Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

— Старый совсем, лет пятнадцать ему, наверное.

— Четыреста восемьдесят, — коротко ответил я. Компания присвистнула.

— Это, получается, полтысячи лет назад бабуля Яга завела себе собаку, а раз в пятнадцать лет берет вишню, достает из нее косточку и запихивает в пса ягоду вроде таблетки? — уточнила Уэно.

— Именно так, — подтвердил я. — И горе тому, кто этого пса обидит. Но у вишен есть и еще одна особенность, весьма малоприятная. Если их передавать «из рук в руки», фокус не получится, молодить они не будут. Их нужно именно красть. А еще до Ван-Хана надо добраться, и по пути точно будут сюрпризы. Холм, на котором стоит его усадьба, охраняется.

— Чтобы украсть было труднее? — уточнила Уэно.

— Нет, чтобы вишни абы кому в руки не попадались. Я сам не всегда понимаю, как это всё работает, но раз уж мы вызвались помочь… время вершить подвиги. Не исключено, что от героизма вишня становится только целебнее. Это, опять же, никому достоверно не известно.

Мы еще шли вдоль призрачного русла Оби, как нас нагнал какой-то посвист.

На ближайшей поляне на древнем раскидистом дереве, вид которого от меня ускользнул, сидели три гарпии.

Нас заметила первая. Обернувшись темными тощими крыльями, она нахохлилась. Под ее глазами виднелись огромные синяки. Я не брался сказать, сколько ночей бедняга не спала и сколько из них прорыдала.

— Я ждал тебя; в вечерней тишине явилась ты владычицей морскою!

Вторая гарпия, чьи перья были пышны и перламутрово-светлы, обернулась как сова и изобразила удивление. Воткнув крылья в бока в стиле «я вас не звал, идите…», она выдала:

— И, кинув вслед ему: «Иди отсюда», она сама того не поняла, что из души, из глубины, оттуда кричала: «Идиот, сюда!»

Она плотоядно облизнула губы. Из-за дерева появилась третья, она вразвалку подошла и встала под веткой с предыдущими двумя. Ее перья казались красноватыми, но кругленькое лицо и багрового цвета глаза не предвещали ровным счетом ничего хорошего.

— Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. Что интересней на свете стены и стула? — подумав немного, выдала она.

Я услышал тихий шорох. Томоко сползла на землю.

— Костя, что с ней? — Уэно бросилась к великанше.

— Положи в безопасную позу и возвращайся. У нее вынос мозга, — констатировал я.

— Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада по чистым листам, где до времени — все по устам, — быстро сориентировался Кавагути. От него я не ожидал и уже триста раз пожалел, что мы не вытащили Изаму из библиотеки.

— Не пропускай слова, чиста, как ночь, бумага, едва штормит, едва в нас теплится отвага. Шумит Гвадалквивир, вращаются созвездья. Уже написан мир, и мы читаем бездну, — кинула ему первая гарпия, злобно махнув черным крылом.

Уэно не выдержала и встала перед деревом в позу чтеца.

Когда-то бывали фениксы здесь,

Теперь — терраса пуста,

И только река, как прежде, течет,

Стремительна и чиста.

И возле дворца, что был знаменит,

Тропинка видна едва.

И там, где гремели всю ночь пиры, —

Курганы, цветы, трава.

И речной поток у подножья гор

Проносится, полный сил,

Здесь остров Белой Цапли его

Надвое разделил.

Я знаю, что солнце могут закрыть

Плывущие облака:

Давно уж Чанъаня не вижу я —

И гложет меня тоска.

Светлоперая гарпия разразилась бурными аплодисментами. Кицунэ умудрилась впечатлить ее. Да и меня, если честно.

Рыжая, закатив глаза под надбровные дуги, долго соображала, что еще можно вкинуть в битву цитат и контекста. Вдруг ее озарило.

Французский знаете.

Делите.

Множите.

Склоняете чудно.

Ну и склоняйте!

Скажите —

а с домом спеться

можете?

Язык трамвайский вы понимаете?

Птенец человечий

чуть только вывелся —

за книжки рукой,

за тетрадные дести.

А я обучался азбуке с вывесок,

листая страницы железа и жести.

Землю возьмут,

обкорнав,

ободрав ее, —

учат.

И вся она — с крохотный глобус.

А я

боками учил географию, —

недаром же

наземь

ночёвкой хлопаюсь!

Зааплодировали все, кроме лежащей Томоко и меня.

Мне же начинало надоедать. Изобразительное искусство меня мало впечатляло, но на него хотя бы можно было посмотреть. Мужчины, любящие глазами, и вот это всё. Стихотворное искусство казалось уж совсем тоскливым. Скучать от него я начинал довольно быстро. Вот прозу я ценил…

— Эй!

Все обернулись ко мне.

— Совесть имейте. Ваша битва отсылок, скрытых смыслов и метафорического контекста достала. Помимо этого, здесь ноль полезной информации.

Гарпии пригорюнились.

— Ну ваше темнейшество! — взмолилась рыжая. — Что же нам делать?

— Снизьте уровень до пирожков! — нахмурившись, повелел я.

Недзуми начал довольно скалиться.

— А ты что девушек обижаешь? — накинулся на него я. — А ну выдал хокку собственного сочинения! Быстро!

Он наморщил лоб.

Далеко домой.

Вернусь на Фудзияму -

Тогда напишу.

Темная гарпия впала в прострацию. Из-под ее опухших век выкатилась крупная слеза.

— Так, а ты что расклеилась? — я напустился и на нее. — Тебе есть где жить и с кем читать стихи! Быстро приведи себя в порядок!

— Тоже хокку, господин? — она вытерла слезу перышком.

— Нет, тебе пирожок!

Она задумалась.

— А, знаю.

а если правда мир театр вдруг

то можно мне другую роль

и посмотреть вообще сценарий

и получить бы гонорар

Закончив пирожок, она разревелась с утроенной силой. Белоперая гарпия, сидевшая на той же ветке, бросилась ее утешать. Рыжая не выдержала:

— Ну, какие итоги?

— Зуб даю, ничья, — я развел руками.

— А вы что хотели-то? — задала она самый резонный вопрос.

— Да мы просто мимо шли… — я больше не нашелся, что ответить.

— Ну так и шли бы…

Томоко очнулась. Я помог ей встать. Чувствуя себя героями плохого анекдота, мы оставили гарпий, перешли поляну и продолжили дорогу.

— Костя, а что это вообще было? — Уэно сдалась после десяти минут молчания.

Я вышел из размышлений о судьбах мира.

— Да всё просто. Это русские гарпии.

— И ты им явно знаком, — продолжила она.

— Да я тут всем блин знаком, куда ни плюнь. Короче, есть у нас, если верить рассказам, три гарпии. Гамаюн — птица вещая. Это та курица, которая с рыжими перьями, внизу топталась. Она байки травит. Алконост — птица счастия, с белым пером. Если услышишь, как она поет — хороший