Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер

— Спасибо. Я иду наверх. И если мистер Тернер не на палубе, скажите ему, что он мне нужен.

Несколько пестро раскрашенных лодочек двигались на веслах, передняя же шла очень круто к ветру под латинским парусом. Пока Хорнблауэр смотрел, матросы убрали парус, развернули лодку и вновь поставили его на другом галсе. У латинского паруса есть свои недостатки. На новом галсе лодка легко шла к «Атропе».

— Послушайте, мистер Тернер, — сказал Хорнблауэр. Решение, два последних дня подспудно зревшее, несмотря на множество других забот, оформилось окончательно. — Когда вы будете с ними говорить, скажите, что мы ищем французскую эскадру.

— Прошу прощения, сэр?

— Мы ищем французскую эскадру. Два корабля — два корабля достаточно. Линейный корабль и фрегат, прорвавшие блокаду на Корфу три недели назад. Прежде всего спросите, не заходили ли они сюда.

— Есть, сэр.

Тернер еще не совсем понял.

— Адмирал… адмирал Харви послал нас на разведку. Он ищет их с четырьмя линейными кораблями в окрестностях Крита. Четыре корабля достаточно, чтобы они отнеслись к нам с уважением.

— Я понял, сэр.

— Вы действительно поняли?

— Да, сэр.

Хорнблауэра раздражало, что приходится полагаться на Тернера. С испанскими властями или с французскими он разговаривал бы сам, но это, к сожалению, турки.

— Помните, об этом вы должны спросить прежде всего. Заходили ли сюда два французских корабля? Потом вы спросите разрешения заполнить водой бочки. Если можно, мы купим овощей и пару бычков.

— Да, сэр.

— Все время помните, что мы посланы на разведку адмиралом Харви. Не забывайте об этом ни на минуту, и все будет в порядке.

— Есть, сэр.

Лодка под латинским парусом быстро приближалась, развивая значительную скорость, несмотря на слабый вечерний бриз. Под носом у нее пенился внушительный бурун. Лодка подошла к борту и легла в дрейф. Латинский парус хлопал, пока его не подтянули наверх.

— Турки, сэр, не греки, — сказал Тернер.

Хорнблауэр мог бы обойтись и без его подсказки. Матросы были в грязных белых одеждах, их головы венчали красные фески, обмотанные грязными белыми тюрбанами. Седобородый человек, стоявший на корме, был подпоясан алым кушаком, с которого свисала кривая сабля. Высоким тонким голосом он окрикнул «Атропу». Тернер что-то крикнул в ответ на левантийском лингва франка. Хорнблауэр попытался понять, что тот говорит. В лингва франка, как он знал, смешались итальянский, французский, английский, арабский, греческий языки. Странно было услышать свое имя — Горацио Хорнблауэр — в невразумительной мешанине слов.

— Кто это? — спросил он.

— Мудир, сэр. Местный чиновник. Начальник гавани. Таможенный досмотрщик. Он спрашивает о нашем карантинном свидетельстве.

— Не забудьте спросить о французских кораблях, — сказал Хорнблауэр.

— Есть, сэр.

Разговор продолжался. Хорнблауэр не раз уловил слово «fregata». Седобородый турок развел руками и что-то сказал.

— Он говорит, французские суда не заходили сюда уже несколько лет, — перевел Тернер.

— Спросите его, не слышали ли о них на побережье или на островах?

Седобородый турок утверждал, что ни о чем таком не слышал.

— Скажите ему, — продолжал Хорнблауэр, — что я дам пять золотых за новости о французах.

Было что-то заразительное в атмосфере восточной беседы, иначе трудно объяснить, почему Хорнблауэр употребил слово «золотой», — он мог бы сказать Тернеру «гинея». Седобородый турок вновь потряс головой, но ясно было, что предложение его впечатлило. Хорнблауэр задал еще вопрос, и Тернер перевел.

— Я сообщил ему о присутствии поблизости британской эскадры, — доложил он.

— Хорошо.

Пусть турки думают, будто «Атропу» поддерживает сильная эскадра. Седобородый турок растопырил пятерню, отвечая на следующий вопрос Тернера.

— Он хочет по пять пиастров за каждую бочку, которую мы наполним водой, — сказал Тернер. — То есть по шиллингу за бочку.

— Скажите… скажите, что я дам ему половину.

Разговор продолжался. Солнце садилось, небо на западе начало краснеть. Наконец седобородый турок помахал на прощание рукой, и лодка, расправив парус, двинулась прочь.

— Они возвращаются, чтобы расстелить коврики для вечернего намаза, сэр, — сказал Тернер. — Я обещал ему десять гиней за все — включая право высадиться на пристани, заполнить бочки водой и сделать покупки на базаре, который откроется утром. Он получит свою долю и из того, что мы там заплатим, будьте уверены, сэр.

— Очень хорошо, мистер Тернер. Мистер Джонс!

— Сэр!

— Сразу как рассветет, мы начнем тралить, чтобы найти остов корабля. Трал надо приготовить сейчас.

— Э… есть, сэр.

— Сто саженей однодюймового троса, пожалуйста, мистер Джонс. Два девятифунтовых ядра. Сделайте для каждого по сетке и привяжите их на расстоянии десяти саженей друг от друга посредине троса. Ясно?

— Не… не совсем, сэр.

Поскольку Джонс ответил честно, Хорнблауэр сдержался, чтобы не упрекнуть его за непонятливость.

— Возьмите сто саженей троса и привяжите одно ядро в сорока пяти саженях от одного конца, другое — в сорока пяти саженях от другого. Теперь ясно?

— Да, сэр.

— Можете спустить на воду баркас и тендер прямо сейчас, пусть будут готовы к утру. Они будут тянуть трал между собой, чтобы ядра тащились по дну, пока не наткнутся на остов. Объясните команде шлюпок их обязанности. Как я уже говорил, работы надо начать на рассвете. Нам понадобятся кошки и буйки — отметить место находки. Ничего подозрительного — доски, к которым привязано по семнадцать саженей троса. Это вам понятно?

— Да, сэр.

— Приступайте. Мистер Тернер, я попрошу вас через пятнадцать минут явиться ко мне в каюту. Посыльный! Передайте доктору мои приветствия и попросите его немедленно зайти ко мне в каюту.

Хорнблауэр чувствовал себя ярмарочным жонглером, подкидывающим разом полдюжины шаров. Он хотел услышать от доктора, как пациент; хотел разузнать у Тернера про местных чиновников; хотел приготовить все к завтрашнему дню; хотел подумать, как будет поднимать сокровища, если Маккулум не сможет ничего посоветовать. Надо было оставить письменные распоряжения на ночь, учитывая, что они находятся в гавани весьма сомнительной нейтральности.

Лишь поздно вечером он вспомнил кое-что еще — ему напомнило внезапное ощущение пустоты в желудке. Он с утра ничего не ел. Ему принесли сухарей и холодного мяса, он торопливо прожевал жесткие куски и вышел на палубу в темноту.

Ночь была холодная, молодой месяц уже взошел. Ни малейшее дуновение ветерка не тревожило гладь воды в заливе, такую ровную, что в ней отражались звезды. Черной и непроницаемой была вода, скрывающая четверть миллиона фунтов стерлингов. Столь же непроницаемо и его будущее, подумал Хорнблауэр, наклоняясь над фальшбортом. Разумный человек, думал он, сделав все, что в его силах, лег бы в постель и уснул, выкинув из головы все тревоги. Однако ему потребовалось огромное усилие воли, чтобы заставить себя лечь в койку и, поддавшись телесному и душевному изнеможению, забыться