Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Тем не менее у Сталина имелись все основания быть довольным именно таким окончанием самой страшной войны за всю историю человечества. Да, он не получил всего того, что просил в Ялте, и неудачи с германскими репарациями сидели в его сердце занозой, но и добился он многого. И если сама победа была завоевана неимоверными усилиями всего народа, то успех ее превращения в твердую валюту политических выигрышей явилась результатом его дипломатического искусства на последних этапах войны. И после войны Сталин сумел добиться того, чего Гитлер добился своей дипломатией до ее начала.

Конечно, между Сталиным и Гитлером имелось множество различий, но сближало их инстинктивное понимание взаимоотношения между войной и политикой.

Гитлер постоянно грозил войной боявшимся ее демократическим государствам, а Сталин на удивление точно увязывал успех военных операций с политическими соображениями и умением настаивать на той форме мирного урегулирования, которая зависела от исхода боевых действий его войск. Удивительно схож был и язык тех политических двусмысленностей, на котором они оба говорили. И если для первого это был язык Лиги Наций, призыв к национальному самоопределению и равноправию, то для второго представлял полный набор терминов «демократический социализм», «национальные фронты», «антифашизм», «свободные выборы», «всеобщее избирательное право».

Недруги Сталина и сегодня могут утверждать все, что угодно, перечислять имена казненных и убитых им, но факты говорят сами за себя. Получив из рук пораженного тяжким недугом Ленина напрочь разрушенную страну, он превратил ее в великую индустриальную державу и одержал победу в самой страшной войне. Именно он спас мир от «коричневой чумы», благодаря чему и стал самым влиятельным политиком в мире, с которым считались даже те, кто долгое время видел в нем калифа на час.

И что бы там ни говорили, именно победа в войне явилась той вершиной, на которую поднялся Сталин в своих отношениях с народом. Ему было прощено многое, и в созданном вокруг него культе вождя нации и наследника русских царей он стоял уже несравненно выше Сталина-вождя революции и наследника Ленина...

Почти всю осень 1945 года Сталин провел на юге. После долгой и тяжелой войны ему хотелось хоть на какое-то время расслабиться и подлечиться. «Он, — вспоминала дочь Сталина Светлана, — постарел. Ему хотелось покоя. Он не знал порою, чего ему хотелось...» Но, увы... по-настоящему ему отдохнуть так и не удалось. И началось все с того, что оставленный им на хозяйстве Молотов дал разрешение на публикацию в советской прессе выдержки из речи Черчилля, где тот высоко отзывался о СССР и Сталине и по достоинству оценивал их огромный вклад в общую победу.

Вождю черчиллевские дифирамбы не понравились, и он дал гневную телеграмму в Москву: «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалениями России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР... Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны xерчиллей, nрумэнов, бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными...»

Однако Молотов не внял грозному предупреждению и на приеме в Кремле пообещал иностранным корреспондентам устранить «русскую цензуру» на «условиях взаимности». В большей степени это обещание так и осталось обещанием (хотя цензоры и перестали вычеркивать некоторые слова), тем не менее многие иностранные журналисты увидели в начинании Молотова начало перемен. И во весь голос заговорили о скором возвращении Молотова на пост главы правительства. Иначе говоря, на место Сталина, который был, по их же словам, стар и болен.

Сталин потребовал объяснений и чуть ли не на следующий день получил от Молотова, Берии, Маленкова и Микояна уверения в том, что во всем виноваты сотрудники отдела печати Наркомата иностранных дел. Что же касается обещания Молотова ослабить цензуру, то, судя по клятвам Вячеслава Михайловича, ничего подобного он не говорил, и все это было измышлением западной прессы.

С цензурой же все было в порядке, и она как не пропускала, так и впредь не пропустит ни одного свободного слова, ни единой свободной или крамольной (что, по сути, одно и то же) мысли. И в чем-чем, а в этом товарищ Сталин может быть уверен...

