Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

«Вы ожидаете больше потребительских товаров после жертв, принесенных во время войны? — вопрошал по своему обыкновению Сталин и сам же отвечал: — Как бы не так! При коммунизме приоритет должен и впредь отдаваться тяжелой промышленности. Вы ожидаете изменения и даже отмены колхозной системы? Ничего не выйдет! Коллективизация остается краеугольным камнем советской системы! Вы думаете, что теперь наступил мир? Ошибаетесь! Да и о каком прочном мире можно говорить, если капитализм и империализм все еще сохраняют силы? Что теперь делать? Да то же самое, что мы все и делали до войны! Работать еще упорнее, выполнить следующий пятилетний план и добиться новых показателей. Ибо только тогда наша страна будет гарантирована от случайностей!»

Конечно, Сталин упомянул о победе, но выходило как-то так, что победил Гитлера уже не русский народ, а совершенно безликий общественный строй и «политическая система».

Многих, кто умел читать между строк, эта речь повергла в шок. Но мог ли Сталин не произнести ее? Думается, нет. По причине огромных изменений в мире, произошедших после окончания войны. С разгромом общего врага не стало и точек соприкосновения между СССР и Западом. По сути, союзники разошлись уже в Потсдаме, и как бы в подтверждение этому 21 августа 1945 года новый президент США отменил действие ленд-лиза по отношению к СССР.

Как это ни печально, но ни лидеры США, которые начинали играть ведущую роль в мировой политике, ни Сталин поначалу так и не поняли, что новые исторические условия требуют и соответствующих им новых отношений.

Привыкнув диктовать свои условия с позиции своей победоносной армии, которая в феврале 1946 года была переименована в Советскую, Сталин и после войны считал военную силу главным фактором в решении практически любых вопросов. Но в то же время он, по всей видимости, уже интуитивно чувствовал, что его время уходит и наступает новое. А оно действительно наступило уже 5 марта 1946 года, когда Черчилль в Фултоне призвал англосаксонские народы сплотиться для отпора коммунистической экспансии, что, в сущности, являлось официальным объявлением «холодной войны», и Сталин даже не сомневался, что программное заявление бывшего британского премьера согласовано с лидерами западных стран и США.

Оно и понятно, ведь в своей речи Черчилль говорил о том «железном занавесе», который опустился над Европой от Штеттина на Балтике и до Триеста на Адриатике, и о том, что постпотсдамкая Европа была совсем «не той Европой», за которую они воевали. Что требовалось для создания «той самой Европы», за которую сам Черчилль так отчаянно боролся в Тегеране, Ялте и Потсдаме? Для начала только одно — пересмотр принятых по Центральной и Юго-Восточной Европе решений.

Выступление Черчилля Сталин расценил как «опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество». «Немцы, — говорил он, — произвели вторжение в СССР через Финляндию, Польшу, Румынию, Венгрию... Спрашивается, что же может быть удивительного в том, что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу?».

Конечно, Сталин был трижды прав, создавая эти самые «лояльные» по отношению к нему правительства. Только были ли они на самом деле такими лояльными? Да, в 1945 году великие державы «согласились» с переходом Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии и Албании, Финляндии, части Германии и Австрии в сферу советского влияния. Но наладить это влияние должным образом оказалось далеко не просто.

И в то же время когда сам Сталин желал видеть в правительствах всех этих стран как можно больше коммунистов с постепенной их абсолютизацией, Запад не собирался отдавать ему на откуп все эти страны и делал все возможное, чтобы сохранить существовавший в них строй. Положение осложнялось еще и тем, что Польша, Венгрия и Румыния не только симпатизировали США, но и выделялись среди остальных государств Восточной Европы достаточно сильными антирусскими и антисоветскими настроениями.

Но самым удивительным в истории образования социалистического лагеря было то, что гарантом развития демократии входящих в него странах должен был выступать тот самый Сталин, который создал один из самых страшных тоталитарных политических режимов. Правда, поначалу этому не придавалось особого значения. Да и сам Сталин в беседах с лидерами завоеванных им стран говорил о возможности «мирного перехода к социализму», что вполне согласовывалось с тактикой демократов. Но говорить — не значит делать, и на самом деле Сталин собирался формировать демократические блоки как основу коалиционной власти и использовать силу — военную и политическую — при нейтрализации лиц, отвергавших коалиционный принцип власти с участием коммунистов.

Понятно, что уже очень скоро именно силовые методы стали основной формой работы с демократами практически во всех странах Восточной Европы. И тяжелее всего пришлось все той же многострадальной Польше, где уже с осени 1944 года НКВД СССР проводил массовые и ярко окрашенные в политические тона репрессии. И прежде всего били тех, кто был против коммунистов во властных структурах и присутствия Красной Армии на польской земле.

Весной 1945 года лишь с помощью введенных в Бухарест советских дивизий румынские коммунисты смогли войти в правительство П. Грозы. И в своих тайных переговорах с Гомулкой, Костовым, Ракоши и другими восточноевропейскими политиками глава отдела международной информации ЦК ВКП(б) Г. Димитров настойчиво советовал «бить по морде» всех противников режима.

«По морде», конечно, били, и еще как! Уже в 1944—1945 гг. поднятая Сталиным и подхваченная местными коммунистами репрессивная волна накрыла Восточную Европу. Борьба шла отчаянная. И в конце концов, от сталинизма удалось спастись только Австрии и Финляндии, где коммунисты были слишком слабы, чтобы прийти к власти даже с помощью Советского Союза. Ну а в целом все было, как всегда, и строительство социалистического лагеря осуществлялось точно так же, как и при возведении любого лагеря: с войсками, сторожевыми вышками и часовыми...

Впрочем, по-иному и быть не могло! Как еще заливший собственную страну кровью Сталин мог создавать прокоммунистические режимы в подвластных ему странах? Да еще для последующего строительства социализма в них! Потому и летели головы всех, кто посмел усомниться в справедливости того самого нового порядка, который теперь на их земле устанавливал Сталин...

Могло ли быть иначе? Вряд ли. И дело было даже не в давно отброшенных идеях мировой революции. Помимо желания Сталина строить остальной мир по своему образцу он прекрасно понимал, что, если не он, то в Восточную Европу придут другие и тогда придется снова столкнуться с тем, с чем уже столкнулся перед войной, с полностью враждебным окружением. Ему же еще предстояло восстанавливать разрушенное...

А строить надо было много. Победа далась очень большой ценой, и огромная страна дымилась в руинах. Помимо многих миллионов павших на фронте и в тылу, СССР потерял более 30% национального богатства, было разрушено 1710 городов, более 70 тысяч деревень и сел, свыше 6 миллионов зданий. Уничтожены многие заводы, фабрики и промышленные предприятия, возведенные в годы первых пятилеток.

В 1946 году Сталин решил увидеть «степень разрушения городов» собственными глазами. И, как вспоминала В. Истомина, участница этой поездки, он «нервничал, видя, что люди живут еще в землянках».

О восстановлении разрушенного немцами хозяйства Сталин заговорил еще 6 ноября 1943 года. После освобождения Белоруссии он сказал ее первому секретарю П.К. Пономаренко, что «жильем нужно обеспечить всех, но на первых порах, когда его более всего не хватает, следует обратить особое внимание на обеспечение жильем, в первую очередь, семей защитников Родины, особенно многодетных матерей, мужья которых в армии».

Тем не менее программа полного восстановления и развития народного хозяйства была принята лишь в марте 1946 года в качестве четвертого пятилетнего плана. И цели новой пятилетки, по словам самого Сталина, сводились «к восстановлению пострадавших районов страны, восстановлению довоенного уровня промышленности и сельского хозяйства и необходимости превзойти этот уровень в более или менее значительных размерах».

Четвертый пятилетний план предусматривал проведение широкомасштабных восстановительных работ на территориях, подвергшихся оккупации, где проживали без малого 88 миллионов человек, производилось 33% промышленной продукции и находилось 47% посевных площадей. Планом намечалось также увеличение производства продукции: в промышленности — на 48% по сравнению с 1940 годом, а по сельскому хозяйству — на 27%.