Букелларий (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Видимо, арабы поняли, что спровоцировать нас до темноты не успеют, поэтому пошли в атаку. Двигались неторопливо, уверенные в своей победе. Им ведь не впервой гонять аборигенов, даже сражаясь в меньшинстве, а уж в большинстве на раз сделают, одной левой. Только метров за сто до нашей первой шеренги враги ускорились, перешли на бег трусцой, чтобы набрать разгона. Удар их был силен и громок. Столкнувшись, щиты, словно приглушенные литавры, оповестили о начале боя. Дальше на высоких нотах залязгало оружие и зазвучал хор, в котором кто-то исполнял ярость, кто-то боль, кто-то испуг…

Жиденький строй наших пехотинцев сразу прогнулся в нескольких местах. Я удивился, что не везде. Впрочем, мне стало не до них, потому что увидел, что пехоту с флангов обходит вражеская конница. Скачут по нашу душу — на знатных воинов. Думал, сейчас начнется неизбежное, но ребята не сдрейфили, разбились на две неравные части и ударили в обе стороны. Я присоединился к ближней левой части, меньшей. Поскольку заранее было ясно, что атаковать мы не будем, взял легкую пику вместо длинного тяжелого копья. Действовал ею проворнее, чем наши враги своими копья, более длинными и тяжелыми. Атаковали нас берберы (амазиги) — знакомый мне противник. За то время, что не встречался с ними, оснастились лучше. У многих металлические шлемы и кольчуги или чешуйчатые доспехи, явно трофейные, потому что, насколько знаю, отменных кузнецов у этого народа никогда не было, пользовались услугами чужих. Поскольку я подскакал одним из последних, оказался на левом краю и сразу против трех врагов. Одного я успел уколоть в смуглое лицо с густыми черными усам. От второго, довольно мелкого негра, закрылся щитом, а третий ткнул меня копьем в грудь. К счастью, достал меня с трудом, поэтому удар был не сильный. Я тут же вогнал ему пику в шею ниже курчавой черной бороды и выше острого, сильно выпирающего кадыка. Мне показалось, что услышал, как бербер захрипел. Затем отбил пикой копье негра, нацеленное мне в лицо, и, скользнув по древку, вогнал острый трехгранный наконечник в верхнюю часть черной груди, которую открыла отвисшая спереди кольчуга. Доспех был явно великоват, с рослого гота, а переделать новый хозяин то ли поленился, то ли пожадничал. За что и поплатился.

Чтобы снова не оказаться сразу против трех-четырех врагов, я сместился еще левее. Здесь на меня нападали по одному, по двое. Я закрывался щитом и колол того, что справа, толкал коня в бока шпорами и дотягивался до левого. Вскоре заметил, что врагов в хороших доспехах сменили одетые в кожаные или ватные, которые моя пика пробивала запросто.

Кто и как убил моего коня, не заметил. Вдруг почувствовал, что Буцефал медленно оседает, будто я стремительно потяжелел, и у него подогнулись ноги. Я усел вытянуть ступни из стремян и, опершись правой рукой, в которой держал пику, на спину лошади, выбрался из седла то того, как жеребец, не издав не звука — или я их не услышал в шуме боя?! — завалился на левый бок. В это время кто-то сильно ударил меня копьем по шлему. То ли он зазвенел, то ли у меня в голове, но сознание я не потерял, на автомате отскочил в сторону и закрылся щитом, в который ударили дважды. Я сделал два шага назад, после чего опустил щит ниже и увидел, двигавшегося на меня бербера на игреневом коне. Я ударил пикой по черным лошадиным ноздрям, попав в левую. Конь вскинулся на дыбы, выбросив из седла всадника, после чего поскакал прочь. Я добил упавшего. Удар был так силен, что пробил человеческое тело в кожаном доспехе насквозь. После чего, оставленный без внимания врагами, отступил еще на три шага вверх по склону и оглядел поле боя.