Но, увы... товарищ Сталин уверен не был. Нет, не в цензуре, а в самом Молотове. О чем и сообщил Маленкову, Берии и Микояну. «Вашу шифровку получил, — с явным раздражением писал он. — Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны...

Молотов не мог не знать, что пасквили на Советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отражаются на престиже и интересах нашего государства. Однако он не принял никаких мер, чтобы положить конец безобразию, пока я не вмешался в это дело. Почему он не принял мер? Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей особенно после того, как он дал обещание иностранным корреспондентам насчет либерального отношения к их корреспонденциям?

Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему? На каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?.. До вашей шифровки я думал, что можно ограничиться выговором в отношении Молотова. Теперь этого уже недостаточно. Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов.

Я не могу считать такого товарища своим первым заместителем. Эту шифровку я посылаю только вам троим. Я ее не послал Молотову, так как я не верю в добросовестность некоторых близких ему людей. Я вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть эту мою телеграмму полностью, но копии ему не передавать».

Можно себе представить, с какой радостью зачитал Маленков (или Берия) страшное, по своей сути, послание Сталина не «дорожившему интересами» государства Молотову и что тот чувствовал, слушая летевшие в него, словно булыжники, сталинские обвинения. И причины на то были. За время войны он и Берия значительно укрепили свое положение и создали между собой своеобразную связку, поскольку никаких «блоков» и «союзов» Сталин вокруг себя не терпел. И теперь они делали все возможное, чтобы оторвать от вождя таких старых и испытанных бойцов, как Молотов и Каганович. Как и всегда в таких случаях, в ход шли любые провокации, которые назывались «борьбой за власть». Ведь уже многим было ясно: быстро стареющий Сталин долго не протянет.

Сегодня уже никто не скажет, кто, выражаясь современным языком, «сливал» на Запад информацию о плохом самочувствии Сталина. Тем не менее принято считать, что сделано это было по линии ведомства Берии.

Возможно, это так, и Лаврентий Павлович любыми правдами и неправдами пытался сбросить Молотова. А заодно бил и по Жукову, которого ненавидел всем своим существом и который со своим огромным авторитетом в армии и народе мог ему помешать в его будущей борьбе за власть. Берия прекрасно понимал: очень скоро начнется драка за власть, и такой человек, как Жуков, может сыграть в ней решающую роль. Особенно, если будет стоять во главе армии.

Значит, надо было как можно дальше и быстрее удалить маршала от эпицентра всех будущих событий. И вряд ли Хрущев ошибался, когда говорил, что все гонения на прославленного полководца были организованы Берией. Да и как иначе объяснить, что в статьях западных газет и журналов, которые Берия так заботливо отсылал Хозяину, постоянно фигурировали фамилии Жукова, Булганина и Жданова. В то время как он сам и близкий к нему Маленков по каким-то ведомым только западным продажным писакам причинам не были упомянуты в этих публикациях ни разу.

Если так оно и было, то Лаврентий Павлович хорошо знал, по какому месту бить, и по странному стечению обстоятельств на Западе стали появляться статьи об «ожесточенной закулисной борьбе за власть между маршалом Жуковым и министром иностранных дел Молотовым», которые, как писала «Чикаго трибюн», «пытаются занять место Сталина». При этом западная печать то и дело упоминала о плохом здоровье Сталина, а швейцарская «Базлер нахрихтен» дошла до того, что со ссылкой на «некие турецкие дипломатические источники» сообщила... о его кончине!

Вряд ли Сталина интересовала вся эта чепуха, которую тассовцы назвали «инсинуацией турецких мерзавцев в швейцарской газете», но вот от кого на Запад попадала информация о его плохом здоровье, его не могло не интересовать. Особенно если учесть, что в Вашингтоне ожидали «официального опровержения сообщения, согласно которому состояние здоровья генералиссимуса Сталина вызывает опасение».