Я сижу на берегу - Рубен Гальего

Я смотрю на Мишу. Он устал, он очень устал. Ему было гораздо тяжелее, чем мне. И сейчас тяжелее. Намного.

ДОМ

Мы живем шикарно. У Миши много денег. Это деньги от продажи дома. В том доме когда–то жили его мама с папой, но главное – там жила бабушка. Миша никогда ничего не рассказывает про своих родителей. Если Миша о чем–то не говорит, то это навсегда и ничего тут не поделаешь. Миша есть Миша. Только иногда он вспоминает бабушку. Бабушка мечтала купить корову. Вместо коровы она купила государственные облигации внутреннего займа. Выбора у Мишиной бабушки не было. Все должны были покупать эти облигации. Зато теперь, через двадцать лет после смерти Мишиной бабушки, кроме денег от продажи дома у нас есть облигации. Если продать облигацию, можно получить за нее пятьдесят рублей – огромные деньги. Банка дешевых рыбных консервов стоит тридцать три копейки. Облигации очень красивые. Мне нравится рассматривать облигации, мне нравятся облигации, мне нравятся деньги. Я люблю смотреть на деньги и думать о том, сколько всего можно было бы на них купить. Тратить деньги мне не нравится. Миша говорит, что я не умею обращаться с деньгами, и я ему верю. Иногда Миша спрашивает меня, что я хотел бы купить, но ничего умного я все равно не могу придумать. Один раз я попросил Мишу купить большую шоколадку с красивой оберткой. Я не люблю шоколад, но мне нравится рассматривать глянцевую картинку на упаковке. Обертку от шоколадки я красиво сложил и использовал как книжную закладку. Миша сказал тогда, что не понимает людей, которые читают книги, но не могут с первого раза запомнить двузначную цифру. Миша не видел смысла в книжной закладке, Миша не видел смысла в шоколаде. После случая с шоколадкой Миша в очередной раз смог убедиться в моей тупости, а я перестал вмешиваться в денежные дела Миши.

У нас есть все, что надо для жизни: телевизор и холодильник. Холодильник Миша купил очень дешево. Это маленький холодильник, в него влезают две тарелки еды или четыре пол–литровые банки. Еды нам больше не нужно, а в пол–литровой банке мы иногда храним водку. Хранить водку в банке гораздо удобнее. Когда нянечки заглядывают в наш холодильник, они видят банку с компотом, потому что я всегда кладу в банку с водкой немного варенья.

Еду мы покупаем разную. Сыр, колбасу, рыбные консервы. Консервы мне нравятся больше всего. Они никогда не портятся. Сыр и колбасу надо съедать очень быстро: даже если хранить их в холодильнике, при этом надо всегда запоминать, когда и что купил. С консервами все гораздо проще: если консерва не вздулась – ее можно есть.

Мы ужинаем. Я отрезаю от куска копченой колбасы тонкий кружок, кладу на хлеб.

– Мы хорошо живем, – говорю я Мише.

– Неплохо. Во всяком случае, рационально.

Похоже, Миша не разделяет моего энтузиазма. Он не любит слова «хорошо» и «плохо». Людей Миша делит на умных и глупых, человеческие поступки на рациональные и иррациональные. Мы живем так, как это спланировал Миша. Мы живем рационально. Что бы мы ни купили, это все равно будет хуже коровы. Корова, по словам Миши, давала бы бабушке молоко, а из молока можно делать масло, сыр и творог. Молоко мы не покупаем. Покупать молоко не выгодно. Каждый раз, когда покупаешь что–то в магазине, надо делиться с тем, кто ходил на волю. Чем легче ноша, тем выгоднее покупка. Сыр покупать выгодно, а молоко – нет. Еще глупее, чем молоко, – покупать мороженое. Миша говорит, что в мороженом много калорий, это хороший продукт, но покупать мороженое очень трудно, а хранить – еще труднее. Самая глупая еда на земле – мороженое, самая рациональная – консервы. Я тоже не люблю мороженое и люблю консервы. Мороженое нужно есть, когда его принесли, а консервы – когда на самом деле хочется есть и болит в животе.

Я ем рациональную колбасу с рациональным хлебом, а думаю о корове. Все–таки жалко, что Мишиной бабушке не разрешили купить корову. Живая корова, несомненно, гораздо лучше мертвых облигаций. Живой коровы я никогда не видел, зато читал в книгах, что коровы любят хлеб с солью. Я знаю, что Миша не любит разговоров о корове, поэтому пытаюсь начать разговор издалека.

– Миша, – говорю я, – а ведь мы сейчас с тобой едим твой дом.

– Ну и что?

– Как «что»? Это мог бы быть твой дом, в нем жили бы люди, твоя бабушка, корова.

– Я косил бы для коровы траву. Очень смешно.

– Ничего не смешно. Если бы все сложилось по–другому, и ты бы не заболел, ты бы сейчас жил в том доме, у вас была бы корова. Во дворе играли бы дети.

