История нравов России - Виталий Поликарпов

Исследователи (В. В.Лапин, Е. В.Анисимов и др.) вполне справедливо усматривают в гвардии XVIII столетия козырную карту тех, кто задумывал и совершал дворцовые перевороты (5, 25, 145, 18). Не секрет для всех тех, кто знает эту эпоху, что именно гвардия решала судьбу престола. Ведь гвардия представляет собой дворянство, служившее в привилегированных полках и как правящий слой получившее возможность возводить на престол то или иное лицо. Ее роль обусловлена системой власти, сложившейся при Петре Великом, который в своем «Уставе о наследии престола» закрепил право назначать своим наследником кого ему заблагорассудится. Вот почему пришедшая к власти Анна Иоан–новна постаралась выключить из гвардии дворян, заменяя их рекрутами из податных сословий.

Отечественный исследователь Е. Анисимов приводит данные анализа социального состава гвардейцев, совершивших переворот в пользу Елизаветы: 17,5 % дворян, 82,5 % — выходцы из разночинцев и крестьян. Однако, по его мнению, существенным является то, что «гвардейцы были носителями типично преторианской психологии», выражавшей «идеи, присущие дворянской массе в целом» (5, 26). Ведь они служили при дворе и видели всю его жизнь изнутри: весь быт и нравы самодержцев, фаворитов, вельмож проходили перед глазами стоящих на карауле солдат, о чем они делились после дежурства в гвардейских казармах. Многолетняя служба при дворе сформировала у них чувство причастности к придворной жизни, причем они не поддавались пышности и блеску двора, подобно провинциалам, ибо знали все подробности его жизни. Больше них знали только лакеи, однако не они совершали дворцовые перевороты. Именно гвардия, в силу того, что она представляла собою прекрасно обученное воинское соединение со сложившимися традициями и корпоративным духом, и могла совершать такого рода акции.

У гвардейцев не существовало чувства благоговения перед придворной жизнью, более того, иногда монархи унижали и оскорбляли, а то и ломали их судьбу своим поведением. В связи с этим нельзя не вспомнить анекдотический случай с грустным исходом для П. И.Панина. Он стоял на часах и почувствовал позыв на зевоту в тот самый момент, когда проходила Анна Иоанновна. Он «успел пересилить себя. Тем не менее судорожное движение челюстей было замечено императрицей, отнесшей это действие часового к намерению сделать гримасу, и за эту небывалую вину несчастный юноша» был послан рядовым солдатом в пехотный полк, направлявшийся на войну с турками (201, 565). Такого рода случаи тоже определяли симпатии или антипатии гвардейцев к монарху или его возможному преемнику.

История возведения на престол Елизаветы и низвержения Петра III — это история доминирования сильного патриотического чувства в психологии гвардии, когда на первое место выдвинулся долг перед Отечеством, любовь к нему и презрение к тем, кто унижал достоинство России и русских. В этих случаях их вели не стремление получить награды или гордое сознание своих возможностей, а национально–патриотические идеи, ненависть к «немцам».

«Золотой век» Екатерины II к концу его великолепия привел к изменению нравов гвардии и армейского офицерства. Современники отмечают целый ряд пороков, присущих армии: произвол командиров, вытекающие отсюда казнокрадство, жестокое, превышающее требование закона, обращение с нижними чинами, притеснение обывателей, несоблюдение строевых уставов; по отзыву графа Ланжерона, гвардия же — «позор и бич русской армии» (300 т. XVII).

Для гвардейских офицеров екатерининской эпохи характерна необычайная роскошь: каждый из них должен был иметь шесть или четверик лошадей, новомодную карету, множество мундиров (только один мундир стоил 120 рублей, а это огромная по тем временам сумма), несколько модных фраков, большое количество жилетов, шелковых чулок, башмаков, шляп, много слуг, егеря или гусара, одетого в золотые или серебрянные одежды. Роскошь вела к неоплатным долгам, к разорению, к злоупотреблениям и казнок–радствам. «Всем известно, — рассказывает А. Болотов, — что во время обладавшего всем князя Потемкина за несколько лет был у нас один рекрутский набор с женами рекрутскими, и что весь он был как им, так креатурами и любимцами его разворован» (300, XVIII). Вообще, рекрутов разворовывали офицеры и обращали их в своих крепостных. По словам Безбородко, «растасканных» различными способами из полков солдат в 1795 году насчитывалось до 50 тысяч человек и это при 400-тысячной армии! О злоупотреблениях в армии и гвардии живописует А. Болотов, говоря о борьбе с ними императора Павла I.

«Монархиня у нас была милостивая и к дворянству благорасположенная, — говорит А. Болотов, — а господа гвардейские подполковники и майоры делали, что хотели; но не только они, но даже самые гвардейские секретари были превеликие люди и жаловали кого хотели за деньги. Словом, гвардейская служба составляла сущую кукольную комедию. В таковом–то положении застал гвардию государь… он прежде всего начал… пробуждением всех гвардейцев из прежнего их дрема–ния и сна, так и неги и лени. Все должны были совсем позабыть прежний свой и избалованный совсем образ жизни, но приучить себя вставать очень рано, быть до света еще в мундирах… наравне с солдатами быть ежедневно в строю» (28, 65). Известно, что при Екатерине II не столько служили, сколько «записывались» в службу. Унтер–офицеров и сержантов «набилось в гвардию бесчисленное почти множество» — всего их насчитывалось до 20 тысяч человек. Интересно то, и это характеризует нравы офицерской корпорации екатерининского времени, что в гвардию записывали и грудных младенцев, и совсем еще не родившихся, получая на них паспорта с незаполненными именами. Таким образом, были, по замечанию А. Болотова, гвардии унтер–офицеры «имярек», в утробах матерей и неизвестного еще пола!.. Большая же часть взрослых и не думала служить: они проживали по своим домам и усадьбам и «либо мотали, вертопрашили, буянили, либо с собаками по полям только рыскали», однако «чрез происки и деньги» добивались чинов поручика и капитана. Каждый год они выходили из гвардии и армейские полки переполнялись этими тунеядцами и недорослями, преграждающими повышение по службе настоящим офицерам и получающими еще жалование.

И далее А. Болотов подчеркивает, что император Павел I навел решительный порядок — по его повелению к нему на смотр обязаны были явиться эти числящиеся и находящиеся в отпусках тунеядцы; все дороги Российской империи были переполнены кибитками скачущих гвардейцев и матерей, везущих на смотр к государю своих малюток. Везде скачка и гоньба, повсюду резко возросли цены на проезд к столице и повсюду слышны были стенания. Так, завершает рассказ А. Болотов, «наказано было наше дворянство за бессовестное и бесстыдное употребление во зло милости прежней милосердной монархини… и за обманы их непростительные» (28, 65–66).

Следует отметить, что Павел I в искоренении пороков русской армии вместе с водой выплеснул и ребенка, ибо наряду с распущенностью и злоупотреблениями под топор его указов попали и культивируемые Румянцевым и Суворовым лучшие традиции русской армии эпохи Екатерины II (185, 32–35, 41–42 т. 13 Ч. 2). В армии насаждалась дисциплина в капральском понимании этого слова, поощрялась плац–парадность — понятно, что военно–балетные па, великолепно выглядевшие на плац–параде, были бесполезны при отражении атак яростно визжащих турецких янычар, при штурме крепостей, в схватках с решительной французской пехотой. Но император преследовал и далекоидущую цель, а именно: он осознавал опасность усиления военной корпорации, способной выступать в качестве противовеса самодержавию с его централизаторскими тенденциями. Еще не изгладились из памяти дворцовые перевороты середины XVIII века, когда офицеры и солдаты гвардии составляли единое целое. Поэтому в павловское время рядовой состав гвардейских полков стали формировать уже не из дворян, что серьезно уменьшило политическое значение гвардии как дворянской организации (145, 57). Начала усиливаться бюрократизация армии, и в связи с этим процветают и новые нравы, т. е. начинает происходить бюрократизация нравов, их огрубление, достигшее своей вершины в царствование Николая I не без помощи небезызвестного Аракчеева.

В неписаный кодекс поведения русского офицерства входит и дуэль, которая была запрещенным занятием. И здесь Павел I, как замечает в своих «Записках» генерал граф Л. Л.Беннигсен, проявил несправедливость и самодурство. Двое молодых людей, один военный (князь Б. Святополк — Четвертинский), другой штатский (А. И.Рибопьер) подрались на дуэли из–за одной молодой дамы, пользовавшейся благосклонностью императора. Штатский, который был единственным сыном своей матери, оказался ранен в руку. Врачи перевязали ему руку и предписали лежать ему в постели, чтобы избежать смертельного кровоизлияния из–за истощения. Можно себе представить, как велико было горе матери; и здесь Павел I, ревновавший к молодому человеку, узнал о его состоянии и от радости обласкал молодого офицера; самого же штатского, его мать и сестер сослал (229, 31). Это тоже способствовало в конечном счете убийству Павла I в Михайловском замке. Необходимо отметить, что о дуэлях идет речь в «Войне и мире» Л. Толстого, в «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина» и «Евгении Онегине» А. Пушкина, в повести «Поединок» А. И.Куприна. И хотя дуэль считалась поединком чести, неким рыцарским отношением офицера и дворянина к жизни, в принципе, она была убийством. Достаточно вспомнить, что именно на дуэли погибли А. Пушкин и М. Лермонтов, не говоря уже о других.