Внутренний враг. Пораженческая «элита» губит Россию - Михаил Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Земля у нас богатая, обойдемся без «пятой колонны», а мировой джихад шапками закидаем.
«Восстановление доверия к власти, к ее институтам, которое является необходимым атрибутом стабильного государственного устройства, не состоится без восстановления моральной связи с предшествующими эпохами, а следовательно, с предшествующими правителями».
Правильная вроде как мысль. Но вот только никак не со всеми правителями возможно разом эту самую связь восстановить. Хотим мы или нет, возникает необходимость выбирать. Нельзя быть разом со Сталиным и с Хрущевым, с Павлом I и Александром I, с Петром III и с Екатериной Великой. Это уж шизофрения получится.
В свете же выбора проблема оборачивается для нас презанятной своей стороной.
На недавнем соборе РПЦ в очередной раз подали голос сторонники канонизации «святого царя Ивана». Канонизация, как и следовало ожидать, категорически не проехала. Был сделан, кстати, обстоятельный научный доклад о причинах полной оной невозможности. Но, коль скоро далеко не все читатели и авторы «ГТ», как мне представляется, присутствовали на упомянутом соборе, мне, как в какой-то мере ученице В.Б. Кобрина[27], следует поднять эту тему особо. Потому, что Кобрин[28] — это, господа, школа Веселовского. Так что я эту эпоху представляю, в отличие от некоторых, не по Эйзенштейну.
И вот что я читаю у И. Лавровского: «Достаточно убрать Москву, как Россия опять превратится в набор больших и малых деревень, каким она была до восшествия на престол Грозного». Опаньки! Двуглавые орлы, стало быть, на деревню к дедушке прилетели. Думали-гадали, за кого б захудалого-слабого царевну отдать, ну и нашли на печи деревенщину.
«Результаты опричнины трагичны для страны», — подытоживает Кобрин. «Путь форсированной централизации без достаточных экономических и социальных предпосылок был осуществим только при условии неслыханного усиления личной власти царя. Свою реальную слабость власть пыталась компенсировать жесткостью, создавая не четко работающий аппарат государственной власти, а аппарат репрессий». Полно, да только ли о Грозном это можно сказать? К «Иосифу Виссарионовичу» эта характеристика подходит, словами английского классика, как фланелевое белье после стирки. Кобрин указывает историческую альтернативу: «…деятельность Избранной Рады, при правлении которой были начаты глубокие структурные реформы, направленные на достижение централизации. Этот путь не только не был таким мучительным и кровавым, как опричный, но и обещал результаты более прочные и исключал становление снабженной государственным аппаратом деспотической монархии. Но этот путь не исключал результатов немедленных: структурные реформы дают плоды не сразу, а потому нередко обманывают нетерпеливые ожидания. Возникает соблазн утопического, волюнтаристского. командно-репрессивного пути развития. Ведь эти три эпитета жестко связаны: любая утопия волюнтаристична, а потому для своего осуществления требует строгих приказов, подкрепленных репрессиями.
Путь Избранной Рады был основан на реальных тенденциях развития страны, быть может, не столь познанных (ведь в ту эпоху господствовал еще донаучный уровень мышления), сколь по крайней мере уловленных чутьем умных и реальных политиков. Путь же опричнины основывался на произвольном хотении».
Зачем же нам сегодня скатываться на «донаучный уровень мышления», предполагая в Грозном строителя-собирателя? «Тенденции централизации, ликвидации удельного сепаратизма были объективными, — пишет Кобрин. — К крепкому единому государству, как к Риму, вели все пути». Так что полезен был Грозный для созидательного процесса, как мешок на ногах у марафонца.
Не странно, что при Сталине искусственно нагнетался своего рода культ Грозного, писались «научные труды, имеющие отнюдь не научное обоснование». Помнится, недавно в какой-то телевизионной программе скользнуло, в виде анекдота, упоминание, как Нечкина, услыхав, каков снимается фильм, срочно переделала готовую работу, изменив значение опричнины на сугубо положительное. Но не все историки были таковы. С.Б. Веселовский (1876–1952) «спасал честь и достоинство отечественной исторической науки. Опричнина была вроде далека от его традиционно сложившихся научных интересов: предмет его исследований составляла история социально-экономических отношений. Но преданность научной истине и отвращение ко лжи заставили его взяться за большой труд. Первые его работы об опричнине еще успели выйти в свет…» Ученый подвергся жестокой травле, рисковал свободой и жизнью. Вот каких героев мы должны поднимать на щит для врачевания национальной гордости!