– Еще смешнее, у меня наследственное заболевание.

– Я не это хотел сказать.

– Тогда сначала реши, что хотел сказать, потом говори.

– Ты жалеешь о доме?

– Нет. Я даже не жалею о том, что большую часть жизни мне приходится разговаривать с идиотом.

– Почему?

– Потому что этого идиота я сам же и выбрал себе в собеседники. Жалеть нужно о том, что сделал неправильно ты сам. Этот дом не я строил и не я продавал.

Я молчу. Миша прав. Миша, как всегда, прав, а я, как всегда, сказал очередную глупость. Но я действительно хотел сказать не это. Вернее, не совсем это. Я медленно подбираю в голове нужные слова, стараюсь.

Мы доедаем колбасу, допиваем чай. Чай мы пьем со сгущенным молоком. Сгущенное молоко – рациональный продукт. Я знаю, что Миша любит сгущенное молоко, хотя ни за что на свете не признается в этом. Миша считает, и учит меня, что рассказывать о том, что тебе нравится, – это подставлять противнику незащищенный бок. Все, что внутри, надо скрывать. Я знаю, что когда Миша просит кого–нибудь купить для него банку сгущенки, он нарочно делает безразличный вид. Миша делает вид, что сгущенное молоко ему не очень–то и нужно. Миша прав. Таким образом, банка сгущенного молока обходится ему дешевле.

– Миша, – говорю я. – Я хотел сказать не это. Мы едим твой дом, а там могли бы жить люди.

– Там и живут люди.

– Нет. В том доме живут люди, ты прав. Но на деньги от продажи дома можно было построить другой дом, или детский сад. Мы же проедаем эти деньги, как крысы. Но крысы хоть потомство после себя оставляют, они для детей стараются, а мы просто так едим.

Миша медленно дожевывает. Миша жует медленно, потому что жевать медленно рационально. Он так говорит. Но я знаю, что жевать быстро он не мог бы.

– Знаешь, Рубен, ты все–таки опять не прав. Крысы едят чужое добро, рожают крысят, те вырастают в больших крыс. Мы все же лучше крыс. Мы доедим этот дом и сдохнем.

– Но не намного лучше крыс, – настаиваю я.

– Не намного, – соглашается Миша и улыбается. Миша почти всегда улыбается.

ЧАЙНИК

– Я купил чайник, – говорит Миша.

– Зачем?

– Это сложный философский вопрос. Ты, Рубен, никогда не сможешь ответить на него самостоятельно. Зачем люди покупают чайники? Не знаю. Почитай Шекспира.

– Миша, люди покупают чайники, чтобы пить чай.

– Ты сам догадался или где–то вычитал?

– Сам. Но я не смогу делать чай.

Миша молчит. Миша считает, что вся необходимая информация у меня уже есть, и я могу начать думать. Думать я могу долго, но ждать, пока я приду к более или менее разумному доводу, Миша может еще дольше. Миша может ждать бесконечно.

Какая–то тетка осторожно приоткрывает дверь в нашу комнату, спрашивает: «можно?», так же осторожно входит, распаковывает коробку, уходит. Она не говорит Мише ни слова, а Миша только слегка кивает ей. Тетка выходит из комнаты, так же осторожно закрывает за собой дверь.

– Миша, кто это?

– Человек.

– Я сам видел, что человек, как ее зовут?

– Не знаю, я не с ней договаривался.

– А с кем?

– Не твое дело. Держать в комнате электрический чайник запрещено. Там внутри бумажка, спрячь и храни.

Я подъезжаю к столу, поднимаю крышку чайника, вынимаю сложенную вчетверо инструкцию к электрочайнику.

– Инструкцию спрячь, – говорит Миша.

– Зачем? Ерунда какая. Прочитаю и выкину. Налить воды, включить чайник, подождать, выключить.

– Я сказал – спрячь. – Миша не повышает голоса, но я понимаю, что инструкция к электрочайнику – очень важная вещь.

– Миша, а объяснить можешь?

– Попробую. Держать электрочайник в комнате запрещено из–за противопожарной безопасности. Чайник изготовлен на заводе, к нему есть инструкция. Для нормальных людей инструкция к чайнику – просто кусок бумажки, а у нас, в доме престарелых, это доказательство, что чайник сделан на заводе. Понял?

– Честно говоря, нет. Разве сразу не видно, что чайник сделан на заводе?

– Ладно, я так и думал, что не поймешь.

– Миша, но мне интересно. Какой логический вывод можно сделать из того, что чайник изготовлен на заводе?

– Никакого. Мы с тобой будем доказывать администрации, что чайник не опасен, в доказательство предъявлять инструкцию. Администрация нам будет доказывать, что чайники запрещены и ссылаться на инструкцию проживания в доме престарелых, но показывать нам эту инструкцию никто не будет. Время от времени будем прятать чайник в шкаф.