Фаншетта, или Сад Надежды - Жани Сен-Марку

Сколько ни допрашивали, ни выслеживали полицейские, сколько ни искали они в большом саду и вокруг него, — ни один, хотя бы самый слабый, луч света не пролился на эту странную историю. Портфель был оставлен Фаншетте, в ее доме нашли билет в десять тысяч франков — это было тяжелой уликой против девочки в глазах ее обвинителей. Да еще если к этому прибавить настроение, в котором она, по ее собственному рассказу, находилась из-за того, что ее должны были выселить… не говоря уже об архитектурных проектах, в порче которых она призналась сама!

Через два часа после ареста Фаншетты Танк ворвался в кабинет мэтра Мартэн, ускользнув от швейцара, пытавшегося его задержать.

— Скажите, мадемуазель, вы сделаете так, чтобы ее освободили? — взмолился свирепый вождь юных марсиан, рассказав адвокату о том, что произошло. — Она вернется? Скажите!..

Но Даниэль Мартэн хмуро молчала.

— Спасибо, что известил меня. Танк, — ответила она наконец. — Сегодня же вечером я повидаю Фаншетту. Я не меньше тебя, мальчик, верю в ее полную невиновность. Но не скрою, что она не вернется на улицу Норвен, пока какой-нибудь новый факт не позволит найти настоящего вора. И ее, конечно, будут судить… Очень, очень неприятно, что над ней нависло такое подозрение…

Даниэль Мартэн остановилась, увидев на лице Танка трагическое выражение; мальчик по опыту знал, как горько быть несправедливо заподозренным; он сейчас переживал вновь свое собственное прошлое.

Почти беззвучно Танк произнес:

— Не надо, мадемуазель… Не надо, чтобы она тоже…

— Не волнуйся раньше времени. И потом ведь я буду защищать ее, как защищала тебя. А может быть, и вора скоро найдут! Полиция ищет… Знаешь, ведь полицейские — люди ловкие… И мы им поможем… Ну, уходи, паренек, у меня еще много работы. Ты пришел пешком? Вот тебе обратный билет. И передай твоим товарищам, что вечером я приду с «Дюфутом» вас навестить… Да, Танк… кто займется Бишу? Старая Троньон не внушает мне доверия.

— А я на что? — вызывающе сказал Танк. — Будьте спокойны, мадемуазель! У Бишу братьев много…

Когда марсианин с Холма ушел, у него было уже не так тяжело на сердце. Зато голова его была набита планами будущих сражений, и он даже прозевал станцию метро, где ему надо было сделать пересадку.

Это все было в прошлом месяце. А в тот вечер, о котором мы говорим сейчас, марсиане, сидя за ржавым железным столом, подводили итоги. Прежде всего следовало признать, что полицейские, обескураженные двумя — тремя напрасными попытками, прекратили свои розыски и успокоились на том, что есть под рукой предполагаемый виновник. Ведь для них и это уже кое-что, не правда ли?

В пользу Фаншетты было собрано немало хороших показаний. Но куда же исчезли сто девяносто тысяч франков подрядчика? Не могли же они испариться, в то время как девочка шла к своей тетке выгладить штанишки Бишу… Значит, чего бы это ни стоило, надо разыскать пропажу. «И разыщем!» Этим решением каждый раз заканчивались собрания марсиан, проходившие под председательством мэтра Дюбоста… простите, «мсье Дюфута», которого марсиане считали теперь своим настоящим другом.

Надеясь узнать хоть что-нибудь новое, мэтр Дюбост с неистощимым терпением снова и снова обо всем расспрашивал ребят. В тот день, когда случилась кража, каждый из марсиан под строгим допросом полицейских инспекторов доказал свою непричастность к краже: Красивые-Листья разъезжал на грузовике Бабиоля; Нерон таскал на другой конец Парижа отцовский аккордеон; Головешка производил подсчеты в своем кабачке; Танк и близнецы отправились в экспедицию в Венсен, где им иногда разрешали помочь в уборке Зоологического сада, за что удавалось бесплатно поглядеть на зверей — любимейшее развлечение марсиан. А Милое-Сердечко — этот сморчок — в тот день, как обычно, собирала окурки и носу не казала к Фаншетте; поэтому она вполне искренне ответила полицейским: «Я ничего не знаю».

— Стало быть, доказано, что никого из вас не было в саду, — снова подвел итоги мэтр Дюбост. — Мадам Троньон сообщила, что в то время не было и ее жильцов. Ну, а кто был в вагоне? Ведь дворничиха не могла тогда заглянуть из своей комнаты в глубине сада.

— Эрве в это время работал в музее… Я вам уже говорил, — вздохнул Танк.

Значит, и этот след не вел никуда. Ребята уже совсем загрустили, как вдруг Милое-Сердечко заявила тоненьким голоском:

— А в вагоне Эрве был Фрэд…

— Фрэд? Он мне ничего об этом не сказал… Откуда ты знаешь? — спросил мэтр Дюбост.

