Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен

Миссис Гасуэлл: «У российского царя теперь четыре дочери».

Мистер Гасуэлл: «Да, малютки-цардинки»[257].

1903 год был очень важным для семьи Романовых. Он начался с празднования двухсотлетия основания Санкт-Петербурга. В одно из редких появлений царской четы на дворцовом празднестве (как оказалось, последнее на ближайшие несколько лет) Николай и Александра были в центре всеобщего внимания на большом костюмированном балу, тоже оказавшемся последним таким балом императорского двора. Александра выглядела великолепно, на ней был богато украшенный костюм царицы Марии Милославской из тяжелой золотой парчи и громоздкая корона (ей было во всем этом довольно-таки неудобно). Своим видом она затмевала стоявшего рядом мужа, одетого в костюм своего любимого царя, Алексея I. Александра казалась прекрасным видением, «византийской Богоматерью, сошедшей с драгоценных икон кафедрального собора»[258]. Но одновременно она была и воплощением самодержавной недоступности, и здесь, среди всего великолепия высшего света Санкт-Петербурга, это только подчеркивало их с Николаем полную оторванность от простых русских людей. Позднее, летом того же года, русский народ, однако, был вознагражден очень редкой возможностью лицезреть императорскую чету, которая отправилась в паломничество в надежде вымолить сына.

Перед отъездом во Францию Филипп посоветовал им просить о заступничестве перед Господом святого Серафима Саровского, чтобы у них родился сын. Была, правда, одна загвоздка: святого с таким именем не было в святцах Русской православной церкви. Начались лихорадочные поиски, и в конечном итоге было установлено, что монах Дивеевского монастыря в Сарове, что в Тамбовской области, в 250 милях (403 км) к востоку от Москвы, был почитаем в этой местности как чудотворец. Но ни одно из его чудес не было подтверждено официально, а сам Серафим был уже семьдесят лет как в могиле. Когда его гроб вскрыли для осмотра тела (которое у святых остается чудесным образом нетленным) и проведения испытания святости путем теста кислотой, то новый святой этой проверки не прошел. Его останки были вполне подвержены тлению.

Однако Николай, как император, обладал полномочиями приказать причислить этого неизвестного чудотворца к лику святых, невзирая на состояние его мощей. Митрополит Московский посчитал своим долгом найти способ подтвердить святость Серафима, который «явил множество чудесных исцелений, совершенных там, где покоятся его мощи, в том числе чудодейственность земли, в которой он покоится, камня, на котором он молился, и воды из колодца, который он вырыл, благодаря которым многие верующие получили чудесное исцеление»[259]. Как отметила Елизавета Нарышкина, затея объявить Серафима святым рассматривалась как прямое следствие привязанности Александры к ее новому «другу»: «Было трудно отличить, где заканчивается Филипп и где начинается Серафим»[260]. В феврале 1903 года митрополит наконец дал разрешение на канонизацию.

Оставив своих дочерей на попечение Маргаретты Игар, Николай и Александра поехали в Саров, где в это время стояла сильная жара, чтобы принять участие в официальной церемонии. Вместе с императорской четой туда отправились сестра Николая Ольга, Мария Федоровна, Элла и Сергей, а также Милица и Стана. Николай прекрасно осознавал, что церемония канонизации как акт коллективного проявления религиозных чувств послужит важной цели укрепления его самодержавной власти. Кроме высокопоставленных гостей, на церемонии присутствовали около 300 000 православных паломников, которые заполонили Саров, поднимая огромное облако пыли по дороге к святыням. Полчища слепых, больных и увечных, все в надежде на чудо, толпились возле своего молодого батюшки и пытались поцеловать его руку. В атмосфере, исполненной мистического религиозного рвения, под непрерывный звон колоколов, царская семья провела три дня, выстаивая долгие церковные службы, часто более трех часов подряд, при изнуряющей жаре[261]. Несмотря на боль в ногах, Александра простояла все службы с глубоким благочестием и без жалоб. Неистовая вера, которую проявили в Сарове многие паломники, питала ее непоколебимую убежденность в священной, нерушимой общности царя и народа. Николай помогал нести гроб, в котором покоились святые мощи Серафима, во время литургии на церемонии канонизации, состоявшейся 19 августа. Кульминацией торжеств стало погребение мощей в специально построенной усыпальнице в честь преподобного Серафима Саровского. А вечером, в знак искренней веры и глубокого почитания, Александра и Николай отправились одни к берегу реки Саров и совершили омовение там, где однажды искупался сам Серафим. Как и велел Филипп, они погрузились в священные воды в надежде, что они будут осенены благодатью и смогут родить сына.

Осенью 1903 года семья Романовых совершила визит в Дармштадт для участия в свадебных торжествах в честь бракосочетания принцессы Алисы Баттенбергской и греческого принца Андрея[262]. Эрни и Даки, совместная жизнь которых не задалась с самого начала, к тому времени уже, к сожалению, расстались и развелись. Однако Эрни безмерно любил свою восьмилетнюю дочь от этого брака, Элизабет, которая проводила шесть месяцев в году с отцом. После свадьбы два семейства отправились в Вольфсгартен, чтобы отдохнуть там в уединении. Ольга и Татьяна с удовольствием играли со своей кузиной. Они вместе катались на велосипедах, ездили на пони или ходили собирать грибы и ягоды. Элизабет была странным, как будто нездешним ребенком с ангельской внешностью – глазами, полными печали, и ореолом темных кудрявых волос, что так не вязалось с ее душевностью и живостью натуры. Элизабет сильно привязалась к своей «маленькой кузине» Анастасии, всячески опекала ее и хотела забрать ее с собой в Дармштадт[263].

Когда императорская семья покинула Гессен, Эрни и Элизабет отправились вместе с ними в охотничий домик царя в императорской усадьбе в Скерневицах возле Беловежья (лес на территории современной Польши), где Николай регулярно ходил на охоту. Но утром 15 ноября Элизабет неожиданно заболела. Сначала казалось, что у нее просто сильно заболело горло, однако температура продолжала подниматься, и состояние ребенка ухудшалось. Она умоляла Маргаретту Игар послать за ее матерью. Врачи, к сожалению, не могли ничем ей помочь. Не в силах противостоять болезни, всего через двое суток после ее начала, Элизабет умерла. Оказалось, у нее была особенно острая форма тифа, которая вызвала остановку сердца[264].

Сестры были глубоко опечалены внезапной смертью кузины. Маргаретта Игар немедленно увезла всех четырех сестер обратно в Царское Село, чтобы их комнаты в Скерневицах можно было обработать. Ольга была ошеломлена. «Как жаль, что дорогой Бог отнял у меня такую хорошую подругу!» – жалобно сказала она Маргаретте. Позже, на Рождество, она снова вспомнила Элизабет и спросила Маргаретту, не специально ли Бог «послал за ней, чтобы забрать ее к себе» на небеса[265].

Сразу же после того, как Эрни увез маленький гроб с телом Элизабет обратно в Дармштадт, Александра заболела отитом в тяжелой форме и, вместо того чтобы ехать на похороны Элизабет, оставалась прикованной к постели в Скерневицах на долгие шесть недель. Боль была настолько сильной, что пришлось вызвать отоларинголога из Варшавы. Александра была твердо намерена быть на Рождество вместе со своими детьми, нарядить для них елку, приготовить подарки для них и для всех домашних, поэтому она поехала обратно в Россию, так и не долечившись[266].