Фронтовые записки - Владимир Каменев

— Ничего тут не поделаешь, — повторил Зуяков. — Ты выбирай себе лучше лыжи, вон их сколько в снегу торчит, — выбирай палки, да и чеши в лес, разыскивай телефонистов наших, туда Стегин и Покровский пошли. Давай нам связь с Калугиным.

Выбрав лыжи с подходящим к моим валенкам креплением и дав необходимые распоряжения на промежуточной командиру отделения связи Умнову, я тронулся в путь. Опять в лес, через трупы, уже запомнившиеся, знакомые по старым, теперь уже укатанным лыжням. В отдельных, тоже запомнившихся местах лыжни политы чьей-то кровью — может быть, нашей, может быть, немецкой.

Трупы, трупы... Как много их, застывших, с неестественно подвёрнутыми руками и ногами или раскинувшихся крестом на снегу. Теперь их освещает яркое зимнее солнце, скупо пробивающееся через голые ветки высокого осинника и берёзок, через пушистые стройные сосны и ели. Мороз спал, должно быть, до градусов двадцати пяти. Кажется, что солнце пригревает, или это на самом деле так? Конечно же, пригревает, и февральский снег, пушистый, сухой и мягкий, искрится мириадами звёздочек.

Немного впереди, совсем близко, хлопнул одиночный выстрел. У большой сосны со стволом, раздвоившимся на уровне человеческого роста, как-то смешно подпрыгивал и махал руками, стараясь согреться, странного вида человек. Был он одет в поношенную красноармейскую серую шинель, плохо закрытую основательно порванным масккостюмом, в дырявые валенки с торчащими из дыр портянками, голова была обвязана платком, поверх которого болтались неподвязанные уши гражданской шапки с потёртым рыжим мехом. Лица его давно не касалась бритва, отросшая щетина густо покрывала щеки до самых глазниц.

— Ты стрелял? — спросил я, приближаясь.

— Я, — ответил он, весело ухмыльнувшись, — да вот промахнулся, надо ещё разок попробовать.

Подойлдя к дереву, он приложился к винтовке и начал стоя целиться. Тут я заметил, что в развилке ствола сосны у него закреплена винтовка. А по тропинке открытой поляны с мелким ельником, которая хорошо отсюда просматривалась, быстро двигались две фигурки в темно-зелёных куртках. Издалека они почти чёрными казались.

— Немцы!... — сказал я, думая, что ведь в первый раз вижу их на фронте живыми, если, впрочем, не считать тех, которых везли на автомашине навстречу нам, когда я двигался по большаку из Жегалова. В остальных случаях я наталкивался только на трупы немцев.

— Да, фрицы! — подтвердил боец и снова выстрелил. Немцы пригнулись, видно было, как они посмотрели в нашу сторону, сменили быстрый шаг на бег.

— Опять промахнулся! Какой прицел-то держишь? — спросил я, когда он снова перезаряжал винтовку.

— Прицел два.

— Что ты, милый! — сказал я. — Тут все триста, а то и четыреста метров будет.

— Чёрт с ними, — сказал он, снова отходя от дерева, начиная прыгать и греться.

— А ведь они уже пробрались в лес, — заметил я, наблюдая, как тёмные фигурки немцев, постепенно пропадая, совсем исчезли, скрытые лесной чащей.

— Да, просачиваются понемногу, — ответил этот странный снайпер. — Пришли связь рвать или засаду устраивают, нападают на наших.

— Тебя что же, нарочно здесь оставили? — спросил я.

— Зачем нарочно? Нет, сам фрицев стреляю. Занятно! — ответил он.

Оставив его, я отправился дальше, опять ориентируясь по знакомым трупам. Однако нетрудно было заметить, что дорога становится проторенной. Добавились лыжни, утоптался снег, а главное — провода, провода и провода. Иные идут по веткам, другие слева или справа от дороги, на разной высоте, по молодняку, чаще же всего просто про снегу. Местами — большие клубки спутанных проводов. А вот идёт яркий красный телефонный провод. Это немецкий, должно быть, трофейный. Он выгодно выделяется на фоне серых стволов, сучьев и веток.

Вскоре я встретил своих бойцов — Стегина и Покровского. Это было на полдороге к лощинке, где оставил я Калугина и радиостанцию. Телефонисты беспомощно копошились в большом клубке проводов, о котором можно только сказать: и нарочно так не спутаешь! Увидя меня, они поднялись и живо подошли ко мне. Оказалось, что проложенная ими линия связи работать не стала, что они пошли обратно, выискивая место повреждения, но здесь натолкнулись на такое количество обрывов, на такую путаницу, что не могут и придумать, как же поступить дальше.

— Вы посмотрите только, товарищ командир, — говорили они мне, — здесь и лошади прошли, вон и от автомашины след, и сколько здесь линий связи, и чьи они — уму непостижимо. Такая паутина...

— Есть ли у нас ещё полные катушки? — спросил я.

— Вон, две с половиной только, — указали они на валявшиеся на снегу. — Все с собой взяли.

— Надо прокладывать на шестах или по деревьям, вести двойную линию, — говорил я задумчиво.

— А откуда кабель взять? Начнём сматывать — половину того, что было, соберём, — говорили они.

— Не половину, а в два-три раза больше смотать нужно. Понятно? — говорил я, соображая, что с имеющимся у меня запасом 7500 метров ПТФ здесь воевать невозможно. — Пойдемте к командиру батареи, от него проверять начнём.

Мы тронулись в путь, стараясь ориентироваться чуть не ощупью по проложенной ими телефонной линии.

Вскоре часть проводов вместе с лыжнями, следами волокуш, полозьев, утопавших в снегу людей и лошадей повернула куда-то вправо, в глубину леса. Мы продолжали упорно двигаться по старому, запомнившемуся направлению, однако ночного многолюдства совсем не было, никто не встречался нам дорогой. Добравшись до лощины, мы убедились, что, кроме брошенных и во многих местах оборванных проводов связи, кроме валявшихся на снегу противогазов, подсумков, касок, лыж и цинков с оставшимися патронами, там ничего и никого нет. Куда же ушёл батальон? Где Калугин? Где Быков с радиостанцией?

— Свертывайте связь, да не стесняйтесь пустые катушки прихватывать — вон в снегу валяются! — указал я. — Чтобы все потери в кабеле были восстановлены. Явитесь к старшине Умнову на промежуточную. Сам пойду искать Калугина, — и, оставив телефонистов, я, скатившись с горы, стал пробираться обратно в лес.

Дойдя до того места, где провода и следы сворачивали вправо, решил повернуть и пойти в этом новом направлении.

Двигаясь, обгонял иногда отдельно бредущих пехотинцев, иногда лошадь, тянувшую за собой шлюпку со станковым пулемётом, цинки с патронами, коробки с пулемётными лентами.

Пройдя с километр, я увидел, что навстречу мне идёт на лыжах командир нашего артдивизиона капитан Фокин.

— Ну и денёк! Смотри-ка, красота какая, — и мороз, и солнце. Так и играет! — заговорил он, поравнявшись со мною, и остановился, наклонясь вперёд и опираясь подмышками на палки.