У каждого свой путь - Любовь Рябикина

Женщина отошла на другую сторону храма. Разглядывала иконы и фрески на стенах. Продавщица свечей в левом углу от входа, уже не молодая, в черном платочке, несколько раз взглянула на нее. Марина подошла и купила с десяток свечей. Женщина спросила:

— Может, помочь поставить? Я подскажу…

Степанова отказалась:

— Я знаю. Спасибо.

Поставила свечи к иконам Николая Чудотворца, Георгия Победоносца, Владимирской и Казанской божьим матерям, за здравие и за упокой. Долго стояла перед каждой, шепча полузабытые молитвы. На сердце становилось все спокойнее. Заметив кружку для пожертвований, сунула в щель несколько бумажек. Перекрестилась на распятие Христа. Зажгла свечу и стояла с ней посреди храма, не чувствуя, как горячий воск стекает на пальцы. Исповедь закончилась часа через полтора. Наконец Горев встал с уставших колен. Отец Михаил перекрестил его, отпуская грехи и сказал вслед:

— Иди с миром, сын мой. Да укрепит Господь твою душу в последний час. — Подошел к Марине: — Большое дело вы сегодня сделали, Марина Ивановна. Ввели овцу заблудшую в храм Господень. Благослови вас Господь.

Женщина потянулась за кошельком в сумочку:

— Сколько я вам должна, батюшка?

Он покачал головой и мягко улыбнулся:

— Ничего вы не должны. Ступайте с миром.

— Благословите, отец Михаил…

Марина опустилась на колени и он перекрестил ее, что-то шепча старческими губами. Она поцеловала его руку. Встала. Подошла к Николаю, стоявшему у двери. Оба перекрестились и вышли из церкви. В воротах снова обернулись и осенили себя крестом. Лицо Горева было задумчивым и грустным. Подойдя к дому, Степанова набрала номер на мобильнике и велела ребятам возвращаться. Вошли в подъезд. Дорогу преградила милиция:

— Вы к кому?

Степанова сняла очки и оба милиционера вытянулись:

— Марина Ивановна… Без охраны?! С ума сошли! Мы же видели, как вы садились…

Она усмехнулась:

— Так надо ребята. Не могли бы вы выяснить, кому принадлежит серая иномарка, которая сейчас следом за моей «Волгой» въедет во двор? Очень надо.

Старший лейтенант насторожился:

— За вами следят? Что ж не сказали? Понимаю, слава у нас не ахти… — Парень взмахнул рукой: — Есть среди нас суки, но не все же мы сволочи! Уж вас-то, во всяком случае, не выдадим! До сих пор помним ваши слова насчет московского ОМОНа. Мы этого не знали. Мужики молодцы, что этому депутату на помощь не кинулись… Выясним насчет иномарки. Я вам позвоню.

— Лучше поднимитесь ко мне. Поговорим…

В лифте Николай задумчиво спросил:

— Марина, как тебе мысль пришла в церковь меня увести? Мне так легко сейчас и ничего не страшно.

Она дотронулась до его рукава:

— Колюнь, а кто еще мог тебе грехи отпустить так, чтобы ты почувствовал? Помнишь, ты в детстве посмеялся, что я с бабушкой тайком в церковь ходила. Я с той поры запомнила, как мне хорошо было. В человеке должна быть вера. Вот скажи честно и без обиды, ты в Аллаха верил?

Он покачал головой и чуть улыбнулся:

— Притворялся. Я вообще ни в кого не верил. Я верил лишь в себя. Мне батюшка сказал, что гордыня привела к тому, что со мной сейчас происходит. Я должен смириться и принять свой крест. Скажи, ты меня сможешь похоронить? Не хочу, чтобы в безымянной могиле. Дома хочу лежать. Если уж не с мамой рядом, Витюха не разрешит, то где-то там…

Николай говорил о смерти спокойно, словно это и не касалось его. Марина поглядела в серые глаза и кивнула:

— Похороню. Сделаю все, чтобы ты с тетей Марусей лежал. Хочешь, я поговорю завтра с генералом и попрошу оставить тебя у меня до самого суда?

Он отказался:

— Не надо. Мне надо побыть одному. Ты приезжай и помни о телеграмме.