Мавры добивали нашу пехоту, точнее, догоняли последних, пытавшихся убежать, и атаковали нашу тяжелую конницу. Куда делась наша легкая, я так и не понял, потому что ни сражавшейся, ни удиравшей не видел. Рядом со мной, охватив полумесяцем отряд из пары сотен воинов, по большей части уже пеших, мавры налетали на них, не рискуя, пытаясь убить безнаказанно. Это позволяло отряду пятиться вверх по склону. В одиночку долго не протянешь, поэтому я примкнул к ним. Занял место на левом фланге, рядом с одним из лангобардов по имени Алахис, тоже спешенным. На лице юноши была дерзкая улыбка, будто игра со смертью веселила. Умело действуя окровавленной, длинной спатой, он бил вражеских лошадей по головам. Раненые животные шарахались от него, мешали скакавшим следом. Я принялся помогать пикой, наконечник и верхняя четверть которой уже были красными, будто побултыхал их в ведре с кровью.

Уверен, что нас спасла человеческая жадность. Вражеская пехота не стала преследовать, увлеченно занялась сбором трофеев. Кому-то достанутся доспехи с моего коня, которые стоят кучу денег. К вражеской пехоте начала присоединяться и конница. Ей перехотелось терять лошадей, бросая их на наши копья и спаты. Возле нас вертелось сотен пять всадников, в основном лучников, которые обстреливали, целясь в незащищенных доспехами лошадей, имитировали атаки, чтобы мы не расслаблялись, и не давали выйти на дорогу, заставляли лезть на гору, что мы и делали. К моему удивлению, никто не побежал. Может быть, все трусы уже сдёрнули ранее, или каждый понимал, что поодиночке не вырвешься, перебьют запросто. И нас становилось всё больше. Присоединялись уцелевшие пехотинцы и, наверное, ставшие безлошадными легкие кавалеристы. Плотной группой, оставляя за собой трупы соратников и лошадей, мы поднялись по голому склону, пока не стал настолько крут, что без помощи рук не вскарабкаешься. Тогда начали смещаться по нему в сторону дороги. Мавры поняли наш маневр, перерезали путь к отступлению. К ним подоспела пехота, которая закончила мародерничать. Копейщики встали там, где мы могли бы спуститься, а лучники из-за их спин принялись обстреливать. Если воины могли закрыться щитами, то лошадей вскоре не осталось, и мы все превратились в пехотинцев.

В конечном итоге оказались возле входа в пещеру. Наверное, кто-то из местных специально привел нас к ней, надеясь укрыться там. Это было не только укрытие, но и западня, потому что враги расположились у подножия горы, оставив нам только путь к ее вершине по почти отвесному и голому склону. Вот тут я и подумал с сожалением, что на море наплевал бы на подобную критическую ситуацию, зная, что начнется шторм, и перемещусь. На суше могут быть неожиданные варианты. Впрочем, усилившиеся ветер и дождь наводили на мысль, что и на суше намечается что-то типа шторма, что смогу как-то выпутаться и из этой ситуации. Даже стало интересно, как?

Штурмовать нас мавры не собирались. Они начали подтягивать ближе к пещере камнеметы и стрелометы. Пока занимались этим, еще раз отправили к нам епископа Оппу. В предателя полетели камни еще до того, как он поднялся по склону настолько, чтобы можно было вести переговоры, а не орать издали. Один камень угодил в голову и сбил шапку, обычную шерстяную черного цвета. Священнослужитель поднял ее и, размазывая кровь, обильно текущую из раны по лысине, не загорелой в отличие от лица, проорал в наш адрес проклятия, помянув дьявола вопреки христианской морали. После чего, подобрав полы длинной темно-красной туники, затрусил вниз по склону.

Обстрел продолжался не долго. Все нынешнее метательное оружие не любит влагу. Жгуты из жил быстро размокают и теряют упругость. Вдобавок сильный ветер сильно снижал точность, особенно стрелометов. Да и камнеметы ни разу не угодили в цель. Камни разбивались о склон горы выше, ниже, левее, правее входа в пещеру, где спрятались мы, но ни одни не попал, хотя мишень была немалых размеров. Да и темнеть уже начало. Мавры решили, видимо, сделать перерыв до утра. Может, к тому времени погода наладится. Или мы сдадимся. Орудия накрыли просмоленными шкурами, которые придавили камнями, чтобы сильный ветер не сдул. Потом обслуга осадных орудий ниже по склону занялась палатками, надеясь спрятаться в них от дождя. К тому времени вражеские знатные воины уже отдыхали в шатрах, установленных еще ниже, неподалеку от того места, где началось сражение, а их стреноженные лошади паслись в долине, недавно разделявшей два войска.