Амнезия. Дневник потерявшего память - Натали Сомерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Короче, через какое-то время подошла моя очередь. Было… забавно. Да, я от души порадовался этому опыту. В отличие от Аделины я не мечтал посвятить свою жизнь пению на сцене (хотя, может, и мечтал? Однако я об этом забыл, так что не считается). Под конец своего выступления я мельком взглянул на Аделину: она таращилась на меня во все глаза. Очевидно, даже дар речи потеряла. И мне это очень нравилось.
Затем мы перешли к делу: Титуан начал репетицию первой сцены. Было весело, но иногда слишком долго. Однако больше всего я радовался тому, что отвлекся: в Вероне я очутился далеко от всего, и, если честно, мои проблемы становились такими мизерными по сравнению с чудовищными происшествиями в семьях Монтекки и Капулетти. Правда, в тот момент я еще не осознавал реальные масштабы моих злоключений.
Когда репетиция закончилась, Аделина подошла ко мне со своей легкой ироничной улыбкой:
– Похоже, самое подходящее для тебя прозвище – трубадур! Какие еще таланты ты от нас скрываешь?
– Так как я скрываю их и от себя, не могу сказать… Однако я знаю еще одного мастера по скрытности.
Мой взгляд выразил все без слов. Аделина покраснела и пожала плечами.
– Я просто пою, вот и все.
– Ну да, просто, только это не просто. Я не специалист, чтобы тут рассуждать о пении, но, думаю, в «Голосе» ты бы отличилась.
Аделина залилась краской до кончиков ушей.
– Что за бред!
– Да нет, это не бред. Ты не думала подать заявку?
Аделина стала пунцовой.
– С ума сошел. Я недотягиваю. Меня ни за что не выберут!
– Я сам тебя запишу. Наверняка у них есть страничка на фейсбуке.
– Только попробуй, и ты – труп!
Я рассмеялся. Аделина пугала меня все меньше и меньше. Гордясь своей новой жизнью в соцсетях, я спросил ее:
– Кстати, а ты знала, что я завел себе профиль?
– У всех есть профиль. Иногда даже два: правый и левый.
Я снова рассмеялся. Забавная штука – смех. Он может сковать, а может освободить. Когда я смеюсь с Натаном или Ясером, я всегда насмехаюсь над кем-то, и на душе становится тяжело. Потом я чувствую себя виноватым. Но когда я смеюсь вместе с кем-то, оковы спадают. Поэтому я люблю смеяться с Аделиной. Однако любопытство взяло верх над смехом.
– Ну правда, у тебя есть профиль в фейсбуке? Я искал, но не нашел…
– Ты меня искал?
Аделина пронзила меня взглядом, в котором я прочел удивление, подозрительность и, хотя она изо всех сил пыталась это скрыть, – радость.
Просканировав меня с головы до ног, Аделина решила, что мне можно доверять.
– У меня есть страничка, но я пользуюсь ею не так, как другие. Там нет селфи с утиными губами, вечеринок с алкоголем и походов по магазинам.
– А что ты публикуешь?
– Ничего особенного.
– Супер, люблю разнообразие. Будет интересно взглянуть! А какой у тебя никнейм?
– Не скажу.
– Ну скажи, я хочу знать!
– Нет, не хочешь.
Так, препираясь, мы добрались до кресел, на которых оставили вещи. Я машинально взглянул на экран телефона, оставленного в беззвучном режиме, и у меня глаза на лоб полезли: двадцать пять пропущенных от Арно! ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ! И столько же голосовых сообщений. Я не прослушал ни одного, но тут же схватил куртку и помчался к выходу, даже ни с кем не попрощавшись. Даже с Аделиной, которая наверняка задавалась вопросом, что случилось. Однако, зная Арно, я уже представлял себе, в каком состоянии он меня встретит, хотя и предупреждал перед уходом, что отправился на прогулку по городу и вернусь к вечеру. Что такого срочного могло случиться?
Ждать ответа пришлось недолго. Едва тяжелая дверь театра распахнулась, как я увидел его внизу у ступенек. Арно смотрел на экран телефона, и на мгновение мне захотелось сбежать далеко-далеко, пока он меня не заметил. Но именно в этот момент он поднял голову (да и ты поймешь чуть позже, что побегом я бы проблему не решил). Его взгляд сверкал яростью: он посмотрел на меня, затем на фронтон театра и снова на меня.
– В машину, – прошипел он сквозь зубы.
Удостоверившись, что я последовал за ним, Арно повернулся и разблокировал дверцы припаркованного в десяти метрах «кашкая». И я послушался. Послушался, хотя единственное, чего мне хотелось, – это сбежать.
Арно тронулся прежде, чем я успел захлопнуть дверцу.
– Театр. В жалком районе. Что ты там делал?
Как ребенок, пойманный за руку за поеданием варенья, я во всем признался. И я говорю «признался», поскольку чувствовал себя виноватым – сам не знаю почему.
– Мюзикл? «Ромео и Джульетта»? Ты издеваешься?
Тут я пожалел, что Беатрисы нет рядом. У нее был талант и опыт гасить подобные ситуации – я так не умел и чувствовал, что беды не миновать. Однако лишь глупо возразил:
– Я прошел кастинг и получил роль Меркуцио.
И вот тут – бум! – бомба «А» взорвалась.
– Какой к черту Меркуцио! Двенадцать лет подряд я посвящаю тебе каждую свободную секунду, всю свою энергию, все свои возможности! Мы оплатили лучших преподавателей, лучшие стажировки – целое состояние! А ради твоего Гварнери пришлось вообще отказаться от новой машины!
Он говорил и стучал кулаком по рулю. Я даже не представлял, что Арно способен прийти в такое бешенство. Словно завороженный, я наблюдал за ним, видел, как кривятся губы, как краснеют щеки.
Одно слово все-таки отозвалось в моей памяти. «Гварнери». Я знал, это слово было важным. Ценным. С ним нужно обращаться осторожно. Только почему-то оно давило на меня.
Гвар-не-ри.
Что это?
Пока Арно кричал, я спросил:
– Что такое Гварнери?
Арно бросил на меня обжигающий взгляд. С секунду он