Николай ушел утром, подсказав Степановой и мужикам, как избавиться от иномарки. Его способ был настолько интересен, что они решили использовать его чуть позже. Он попросил женщину не провожать его. Марина набила сумку продуктами и позвонила генералу, попросив, чтобы у Горева ничего из съестного не изымали. Бредин с первого дня знал, что Ахмад живет у Степановой. Генерал понимал, что говорить с женщиной бесполезно и просто ждал. Он увидел стоящего у ворот Горева издали. Поздоровался, ни о чем не спросив и зашагал к калитке. Через пятнадцать минут Николай вновь находился в камере. Он отнесся к этому абсолютно спокойно, лишь оглянулся на заскрежетавший за спиной замок и все…

Первое закрытое слушание состоялось в конце мая. В первом ряду Горев увидел Марину и чуть улыбнулся. Накануне она снова пыталась уговорить его взять адвоката и позволить ей помочь ему. Он мягко, но решительно отказался. Степанова вышла из камеры со слезами. Женщина сидела в черном платке и очках и все заседание он чувствовал на себе ее горестный взгляд.

В Нижнем Новгороде один инициативный деятель собирал подписи против войны в Чечне. Люди охотно подписывались, поддавшись на широко развернутую пропаганду, где армию объявили деморализованной, не готовой к дальнейшим боям и уставшей от войны. Это была новая пощечина боевым офицерам.

Разговаривая с военными на эту тему, Марина слышала скрип зубов и искреннее недоумение. Люди в Ставрополье и Краснодаре на себе испытали, что такое криминальная Чечня и не желели вывода войск из Ичкерии. А депутаты вовсю старались закончить боевые действия, обрекая людей, ждавших защиты от государства на новые мучения.

В конце мая в Чечню летал сам Президент, «купившийся» на собранные подписи. Он подписал новое соглашение о прекращении боевых действий с сепаратистами и во всеуслышание объявил войну законченной. Но бои продолжались. Тихие, незаметные. У армии были связаны руки и она не могла проводить широкомасштабные действия против не сложивших оружие бандформирований. А те окончательно распоясались и перешли на партизанские методы войны. Убивали из-за угла, ставили мины и фугасы, захватывали в плен солдат и командиров, а затем обезображенные тела находили в самых разных местах.

Марина плакала ночами и подолгу не могла заснуть после получаемых сведений. Ее друзья рисковали жизнями, а она ничего не могла сделать с этим. Но еще больше она переживала из-за Николая Горева. Каждый прошедший день приближал ее вновь обретенного друга к приговору…

19 июля 1996 года на крошечной равнине затерянной глубоко в горах между Афганистаном и Пакистаном состоялось совещание исламских фундаменталистов, съехавшихся со всего мира. Не смотря на то, что многие спецслужбы знали об этом, никто так и не смог вычислить место.

К огромному ярко освещенному шатру подлетали роскошные лимузины, выбрасывая из своих недр многочисленных гостей в тюрбанах и военной форме. Гудение мощного генератора в этом шуме, практически не ощущалось. По всем окрестным скалам были расставлены многочисленные посты из самых преданных Усаме людей. Гости бен Ладена рассаживались внутри шатра на роскошных коврах и многочисленных подушках. Устраивались поудобнее, чтобы выслушать выступление Усамы.

Здесь находились воинствующие исламисты из Лондона, Тегерана, Бейрута, Алжира, Египта и других стран. Собрались экстремисты-фундаменталисты со всех стран мира. Они обсудили создание единого исламского фронта, чтобы поставить Америку и Израиль на место. Была принята резолюция — любыми средствами бороться с иностранными войсками, размещенными на мусульманских землях. Бен Ладен во всеуслышание объявил врагами США, Россию, Сербию и многие другие страны только потому, что они боролись с расползающимся ваххабизмом и бандитизмом.

Через месяц состоялось второе слушание и снова окончательного решения судья не вынес, перенеся суд еще на три недели. Горев не знал, что Маринка употребила все свое влияние, лишь бы оттянуть суд и дождаться телеграммы. Она верила, что незнакомая Ольга пришлет ее.

Телеграмма пришла через сутки после третьего слушания. Приговор был оглашен. Судья не мог больше ждать. До расстрела оставалось два дня. На синем бланке стояло — «Марине Ивановне Степановой, для Николая. С мужем развелась. Жду мальчика. Назову Коленькой. Счастлива. Спасибо. Ольга». Марина схватила ее и рванула в тюрьму. Прорвалась сквозь все посты, дойдя до начальника тюрьмы. Встречи были запрещены, но она вошла в камеру приговоренного.

Николай удивленно обернулся от окна на скрежет открываемой двери, а она вместо слов протянула телеграмму. Мужчина читал раз за разом коротенькое послание и вдруг рассмеялся, подняв лицо к потолку. Он смеялся таким радостным смехом, что заглянула охрана, испугавшись, что арестант сошел с ума. Горев радостно смеялся, а Маринка горько плакала на его жесткой постели. Теперь, даже если бы он захотел повернуть все назад, было поздно. Николай прервал смех, услышав наконец-то ее рыдания. Подошел и присел рядом. Потряс за плечо: