уверена, что и Кирилл – особенный. Тогда в горах она в этом убедилась, заглянув в него как-то вечером после телефонного разговора. Там бездна. В нее ныряют и не возвращаются. А пустота, ведь это тоже бездна… Кира прыгнула за компьютер…

«Теорема Джона Белла поставила физиков перед неприятной дилеммой: либо мир не является объективно реальным, либо в нем действуют сверхсветовые связи. Теорема Белла доказала, что либо Вселенная лишена всякой фундаментальной закономерности, либо фундаментально нераздельна.

Да, мы абсолютно одинаковы относительно смерти и относительно вечности. Мы ничем друг от друга не отличаемся. Смерть, как тень, караулит каждого. Мы стоим на одной доске. И ни один из нас не может быть лучше другого. Нас уравнивает смерть. Мы живем в таинственном мире. И как любое проявление этого мира, мы – существа таинственные, но в то же время, мы не важнее, чем остальные существа. Мы все – проявления мира. Мы все одинаковы, являясь источником вибрационного процесса. Мы одинаковы относительно нереальности и все живем иллюзиями. Но мы совершенно разные, относительно реальности, которую себе создаем и в которой пребываем, поскольку мир, на который мы смотрим ежедневно, не мир вовсе, а в лучшем случае его описание. И мы все являемся художниками в большей степени, чем можем себе представить. Все мы уникальны в своем отношении к миру, друг к другу, к себе, к тому идиотизму, в котором пребываем. И нас не устраивает один, один из толпы, тот, который ближе и доступнее. Нам нужен именно тот уникальный, которого мы ищем всю жизнь, потому что он отличается от остальных, он смотрит по-другому, говорит по-другому, у него свой мир, который завораживает и манит, и мы хотим погрузиться в созданную им реальность, будь она хороша или плоха. И нам наплевать на вечность, которая его уравнивает с другими и превращает в прах, потому что наше место в это мгновение, мгновение, которое лишь одно имеет значение, если вообще что-либо имеет значение, – здесь и сейчас. Он никогда не превратится для нас в «одного из». Он может быть таким для суетящихся и пыхтящих рядом, но не для нас. И мы отличаемся не только телами, стремлениями, чувствами, желаниями или отсутствием оных, самое главное – мы отличаемся личной силой. Что бы мы ни делали и кем бы ни являлись – все это основывается на личной силе. Если ее достаточно, то всего лишь одно, долетевшее и зацепившееся за нас слово может изменить нашу жизнь и нашу реальность. А если ее мало, то пусть даже будут раскрыты все сокровища мудрости и знания – это ничего нам не даст. И ты абсолютно прав, все это не имеет значения с точки зрения вечности и фундаментальной нераздельности, хотя бы потому, что не имеет места быть вообще. Наш разум – великий иллюзионист, который по собственным правилам выстраивает перед нами великую иллюзию. Он создает наш мир, точнее мирок, защищая нас от хаоса нераздельной реальности, где все едино и лишь перетекает из одного в другое, разворачивая свой павлиний хвост непостижимых соцветий и постоянно меняющихся форм, отбирая для нашего восприятия только то, что считает нужным, в зависимости от своей личной силы. И именно он не позволяет нам выйти за границы сотворенного мира. Он постоянно придумывает разные ухищрения, чтобы убедить нас в том, что та иллюзия, которую он нам преподносит, и есть сама реальность. Но мы реальны (как люди) только в этой иллюзии, и как люди мы глубинно отличаемся, и для нас это отличие имеет значение. Пока мы люди. Или пока мы кошки. Или жуки».