Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

«Анна, закажи подводу!» — командует Тата. «Тетя Соня, на завтра заказан фургон», — членораздельно говорит сестра. «Уадно, как хотите», — не расслышав, отмахивается Тата. «У меня в голове не укладывается, как мы уместили в одну машину столько барахла?!» — рассуждает мама. «Гусеницу! Мама, возьмем гусеницу!» — прошу я о «детали танка». «Не надо шпиговать эту коробку насекомыми, — вздыхает мама. — Здесь документы».

Завтра — в город. Мы хотим домой. Мы хотим остаться. Можно ли покинуть наш лес, поляну, землянку? Как не вернуться в нашу комнату, к игрушкам, друзьям? Городу?

«Не будем брать эту табуретку», — решает мама. «Перестань терзать брата, — приказывает сестра. — Размотай проволоку». — «Мы так не деуали», — формулирует свое отношение к сборам Тата. «А мы сюда еще приедем? » — интересуется Серега. «Не знаю. Посмотрим», — выпрямляется мама.

Лето было долгим-долгим. С весны до осени. И снова — город. Подрос, но не вырос такой, как Славка, а комната стала меньше. Темнее. После нашего поля, нашего леса, неба, озера — опять в комнату. На весь год.

II

Дима идет по газону-саду у стен Академии ПАУК. Акация просунула ветви между черными прутьями ограды. Наружу. На улицу. Дорожка начинается от каменного крыльца здания. Здесь вытоптана она обширным кругом. Началом своим. Глубже в акацию теряется. Ступаешь уже в траву, уверенный, что там, в конце тропы, найдешь что-то. Обязательно отыщешь. Необходимое. Единственное. Должное быть найденным. Тобою. Вот и конец тропы. Решетка. Труба водосточная. Под ней — песок. Как блин. В нем ягодами варенья увязли камешки, стеклышки, омытые водосточными струями. Ничего! Пристально, до рези, всматриваешься в траву. Нет! Ничего нет! Обманут. Не нашел.

С крыльца его зовет Анна. Она отдала работу, и можно бы идти в «садик», но ее сослуживица просила привести сына. Нина Аркадьевна обожает Диму. Зная любовь ее, мальчик с порога прыгает в ее объятия, и она целует ребенка. Мнет. Сажает себе на колени. Дима — счастлив. От женщины одуряюще пахнет духами. Сама всегда в украшениях: бусы, перстни. Губы накрашены яркой помадой, будто залакированы: фея, просто фея сказочная — Нина Аркадьевна. Она такая же машинистка, как и Осталова, только работает не дома. В издательстве.

Заведующая машбюро, Лидия Яковлевна, всегда строга с братьями. Обычно, стоя подле ее стола, они насыщают любопытство маминой начальницы. Но холодно. Как врачу. Вопрос — ответ. Вопрос — ответ.

«Ну, идем. Я отведу тебя в детсад, — говорит Осталова, когда выходит из машбюро. — Познакомишься с ребятами». Сережу уже месяц водят в детсад. Теперь — Дима. Анне тяжело, объясняет она, с мальчиками управиться, а если до вечера они будут вне дома, она сможет плодотворней работать и вообще «разогнется».

В детском саду Диму определяют к младшим. Он настойчиво сбегает, отправляясь на поиски брата, пока его все-таки не соединяют с Сережей. Здесь, в большой игровой комнате, основным занятием для него становится созерцание постройки паровозов и домиков из больших фанерных, полых внутри, геометрических форм.

На окне — аквариум с рыбками. Как эти гуппи, меченосцы и прочие породы не дохнут? Вопреки запрещению кормить рыбок ребята кидают в воду все: конфеты, пуговицы. Козявки. Но рыбы живут. И вроде как умные. Прирученные. На цокот пальцев о стекло подплывают с открытым ртом. Смотрят.

Запрещают ругаться. Волков, Димин сосед по койке, несмотря на табу, ругается. Вдруг, когда Волкова нет в группе, воздух оказывается насыщенным общим испуганным любопытством. Все шепчутся. И вот входит воспитательница. Приближается к батарее. Кладет на радиатор что-то красное и эластичное, предмет свешивается, как тряпка. «Что это? Что это?» — «Ребята! Это язык Волкова. Два дня он посохнет, и мы будем кормить им рыбок». — «Да? Это действительно так? Правда?» — «Правда», — кивают воспитательницы. И нянечки. С улыбкой.

Через день в группе — Волков. Все смотрят на него сочувственно. Понимающе. Отворачиваются. Но он говорит. Как же? А Волкову поставили искусственный язык. Но это в первый и в последний раз. Больше поблажек не будет. И попробуй поверь Волкову, что язык ему никто не отрубал на детсадовской кухне.

Неукротимая озорница — Маша. Никакие наказания не обуздывают девочку, и мудрые воспитатели решают поместить Машу в палату к старшим мальчикам. Для нее это самая лафа. В тихий час одна баламутит она всех ребят, в довершение произнеся гнусавым голосом: «Внимание! Внимание! У нас сейчас Германия! С вилками, с ложками, с дурными поварешками!» Взвизгнув: «Смотрите!» — задирает рубашку. Мальчики потом перешептываются: «Увидел?» — «Не увидел».

Тихий час всегда нескончаем. Но вдруг ты за столом. Ешь манную кашу. Пьешь кисель. После полдника ждешь маму. Она заходит вечером. Нет ее — и волнуешься. Вначале — слегка так, вроде бы ничего тебя и не тревожит. Потом — сразу — отчаяние полное. Плачешь, лицом к стене, но так, чтобы заметили. Пожалели. Уши горят. Всхлипываешь. Нянечка гладит тебя по голове. Говорит что-то успокаивающее. Слушаешь ее, не доходит ни слова — общий ровный тон речи, от которого хочется спать. Убаюкивает. Но вот — мама. Радостно — к ней.

Если Осталовы идут через Воробьиный сад, то братья набирают неохватные букеты, которые одним, без помощи мамы, им даже не донести до дому.

Листья клена. Осенние. Истребившие все оттенки зеленого, желтые и красные. С упругими жилочками черенков и легко раздираемой плотью. Мальчики сортируют их. Рассматривают. Меняются.

Дни проходят, и вянут пестротелые красавцы, съеживаются вафельной трубочкой. Ребята спасают их — оперируют. Ножницами отделяют засохшие части листа. Не помогает!

Летом, гуляя около рынка, сыновья упрашивают Анну купить букет купавок. Лесные. Таинственные. Надо же! Где-то в чаще, куда и не заходит никто, потому что не пройти, цветет такое чудо. Чтобы отдалить увядание, братья производят им операции, как и листьям клена.

Когда Осталовы едут домой на трамвае, то в транспорте братья разыгрывают из себя водителей. Становятся за «холостой» руль, крутят, нажимают педаль. Звуками изображают движение. Скорость. А то просто надавливают или как бы крутят винтики. Стоять любят рядом со «стоп» и «открывания дверей» кранами. И чего не повернуть их на себя? Сами не знают.

Еще любят просто стоять за кабиной водителя. Металлические поручни — система управления, конечно. Вертят их и знают, что