Мне могут возразить: ладно, раны, нанесенные обществу Сталиным, еще не зарубцевались. Но едва ли найдутся потомки, допустим, Колычевых, которым возвеличение Грозного столь же больно, как возвеличение Сталина больно внукам «врагов народа»? Яркие фигуры хорошо подходят для создания средствами кино и литературы некоего полезного набора, необходимого для воспитания патриотического поколения. Почему б не оставить реального Грозного ученым, а на широкую публику слепить пряник? Кому плохо, дела-то давние. Ох, какое скверное рассуждение!
Можно ради пользы дела преувеличивать чью-либо пользу или добродетель, но нельзя лгать.
Даже если Николай II предстанет лучше, безошибочней, чем был в жизни (в особенности в произведениях для юношества) — вот тут вреда действительно не будет. Потому, что Николай был человеком высокой нравственности, автором опередивших свое время мирных инициатив. Но ребенок, поверивший в детстве в замечательного Грозного с замечательным Сталиным, рискует вырасти нигилистом. Постмодернистом то бишь, по-нынешнему. Ложь мстит. Ничего хорошего на ней не выстроишь. Нельзя делать положительный образ из ката, что, в поношение собственному царскому достоинству, пытал людей своими руками, что убивал ради шутки (своих опричников в том числе). Я уж, так и быть, оставлю за кадром свои религиозные размышления по поводу помянутого не к ночи ордена. Упомяну лишь о том, что это только современное сознание может предположить, что Курбский, называя подручных Грозного «кромешниками», всего-навсего каламбурил. Впрочем, и про «правителей» советской империи я имею подобные же идеи, но это опять-таки не сейчас. Грозный, в панике бивший средь ночи в колокол, созывая свою «братию» на молитву, и Сталин, обласкавший Церковь, когда напал Гитлер, — трусы. Их «церковность» — судороги нераскаянного грешника, страх смерти и ада. Жалкое зрелище.
М. Юрьев фантазирует о будущем, изобретая служилое сословие под названием «опричнина». Но матерьял противится. В тексте то и дело пролезает то «феня», то способность к расправе над безоружным. Как вы яхту назовете, так она и поплывет.
«Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей». Это вспоминает опричник Генрих Штаден[29]. Мерзавцев иной раз здорово тянет на мемуары. Опричники годились только для террора — в их среде отсутствовало главное, что необходимо в военном сословии: организованность и дисциплина. Никак нельзя соотносить служилое сословие с этой шайкой уголовников. Впрочем, полемику с М. Юрьевым я, быть может, продолжу еще в заданном утопическом жанре.
А теперь вот о чем. Империя не создается и не выживает ради собственно создания и выживания. Ее должна направлять высшая цель. Даже такая дура, как Америка, и та себе внушает, что несет миру демократию, а не просто хавает все на своем пути. На днях мы электронно разговорились с Ю. Вознесенской о «бремени белых». Не могу удержаться от цитаты из ее письма:
«Почему европейцы? Да потому, мне кажется, что они приняли Христа как саму жизнь — вот и стали ведущей частью всей жизни. Существовала только одна саморазвивающаяся цивилизация — христианская. Все остальное представляло собой стагнацию в язычестве — самосохраняющиеся цивилизации. Разрази меня гром, не вижу никакого развития больше нигде. Да, сейчас христианская цивилизация вроде куда-то не туда развивается — но ведь развивается же! Достаточно резкого поворота к Христу — и все обретет другой смысл и расцветет.
Сын моей подруги постоянно ездит в Африку. Знаете, что она собой представляет после ухода европейцев? Пейзаж после битвы. Все в развалинах, все загажено и разворовано. Безумная и фатальная лень да изредка вспышки энергии на тему „убить и украсть“. Как-то он сопровождал транспорт с медикаментами в Нигерию: по дороге на ВСЕХ границах Африки его задерживали и не выпускали, пока он не давал деньги. В общем бесплатные пожертвованные лекарства, пропущенные по Европе без задержек и таможенных оплат, в Африке были оплачены впятеро, а в конце концов — разворованы самими же африканцами. Он и другие энтузиасты пытались найти хоть какие-то силы, способные навести порядок, входили в контакты с властями, с президентами, с военной верхушкой, но все они смотрели на них только как на источник обогащения.