— Я в тот день два раза за окурками ходила. Их в субботу много было… После первого раза я вернулась домой с площади дю-Тертр, чтобы высыпать окурки. А когда опять уходила, зашла в вагон… потому что увидела через дырку в занавеске, что там кто-то есть… Я хотела попросить Эрве, чтобы он починил ухо моей маме. Я от него маленький кусочек отломала, когда прятала ее в саду… Ну, я и вошла. Но там был не Эрве, а Фрэд. Он меня плохо встретил… Тогда я ушла… Вот и все…

Тут-то на Милое-Сердечко и обрушился Танк со своими упреками, о которых мы рассказали в начале этой главы.

Когда они наконец кончили пререкаться, началось горячее обсуждение новости, которую сообщила девочка. Приятель Эрве никому не был симпатичен на улице Норвен; но прежде чем навлечь на него такое серьезное подозрение, надо было все же хорошенько подумать.

— Как мог Фрэд узнать, что у Фаншетты лежит портфель, набитый деньгами? — спросил адвокат, боясь, что увлеченные новой догадкой дети примут свои желания за реальность.

— Может быть. Фрэд видел, как подрядчик вошел к Фаншетте с портфелем, а вышел без него… — предположил Танк.

— Если даже допустить, что это так, откуда он все-таки знал, что в портфеле деньги? Кому из вас, например, пришла бы такая мысль при одном взгляде на этот портфель?

— Мне… — заговорила Милое-Сердечко, но, наученная горьким опытом, раньше чем продолжать, встала из предосторожности за стул адвоката. — Мне, мсье. Теперь я вспомнила… Только, честное слово, когда те, из полиции, меня допрашивали, я все позабыла, — сказала она и снова заплакала под яростным взглядом Танка.

— Как можно быть такой… — снова обрушился на нее главарь банды.

Но он не докончил своей фразы — жестом руки адвокат заставил его замолчать. Надо было слушать терпеливо, чтобы девочка не заупрямилась, надо было вытянуть из нее все, что возможно.

— Ну, Милое-Сердечко… расскажи-ка нам получше, что ты там видела, — спокойно продолжал новый друг марсиан. — Может быть, ты очень поможешь Фаншетте. Ну, рассказывай же поскорей!

Милое-Сердечко энергично потянула носом, поглядела на своего нового друга — высокого, спокойного молодого человека, на марсиан, которые смотрели ей в рот, и начала:

— Ну, вот… Я вам уже говорила. В тот день я пошла первый раз за окурками на площадь дю-Тертр. В харчевне «Матушка Катерина», в самом далеком уголке зала, два человека доедали обед. Толстый подрядчик и еще… и еще один такой же толстяк. А совсем рядом с ними Фрэд сидел за столом один и пил. Когда я нагнулась, чтоб подобрать у них под ногами окурки, я слышала, как оба толстых господина громко спорили о плате рабочим и хлопали ручищами по той кожаной штуке, которая лежала на столе. «Я им несу деньги, они их получат сегодня же в шесть часов», — говорил толстый, тот самый, что заходил к Фаншетте.

— Ну и дура же ты! — снова не сдержался мальчик, охваченный яростью. — Подумать только, что ты об этом молчала…

Милое-Сердечко немедленно принялась плакать с новой силой, в перерывах между рыданиями объясняя, что, во-первых, она не думала… (Неужели это так важно, что она встретила Фрэда?) И потом, она так боялась полицейских, что от страха все на свете позабыла, когда они ее допрашивали… А теперь ее, конечно, поколотят Мэго, потому что они ведь ей приказали «не говорить ничего лишнего», чтобы не привлечь внимания полиции к ним самим, пьяницам, промышляющим сбором окурков.

— Ты скажи только, что видела Фрэда в вагоне, больше ничего. Это необходимо, и это не грозит тебе никакими неприятностями. Во всем остальном довольно будет свидетельства официантки из «Матушки Катерины», — успокоил ее мэтр Дюбост.

Молодой адвокат погрузился в свои мысли, а мальчики, сидя вокруг него, молчали, чтобы ему не мешать.

Наконец-то можно сделать что-то полезное для последнего из тех, кого они приняли в свою бездомную семью, — для веселой тоненькой Фаншетты, без которой все стало так удивительно пусто вокруг! Кто будет теперь расчесывать волосы Милого-Сердечка и говорить с ней о ее матери? Кто помешает Танку в первом порыве ярости ринуться в драку? Кто будет каждый вечер поджидать Головешку, волнуясь за него, когда он остается один в материнском доме? Кто еще сможет заставить близнецов произнести подряд целые четыре фразы, не заикаясь? Кто будет утешать их доводом: «А что, если бы вы были немыми? Или глухонемыми? Вот когда вы могли бы жаловаться!»? Это она доказала Красивым-Листьям, что его можно полюбить; она доверила Нерону принести сдачу с рынка, чтобы он устоял перед соблазном ее стащить. Все это сделала она, Фаншетта, светловолосая девочка, у которой всегда были про запас мечты для маленьких и мужество для больших.