Книга о Зощенко - Цезарь Самойлович Вольпе

«Возвращенная молодость» интересна в этом разрезе прежде всего тем, что в ней этот мещанский герой перестает быть «авторской маской», что в ней Зощенко подошел к задаче преодоления своего героя, преодоления характерного для зощенковской прозы «провинциализма» мировоззрения действующих лиц и материала прозы. Мещанский герой вытесняется из произведения самим автором.

Это означало, что Зощенко отходит от своей старой манеры и хочет отойти от всего того круга вопросов, который связан с его старыми героями и с его языковой системой. Это означало начало работы писателя над новыми жанрами и новыми проблемами.

Зощенко сознательно подошел к новым сложным задачам. Он писал в «Возвращенной молодости»:

«Нынче, в 1933 году, я начал писать «Возвращенную молодость». Я писал ее три месяца, а думал о ней четыре года. Мне хотелось простым языком рассказать о том, что я думал и что знал. Быть может, я кое в чем наврал, в таком случае смиренно прошу у науки извинения.

Эти мои рассуждения не списаны с книг.

Я был той собакой, над которой произвел все опыты.

Я знаю, что я до чрезвычайности опростил и, так сказать, огрубил всю предложенную схему жизни, здоровья и смерти. Подозреваю, что кое-что значительно сложнее, а кое-что просто непонятно моему воображению (электричество). Но я писал эту книгу не как научное исследование, а как занимательный роман».

Таким образом, работа над новым кругом проблем была одновременно и работой над новым жанром.

Эти искания нашли в «Возвращенной молодости» выражение в противоречии между замыслом и художественной системой, между Зощенко мыслителем и писателем.

И если по замыслу повесть должна была быть иллюстрацией к теоретической части, то чутье писателя побудило Зощенко придать ей более глубокий смысл, превратить ее в сатирическую обработку всей теоретической части.

Обе стороны отношения к теме и создают противоречивое единство вещи. Вещь одновременно имеет два смысла: субъективный и объективный. Двойное видение темы и выражает то неустойчивое равновесие, к которому пришла творческая система Зощенко на путях своего развития и самопреодоления[55].

«Голубая книга»

«Возвращенная молодость» показывала, что Зощенко вступил в период больших жанровых исканий. Осуществлением этих предсказаний явилась «Голубая книга». Одновременно она свидетельствовала и об углублении философского рассмотрения писателем его сатирической темы. И если в «Возвращенной молодости» Зощенко рассмотрел проблемы утверждения жизни в свете биологической судьбы человека, то в «Голубой книге» он искал решения проблемы оптимизма уже в плоскости философии истории. Вот почему «Голубая книга» оказалась углублением и развитием проблематики «Возвращенной молодости».

После выхода «Голубой книги» отдельным изданием[56] издательство «Советский писатель» провело ее обсуждение на ряде промышленных гигантов Ленинграда: на машиностроительном заводе имени Ленина, на заводе-втузе имени Сталина, на Кировском заводе (бывшем Путиловском), на «Красном треугольнике». Обсуждения, по поручению издательства, проводил критик — автор этих строк.

8 марта 1936 года состоялось обсуждение книги критиками и писателями Ленинграда[57].

На обсуждениях обнаружилось два отношения к новым большим произведениям Зощенко. Часть читателей и критиков желала смотреть на Зощенко как на юмористического писателя, сатирика быта, не понимала и не желала понимать последних произведений писателя и с худо скрываемым раздражением требовала от Зощенко возвращения к старой манере.

Другая часть читателей (и писателей) стала благодаря последним произведениям Зощенко глубже понимать и все его предшествующее творчество. В этом смысле особенно символичны были выступления 8 марта ряда писателей, входивших некогда в содружество «Серапионовы братья» (К. Федина, М. Слонимского, В. Каверина). Если раньше, как мне приходилось указывать, «Серапионы» упрекали Зощенко, что он тратит свое огромное писательское дарование в жанрах «неуважаемой» многотиражной журналистики, то теперь именно «Серапионы» подчеркивали, что работа Зощенко лежит в основном русле великих традиций классической литературы.

И, однако, несмотря на успех «Голубой книги» у читателей, все же нужно сказать, что дискуссии вокруг книги содержат весьма скудный материал для раскрытия содержания этого произведения. Книга оказалась много глубже, чем ее обсуждение. Прав оказался Максим Горький, который предвидел, что книга может быть не понята критикой. Прочтя «Голубую книгу», Горький писал 25 марта 1936 года Зощенко:

«В этой работе своеобразный талант ваш обнаружен еще более уверенно, светло, чем в прежних. Оригинальность книги, вероятно, не сразу будет оценена так высоко, как она того заслуживает»[58].

Композиция книги

С тем же основанием, с каким можно было рассматривать «Возвращенную молодость» как своеобразный трактат об изнашиваемости человеческого организма и о биологических проблемах оптимизма, можно говорить о «Голубой книге» как о трактате по философии истории. Этот замысел книги Зощенко подчеркивает и в открывающем ее письме-посвящении, обращенном к М. Горькому. В 1933 году Горький посоветовал Зощенко написать («пестрым бисером вашего лексикона изобразить-вышить», — писал Горький) юмористическую историю культуры.

К этому предложению Зощенко отнесся тогда «весьма недоверчиво». Писать развлекательную книжку вроде «Всемирной истории» сатириконцев он не хотел. «Однако, — пишет он Горькому, — работая нынче над книгой рассказов и желая соединить эти рассказы в одно целое (что мне удалось сделать при помощи истории), я неожиданно наткнулся на ту самую тему, которую вы мне предложили. И тогда, вспомнив ваши слова, я с уверенностью принялся за работу.

Нет, у меня не хватило бы сил и уменья взять вашу тему в полной своей мере. Я написал не историю культуры, а, может быть, всего лишь краткую историю человеческих отношений».

В этом письме Зощенко не только подчеркивает, что он соединил рассказы в единое произведение при помощи истории, но что он написал краткую историю человеческих отношений. Это двойное упоминание истории не случайно.

Свою тему — искание художественными средствами правильного выхода из трагического ощущения интеллигенцией интеллектуального труда и культуры как бремени — Зощенко в «Возвращенной молодости» решал в плоскости проблем биологической судьбы человека. Правильно решить эту проблему только в такой плоскости невозможно. Это несоответствие философской темы произведения кругу проблем Зощенко в «Возвращенной молодости» преодолел, сатирически осмеяв в повести самую проблематику. Но тема этим не была снята. Вот почему он обратился от биологических проблем к историческим.

И, обращаясь к анализу этого «трактата» по философии истории, следует прежде всего оговорить особую сложность анализа такого «трактата». Сложность заключается в том, что этот «трактат» представляет своеобразное художественное произведение, в котором Зощенко представил своего «философа истории» мыслителем кустарным, терминология которого доморощенна, а самая постановка проблем часто свидетельствует о полном смешении понятий и пренебрежении ко всем традиционным способам философского рассмотрения этих проблем. Поэтому задача истолкования философского